Сегодняшние тревожные события в мире превращают проблему развития человеческой культуры и цивилизации в одну из наиболее актуальных. Богатейшее наследие христианской мысли может помочь в ее осмыслении. Ведь здесь содержатся подходы для решения таких сложных вопросов, как, например, о природе человеческой цивилизации и ее противоречиях; культурном творчестве и техническом овладении мира; причинах расхождения между достижениями рационального познания, - с одной стороны, и духовно-нравственным состоянием людей - с другой.

Попробуем мысленно перекинуть мост длиной в два тысячелетия, к первым векам нашей эры, к истокам христианства. Как самые ранние Отцы Церкви, - "мужи апостольские" и "апологеты" ставили и решали вопросы, связанные с развитием культуры и цивилизации?

Здесь сразу же может возникнуть недоумение: а как вообще могли ранние Отцы Церкви ставить вопросы о развитии культуры и цивилизации, если они, как и все христиане той эпохи, напряженно, со дня на день ожидали второе пришествие Учителя? "Нам, нашему поколению Бог предопределил увидеть конец времен" - признавался Тертуллиан. Так разве эсхатологические чаяния той эпохи не перечеркивали саму возможность постановки вопросов о культуре, творчестве и цивилизации?

Налицо определенный парадокс. С одной стороны, эсхатологизм и ожидание близкого конца света делали земные проблемы сами по себе малоценными. Всякий земной активизм, хозяйственная деятельность, профессиональное совершенствование, творчество, культура, техническое овладение миром - все это, нацеленное на долговременную перспективу, на передачу новым поколениям теперь, казалось бы, теряли смысл. "Не было поэтому чувства истории, а только апокалиптического исполнения времен. Не могло быть чувства культуры и творчества" - справедливо отмечает в этой связи Архимандрит Киприан (Керн) ^[1].

Поэтому, с одной стороны эсхатологические ожидания действительно заставляли сосредотачиваться на вопросах жизни небесной и вечной, и все земное не рассматривалась как что-то самоценное.

С другой стороны, первые века христианства отмечены жаркими спорами о культуре и цивилизации. Можно сказать, что именно в это время ставились и решались почти все ключевые вопросы, связанные с этой проблематикой. Это и вопросы об отношении к культурному наследию языческих народов; и определения духовно-нравственной основы в развитии христианской культуры; и оценка творчества как такового; и отношение к техническому совершенствованию и цивилизационному развитию в целом; и проблема соотношение веры и культуры, веры и рационального знания.

В рамках данного выступления я предлагаю сосредоточиться только на двух взаимосвязанных вопросах. Первый связан с отношением к культуре; второй - с отношением к техническому прогрессу как одному из наиболее важных компонентов цивилизационного развития.

Вопрос об отношении к культуре и культурному развитию раскрывается в трудах ранних Отцов Церкви в нескольких аспектах. Из них можно выделить два наиболее важных.

1) Первый аспект связан с отношением к культурному наследию языческих народов.

Здесь прослеживается определенная преемственность мужей апостольских и апологетов с деятельностью апостолов, которые в глубоких внутренних переживаниях определяли взаимоотношения между иудео-христианами и новообращенными язычниками, а соответственно и между их культурами. Качественно новое в период мужей апостольских и апологетов заключается в том, что происходит интериоризация социокультурных противоречий. В чем именно это проявляется?

В рассматриваемый нами период, а именно к середине II века, в христианство обратились многие образованные язычники. Теперь новая вера охватывает не только различные народы, но и различные социальные слои, включая культурную и политическую элиту греко-римского мира. Большинство ранних Отцов Церкви, и прежде всего так называемые апологеты, происходили из высших слоев и до обращения так или иначе были связаны с профессиональным философствованием. Для них противоречие между двумя культурами, -иудео-христианской и бывшей своей, языческой, стало внутренним противоречием. Как решить его? У большинства возникает глубокая личная потребность в примирении противоборствующих культур при абсолютной преданности Христу. У некоторых происходит внутреннее отторжение от всего, что так или иначе связано с язычеством и языческой культурой.

Поэтому в решении вопроса об отношении к языческой культуре у ранних Отцов Церкви прослеживаются две основные линии. Одни, как, например, Тертуллиан и Татиан Сириец, были настроены враждебно ко всем проявлениям языческой культуры. По их убеждению, право на существование имеет только одна христианская культура, призванная заменить все дохристианское.

Так, например, для Татиана и Тертуллиана вся языческая культура, начиная с религии и философии, и заканчивая образованием, медициной, литературой и искусством, должна быть уничтожена. Татиан в своей "Речи против эллинов" призывает отбросить даже медицину, которая, по его мнению, представляет собой то же языческое коварство. По мнению Тертуллиана, в системе греческого и римского образования "С самого начала образования начинает возводиться здание дьявола". Античная светская литература представлялась ему не более чем "глупостью перед очами Господа". "У нас, христиан, достаточно своих книг, стихов, изречений, славословий и песнопений, и причем истинных, а не лживых, простых, а не поэтически изощренных" ^[2].

Интересно противопоставление Тертуллианом языческим Олимпийским играм, которые происходят "от дьявола", христианских "альтернативных" игр. Что это за игры? Они проводятся в душе христианина. "Благочестие - вот твои колесничные гонки. По этой дороге ты должен мчаться, считая мгновения и пройденные круги, не сводя глаз с конечной цели, отстаивая честь болеющей за тебя Церкви, под знаменем Бога, по сигналу трубы и Его ангела, стремясь к славной пальме мученичества" ^[3].

Другие, подобно св. Иустину Мученику, Феофилу Антиохийскому, Афинагору Афинскому, Клименту Александрийскому, говорили о необходимости избирательного отношения к культурному наследию античного мира.

Показательна в этом отношении, например, позиция Св.Иустина Мученика, который был убежден, что в новой вере воплотилось все лучшее, что было в философии. Вообще, все хорошее, что когда-либо существовало в истории до земной жизни Христа и до начала христианства, является по сути христианским, - считал св. Иустин. Так, например, Сократ, Гераклит и другие великие философы, наряду с великими людьми прошлого - Авраамом, Ананией, Азарией, Мисалом, Илией и многими другими, - "суть христиане" ^[4].

Таким образом, отвергая язычество как религию, эти ранние Отцы Церкви вовсе не отвергали ни богатое культурное наследие греко-римского мира, ни культурное наследие других языческих народов. Именно это направление, открытое диалогу культур, возобладало в христианской Церкви и в последующее время. Так, например, глубокое уважение к грамоте, образованию и вообще античной "учености" сохранили такие великие подвижники раннего монашества, как св. Василий Великий и св. Григорий Богослов. Они всю жизнь с благодарностью вспоминали о "золотых" годах, проведенных ими в Афинском университете. Св. Василий Великий даже написал целый трактат о пользе изучения светской литературы, в то время еще языческой, для юношества.

2) Второй аспект связан с проблемой творчества.

На первый взгляд может показаться, что в отношении творчества мнения всех ранних Отцов Церкви совпадают. Все высоко ценят творчество как таковое. Все называют Бога Творцом, в чем следуют библейской традиции. Все уподобляют Его художнику, по-новому развивая идею античной философии о природе-художнице. Но, когда речь заходит о собственно человеческом творчестве, о творении культуры, мнения ранних Отцов Церкви резко разделяются. Одни подозрительно относились к творческим способностям человека и осуждали его стремление изобретать что-то новое. Крайнюю позицию здесь занимает Тертуллиан, убежденный в том, что "Богу не нравится то, что Он не творил ^[5]. В последующие века эту позицию унаследовал и четко сформулировал св. Исаак Сирии. По его убеждению возвеличивание творческих способностей в человеке неизбежно ведет к гордыне. Поэтому всякое культурное творчество, как искусство, наука, философия, технические изобретения - все это отвлекает человека от духовной жизни и потому "противно вере" ^[6].

Совершенно иную позицию по отношению к творчеству занимали такие ранние Отцы Церкви, как, например, Ориген, Климент Александрийский и многие другие. Они возвеличивали способность человека к творчеству нового, еще не бывшего. В этом виделось проявление высокого достоинства человека и его богоподобия.

Несколько позже эта идея найдет свое отражение в работах таких Отцов Церкви, как, например, св. Амвросий Медиоланский, св. Василий Великий, который называл творческие способности человека "истинным богатством", Августин Блаженный, написавший настоящую оду "человеческой изобретательности" ^[7].

Несмотря на сосредоточение на ожидание скорого конца света и сосредоточение на жизни небесной, в большинстве работ мужей апостольских и апологетов мы не найдем ни однозначного отрицания культурного, ни цивилизационного развития, творческого совершенствования мира и технического прогресса. Во многом потому, что земной, реальный, "наличный" мир воспринимался ими прежде всего как благое творение Господа, которое хотя и уклонилось ко греху, но от этого не перестало быть прекрасным. В писаниях мужей апостольских и апологетов можно найти специальные рассуждения и развернутые доказательства благости сотворенного материального мира, что обуславливалось необходимостью отстоять христианскую истину от актуальных в то время гностических заблуждений и платонизма, видевших в материи зло.

Весьма показательны в этом отношении мысли ранних Отцов Церкви о познавательных способностях человека, культурном и техническом творчестве как безусловном добре. Так, например, Ориген возвеличивал способности человека к развитию искусств и ремесел. (Хотя именно Ориген, как известно, и был склонен видеть в материи и материальном мире зло, приближаясь в этом к гностическим учениям). В своем знаменитом трактате "Против Цельса" Ориген говорит в частности о том, что Бог может претворить зло во благо, а именно бедность и нужду в стимул для развития творческих и познавательных способностей. Поэтому Бог создал человека "существом, нуждающимся в труде". Только так человек оказался вынужденным "всюду упражнять свои познавательные силы", "только этим путем человек и ставился лицом к лицу перед необходимостью производить технические изыскания", которые ведут к развитию культуры и искусства.

Таким образом, необходимость добывать "хлеб насущный" видится Оригену Божественным замыслом, благодаря которому человек был просто вынужден развивать и "искусство земледелия, и искусство производить вино, и искусство насаждать сады, а равно всю промышленность" ^[8].

Ту же линию развивал св. Климент Александрийский. Призывая извлекать пользу из всех человеческих знаний, умений и навыков, св. Климент Александрийский был убежден, что, "Подобно богословию, и науки светские имеют небесное происхождение". Он возвеличивает "человеческую мудрость", к которой относит все достижения культуры, вообще все, "до чего ум человеческий мог дойти". Ведь, по его мнению, "всякий навык и всякое ведение происходят от Бога" ^[9]. Поэтому в своих "Строматах" св. Климент считает вполне уместным привести наряду с библейскими текстами слова Гомера и Гесиода о "мудрых" ремесленниках. (Речь идет об Урии, исполненном Божественным Духом мудрости для совершенствования в разного рода искусствах и ремеслах (Исх., 31, 2-5)

Совершенно противоположную позицию занимает Тертуллиан. Во-первых, потому, что практически все сферы культуры и творчества для него несут печать порока и противоречат вере. Так, как таковая порочна музыка, потому что "невозможно воскресить в памяти псалом, слушая изнеженные рулады флейты"^[10]. Изобразительное искусство вообще непозволительно, потому что, как пишет Тертуллиан, еще в Ветхом Завете сказано, что нельзя делать изображений ни того, что на небе, ни того, что на земле или море (Исх., 20, 4). И он без сомнения применяет этот ветхозаветный запрет на современную ему жизнь, призывая художников "переквалифицироваться" в маляры и штукатуры, а скульпторов - в столяры, только чтобы они не делали никаких изображений: "Не легче ли будет тому, кто способен нарисовать картину, расчертить стену? Вырезающему из липы Марса - сделать шкаф?" ^[11]. Налицо, таким образом, тенденция к упрощению культуры и сведению искусства к ремеслу, что кажется более благочестивым и соответствующим духу христианской веры.

Во-вторых, познавательные способности, изобретательство и техническое овладение миром представляются Тертуллиану выражением греха. Как появились ремесла? Из-за бесов. Для Тертуллиана несомненно, что Бог ввергнет падших ангелов во тьму кромешную именно из-за того, что они научили людей в частности, искусству красить ткани.

Многие достижения культуры, которые так ценил античный мир, казались ему происками демонов. "Сначала простодушным людям они показали, как добывать из земли металлы, объяснили свойства трав и силу заклинаний, обучили их суетным наукам, а потом, специально для женщин, создали украшения...Они знали, что Богу неугодны роскошь, тщеславие и стремление выглядеть привлекательно" ^[12].

Такая позиция объясняется не только тягой к аскетизму и упрощению быта, но и глубокой убежденностью в том, что все, что не от Бога, суть от дьявола. В результате Тертуллиан приходит к выводу о том, что все рукотворное есть извращение природы и не может быть угодно Богу. "Даже если сами вещества от Бога, то это не значит, что от Бога и изделия из них". И он приводит в своем знаменитом сочинении "О женском убранстве" аргумент против технического совершенствования, в частности против крашения шерсти: Бог "легко бы мог сотворить овец с пурпурной или лазурной шерстью, но Он не пожелал. А чего Бог не пожелал, того человеку делать не должно" ^[13].

Конечно, культурным творчеством и техническим освоением мира проблема цивилизационного развития далеко не исчерпывается. Вне поля нашего зрения остались такие его важные аспекты, как устроение общества, социальные и имущественные отношения, социальная гармония, которым ранние Отцы Церкви уделяли весьма большое внимание и которые составляют особый предмет исследования.

Обобщая взгляды ранних Отцов Церкви на проблемы, связанные с культурой, творчеством и техническим овладением мира можно сделать ряд некоторых выводов.

Прежде всего, следует отметить, что во взглядах раннехристианских мыслителей на рассмотренные проблемы прослеживаются два основных подхода. Первый, свойственный большинству мужей апостольских и апологетов, отличается в целом положительным отношением как к самой способности человека творить новое, еще не-бывшее, так и к культуре в целом, к познанию мира и техническому его овладению. Этот подход получил законченное выражение в работах Климента Александрийского. (В более позднее время этот подход был развит частности в учении св. Григория Паламы, который видел именно в творческой способности человека проявление образа Божия, которая ставит человека выше мира ангельского. Творчество всегда, по его глубокому убеждению, "Богостремительно", всегда есть космический акт, продолжение Божественного творения мира. Поэтому "Те, кто проповедуют и те, кто исцеляют.., имеют харизматический дар, больший или меньший, каждый в своей области. Каждый человек по-разному приобщается к великому дару Духа".)

Не случайно, поэтому, что даже те раннехристианские мыслители, которые касались в своих писаниях темы, непосредственно связанной с образами цивилизации (каинитов и Вавилонской башни), не осуждали творчество как таковое. (Прежде всего св.Феофил Антиохийский и св. Ириней Лионский) . Хотя, при этом. св. Ириней и выводит некоторые виды искусств и ремесел, как, например, красильное искусство и производство дорогих тканей, из некого "злого учения", полученного дочерьми человеческими от падших ангелов.)

Второй подход, напротив, характеризуется подозрительным, а в ряде случаев открыто негативным, отношением к творчеству, культуре, рациональному познанию и "учености" в целом, техническому совершенствованию и всякого рода изобретательству. Законченное выражение этот подход получил в формуле Тертуллиана: "Богу неугодно то, что Он не творил".

Обращает на себя внимание то, что этот "тертуллиановский" подход с течением времени весьма распространился в христианской среде.В результате вопрос о связи культуры, цивилизации и религии остается открытым. Об этом в начале XX века хорошо сказал В.В.Розанов. "Обыкновенно с христианством мореплавание, например, "мирилось" через то, что сзади моряку как бы привешивался мешок с добрыми христианскими делами: "Моряк этот был де милостив к матросам, обходителен с товарищами, а посему он был христианин". Мешок этот за спиною слабо привязан и более затушевывает вопрос, чем его разрешает. Ибо вопрос-то состоит в том, что же есть собственного и специального в моряке, а также в художнике, в поэте, в ученом и мыслителе, что связывало бы их с религией? Да само бытие их, - сочное и полное, без отрицания мотивов, страстей, капризов или гения, входит всею полнотою полнот в волю Отца Небесного" - заключал он.

Но и в современном Православии, как свидетельствуют многие пастыри, наблюдается та же картина. Часто люди, став христианами, бросили писать стихи, бросили заниматься живописью, считая, что все это внешнее, ненужное, вредное для их духовного развития.

Интересно, что и в западном христианстве - аналогичная ситуация. И не только в средневековой аскетике. Весьма распространены суждения, созвучные словам такого, например, авторитетного теолога начала ХХ в. как кардинала Ньюмена. По его мнению, культура "не помогает нам стать угодными Создателю", а потому на нее нельзя тратить ни времени, ни сил". Даже такой "либеральный" христианский писатель, как Клайв Льюис не видит оснований для апологетики культуры и творчества.

Возникает вопрос: что заставляет весьма разнородных по своим религиозным взглядам людей, по совершенно разным внутренним мотивам в различные эпохи придерживаться в той или иной степени "тертуллиановского" подхода к культуре?

Среди многих причин, видимо, следует сказать об одной, представляющейся наиболее важной. Она заключается в представлении о месте земной человеческой жизни и деятельности в духовно-космологическом пространстве. Есть ли что-либо в земной жизни человека нравственно нейтральное? Какая-то "нейтральная полоса" на сакральной вертикали, идущей от высшего "надлунного" мира через мир земной в преисподнюю? Или абсолютно все, даже малейшие помыслы и неуловимые движения души, не говоря о действиях, - все имеет свою нравственную оценку, приближая или удаляя нас от Бога?

Казалось бы, для каждого, кто хотя бы чуть-чуть пытался жить напряженной духовной жизнью, ответ очевиден - ничего нейтрального нет. Так что же, св. Климент Александрийский и его единомышленники не знали напряжения духовной жизни? Конечно же, знали, являя собой пример христианского подвижничества. Тогда в чем же дело?

Следует признать, что в мире существует огромное количество вещей, которые действительно являются нравственно нейтральными. Например, такие естественные потребности человека как сон. Но в определенной ситуации они перестают быть нейтральными, как, например, сон апостолов в Гефсиманском саду. Или сон монаха на всенощном бдении. Даже столь сомнительная вещь. Как деньги и богатство, и те могут быть нравственной нейтральны, о чем и писал св. Климент Александрийский, указывая, что человеческая воля способна обратить их как в добро, так и во зло.

Таким образом, возможны два ракурса, два способа видения всех "земных объектов", включая внутреннюю жизнь человека. Первый - взгляд из глубин души во внешний мир. Проходя сквозь призму нравственного сознания человека, этот взгляд не может не давать всему той или иной нравственной оценки, и, прежде всего, собственным устремлениям и действиям. Опасность здесь заключается в излишнем желании распространить свой собственный ограниченный опыт на все ситуации и всех людей, как если бы грешащий обжорством начал уговаривать воздерживаться от пищи как от греха голодающих. Можно сказать, что ригоризм в отношении к культуре и вообще всякому творчеству психологически опирается в конечном итоге именно на подобную установку. К сожалению, он часто оборачивается гнушением всех земных проблем и отстранением от культурного и цивилизационного творчества.

Второй взгляд, свойственный св. Клименту, отличается стремлением к "объективному" видению мира, при котором объект рассматривается и сам по себе, и в контексте конкретной ситуации. Так, может быть, если эти два ракурса не являются взаимоисключающими, но дополняют друг друга, позволяя, с одной стороны, глубоко проникнуть во внутренний душевный мир, а с другой стороны, объективно оценить все внешнее, то и два подхода -"тертуллиановский" и "климентовский" могут сочетаться? Оставим вопрос открытым.

Писания мужей апостольских и апологетов убеждают нас в том, что проблемы культуры и цивилизации, хотя и не являются в свете христианской эсхатологии самоценными, не могут считаться, однако, чем-то неважным и второстепенным.

Вместе с тем, можно сказать, что многие аспекты остаются открытыми для исследования. В этой связи нельзя не отметить важность документа "Основы социальной концепции". В нем, пожалуй, впервые, дается официальная позиция православной Церкви по отношению к культуре и многим аспектам цивилизационного развития. В частности, отмечается, что "Духовной и культурной экспансии, чреватой тотальной унификацией, необходимо противопоставить совместные усилия Церкви, государственных структур, гражданского общества и международных организаций ради утверждения в мире подлинно равноправного взаимообразного культурного и информационного обмена, соединенного с защитой самобытности наций и других человеческих сообществ" ^[14]. Эта стратегическая цель не исключает, а скорее предполагает усилия по дальнейшему осмыслению современных культурных и цивилизационных процессов с христианских позиций.