«Церберы Святого Потира» или хранители Причастия?

Споры о том, как часто следует причащаться Святых Христовых Таин и нужно ли исповедоваться перед каждым Причащением, не обошел в XX веке и православных христиан Румынии. Представляем читателям портала Православие.Ru полемические размышления на эту тему известного румынского духовника отца Георгия Калчу^[1].

Священник Георгий Калчу

***

Отец Роман (Блага), духовник монастыря в честь Успения Пресвятой Богородицы в штате Мичиган, опубликовал в газете «Solia»^[2] статью, заглавие которой приведено в подзаголовке настоящей статьи: «Церберы Святого Потира»^[3]. В ней он безоговорочно высказывается за частое причащение, отделяя Таинство Исповеди и Таинство Причастия как не зависящие друг от друга. «Оба они являются Таинствами Православия, имеющими абсолютную ценность для спасения, но Причащение не обусловлено исповедью, — утверждает он. — Ты можешь причащаться, не исповедуясь, и можешь исповедоваться, не причащаясь».

Да, последнее распространено среди всех нас, священников (я говорю о наших друзьях), с первым, однако, трудно согласиться, хотя, возможно, некоторые православные священники и практикуют это (лично мне не известен ни один священник, который творил бы подобное).

Отец Роман (Блага) — внушающий авторитет богослов, он обладает убедительным стилем и аргументирует свои утверждения с логикой, которой трудно противостоять; к тому же ведет глубоко духовную жизнь, является непревзойденным проповедником и свое богословие запечатлел при коммунистическом режиме страданиями и слезами в тюрьмах и исправительных лагерях^[4]. Мы знакомы с ним давно, по тюрьмам, вместе прошли через ад тюрьмы Питешть, сидели в одной камере, и я отношусь к нему со всем пиететом.

Читая его статью, узнаёшь, что проблема частоты причащения очень стара, она датируется эпохой ранней Церкви, как свидетельствует об этом его цитата из святителя Василия Великого, сетующего, что в его время (372 год) верующие причащались только четыре раза в неделю. Воспроизведем ее: «Это хорошо и полезно — причащаться каждый день, ведь Сам Христос говорит: “Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную” (Ин. 6:54). А мы причащаемся только четыре раза в неделю: в воскресенье, среду, пятницу и субботу, а также в те дни, когда совершается память какого-либо святого» (Письмо к Кесарии)^[5]. Таким образом, явно, что в упомянутый период христиане причащались часто, почти ежедневно.

Его преподобие приводит несколько цитат, и в их числе 9-е правило, приписываемое святым апостолам, которое гласит: «Все те, кто приходит в храм… но отказывается причащаться, все таковые должны быть исключены из Церкви»^[6]. Нехорошо в столь глубоком вопросе веры играть словами. Но мне все-таки представляется, что «отказываться» — это не то же, что «не причащаться». Однако, может быть, в те времена или в контексте этого правила значения этих слов были идентичными.

Батюшка огорчен тем, что на святой литургии зачастую священник выходит из алтарных врат со Святой Чашей в руках и призывает верующих: «Со страхом Божиим, верою и любовию приступите!» — но никто не подходит причащаться, кроме, самое большее, нескольких детей. И он прав, когда огорчается; мы тоже огорчены этим, но такова реальность: мало людей причащается даже среди утвержденных в вере. И батюшка задается вопросом: «Как же дело дошло до подобных ограничений в причащении верующих и как таинство исповеди оказалось привязанным к таинству причащения, когда ни в одном церковном каноне и Писании нет упоминаний об этом?»

Риторика отца Романа восходит до того, что он называет священников, не причащающих верующих по одному их желанию, какими бы те ни были, «церберами Святого Потира». Но если Спаситель учит нас не бросать жемчуга нашего перед свиньями^[7], то можем ли мы, священники, подавать Святое Причастие любому человеку?

В одной из цитат, приведенной отцом Романом и принадлежащей преподобному Иову, он подтверждает сказанное ранее: «Священники, которые отказывают христианам, приступающим к Святому Причастию с благоговением и верою, осуждаются Богом как убийцы, как написано у пророка Осии: “Скрыли священники путь и волю и заповедь Божию, убили Сикиму и совершили беззаконие в народе Моем”»^[8].

А откуда священнику знать, что люди подходят с истинным благоговением и верой, если он не знает их души? А как он может узнать их душу, если не исповедует их? И если Святое Причастие преподается всякому, кто крещен и помазан миром, значит, исповедь — таинство второстепенное и незначительное. Хоть батюшка и не подает повода к подобным мыслям, однако нам это представляется само собой разумеющимся.

В Ин.21:25 мы читаем: «Многое и другое сотворил Иисус; но если бы писать о том, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг. Аминь». Привожу эту цитату, чтобы использовать ее в поддержку моей позиции. Эта цитата — самый сильный аргумент в пользу Священного Предания. Многие высказывания Спасителя утрачены, также как и сведения о многих Его чудесах. Но если бы не было Священного Предания, то утрачено было бы еще больше.

У меня такое впечатление, что отец Брага и те, кто стоит на его позиции, думают, будто Предание — это только сокровищница учений и минувших дел, которую мы вытаскиваем каждый раз, когда нужно пойти в атаку на кого-либо, кто не делает того, что кажется нам правильным. Предание действительно является чем-то таким, но оно также — динамичная духовная сила, которая отбирает и сохраняет то хорошее, что может быть введено в традицию, и вытесняет ненужное. Эта сила действует постоянно, она и обновляет душу, и обогащает христианское сознание. До принятия библейского канона циркулировали десятки текстов «библейских» евангелий, апокалипсисов, посланий. Но «пришло» Священное Предание и сказало: «Стойте! Вот эти книги канонические, эти апокрифические, а эти еретические». Предание было сильнее написанных текстов и вытеснило то, что не было истинным.

Исходя из Иак.5:16: «Признавайтесь друг перед другом и молитесь друг за друга», ранняя Церковь установила публичную исповедь, которая практиковалась несколько столетий. Однако со временем было замечено, что публичная исповедь не только не очищает душ тех верующих, которые исповедались, но и замарывает сердце тех, кто слышал их, и те часто впадали в искушение совершить те же грехи, что и исповедавшийся, и таким образом исповедь становилась, по меньшей мере для некоторых, училищем необычных грехов или, в лучшем случае, источником разочарований, потому что люди порой слышали, какие грехи творят те, кого они уважали, и, увидев их грешниками, сникали духом.

Изречение Писания, таким образом, было взято другое, и коллективный духовный опыт привел к новому поведению, которое стало традиционным именно благодаря динамичной силе Предания, которое не мертво, а живо и продуктивно. Исповедь стала очень интимным деянием, совершающимся только между священником и кающимся, по благословению Спасителя.

Знаю, что есть некоторые румынские монахи (имеется по меньше мере один, о котором я и слышал), которые и сегодня практикуют эту совместную исповедь, конечно, не совсем так, как она совершалась в древности, а каждый кающийся после молитвы, читаемой монахом, исповедует свои грехи в тайне сердца своего или, возможно, вслух, затем им подается отпущение грехов (разрешение), и они могут причащаться в установленный момент святой литургии. Таким образом можно причащать сотни людей при этом подобии исповеди, и я видел, что многие из кающихся говорят, что чувствуют себя очень хорошо после обоих таинств, совершённых подобным образом.

Мне кажется, что здесь имеет место какой-то популизм с целью «завоевания клиентов», своего рода коммерция вокруг Святых Даров, хотя могут быть и, конечно, есть некоторые благоговейные люди, исповедующиеся и причащающиеся подобным образом. В любом случае количество здесь действует в ущерб истинной духовности.

Когда я вышел из тюрьмы и переехал в Америку, меня стали приглашать в разные города на американском континенте и в Европе, чтобы я рассказал о религиозных гонениях в Румынии, приглашали православные, католики и даже протестанты. Я видел у католиков, как почти все находящиеся в храме причащаются. Я был удивлен и спросил у священников, все ли причастники исповедовались. Они тоже в свою очередь были удивлены и сказали мне, что не существует никакой связи между исповедью и причастием. Верующие причащаются за каждой литургией, а исповедуются, только когда пожелают (может, вообще никогда?).

— А вы знаете, — спросил я, — как они готовились к принятию Тела и Крови Христовых?

— Зачем, достаточно одного их желания.

Из истории Церкви мы знаем, что вначале Святое Причастие часто отдавали верующим, чтобы Оно имелось у них в доме несколько дней, если они этого хотели. Со временем, однако, оказалось, что некоторые верующие пренебрежительно относились к Святому Причастию, а злоумышленники даже использовали его для черных месс и всяческого колдовства (они ведь тоже верили, что это Тело и Кровь Господни). Тогда Церковь запретила этот обычай. У католиков он продолжался еще много веков, до самого последнего времени, когда и ими было обнаружено то, что ранняя Церковь заметила еще у своих истоков, и практика эта тоже была запрещена. У католиков это святотатство было намного легче совершить, потому что для причащения у них используются только опресноки, которые подаются в руки верующему, и их легче не потребить, а использовать для кощунственных действий. Поэтому в последнее время был введен обычай подавать частицу облатки, полагающейся верующему, прямо в рот, а не в руки. Что тоже вовсе не означает, что он не сможет вынуть ее изо рта и придержать для проклятого использования.

Но если преподание Святого Причастия — такое простое дело, почему же тогда в древние времена оглашенным не разрешалось даже видеть его, даже присутствовать при причащении верных? Почему священник в конце первой части литургии, называемой литургией оглашенных, призывает: «Елицы оглашении, изыдите. Да никто от оглашенных [да не останется], елицы вернии, паки и паки миром Господу помолимся»?

Именно в этом и заключается та власть, которую Бог дает священнику, — быть хранителем Святой Чаши, радеть о Теле и Крови Господних. Сегодня уже ни один оглашенный не выходит из храма, когда произносятся эти слова, но мы их повторяем — и отец Роман тоже их повторяет за каждой святой литургией — как традиционную формулу, в напоминание о том, что нам дана власть охранять Святое Причастие.

Отец Брага говорит, что в ранней Церкви на преломлении хлеба (первоначальная форма литургии) люди причащались в конце торжественного угощения, где они ели и пили, «…а некоторые даже вели себя недостойно, как это следует из контекста»^[9], но не приходит к заключительному выводу о том, что традиция со своей динамической силой переменила эти обычаи именно для того, чтобы предохранить людей от подобных ошибок, и ввела пост и молитву, исповедь и епитимию, чтобы человек мог очистить свою душу и сделаться достойным, насколько это в человеческих силах, принятия Тела и Крови Христовых (а это, без сомнения, в наших силах, иначе мы уклонились бы в протестантизм).

Церковь установила определенные правила покаяния, определенные каноны, которые право оценивать эту «достойность» предоставляют исповеди, а не самому кающемуся, которому, если быть честным, трудно самому оценить свою достойность. Одни, слишком бесцеремонные, ходили бы к причастию как в ресторан, а другие, чрезвычайно строгие к себе, не причащались бы никогда.

Согласно многовековой церковной традиции и церковным правилам, пост и исповедь являются условием причащения верующего, но исповедь не в обязательном порядке должна разрешать кающемуся причаститься. Священник имеет право запретить ему принимать Тело и Кровь Господни ввиду грехов, предусмотренных канонами, или же разрешить, если он считает, что, причастив его, укрепит его сердце в борьбе против некоторых грехов.

Священник Георгий Калчу

«Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит ти , чадо (имярек), вся согрешения твоя, и аз, недостойный иерей, властию Его мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь».

В противном случае, если бы молитв, процитированных отцом Брагой, было достаточно для получения прощения грехов (что является серьезной ошибкой), тогда никому уже не нужно было бы исповедоваться, кроме одних тех, кто совершил очень тяжелые, смертные грехи. Но в таком случае священник уже ни для кого не был бы духовником, кроме одних убийц и прочих великих грешников, — остальные ведь сами себя прощают, — и преподавал бы Святое Причастие по указанию верующего.

Не стану утверждать, что сегодня в мире больше мерзостей, чем в прошлом, или что колдовство и черные мессы более распространены, но несомненно то, что многие колдуны и колдуньи используют христианскую лексику, чтобы ввести в заблуждение посещающих их наивных людей и усыпить их бдительность. Эти слуги диавола, лжи и обмана в погоне за наживой притворяются благочестивыми, даже церковными людьми, приходя время от времени на службу. Выходит, по мнению отца Браги, что священник, завидев их благочестивую внешность, тут же должен преподать им Святое Причастие, пусть они даже и не исповедуются. А эти люди обычно и не исповедуются, так же как и многие другие большие грешники, потому что знают, что священник имеет благодать Божию, и она при некоторых обстоятельствах раскрывает тайное человеков, а они не желают быть разоблаченными.

Батюшка цитирует (не полностью) 1Кор.11: «Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от Хлеба сего и пьет из Чаши сей. Ибо кто есть и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем». Тело Господне доверено охранять священнику. Священник потому и хранит в алтаре, в дарохранительнице, Тело Господне для срочных причащений, и служебники потому и приводят советы о том, как хранить и преподавать Святое Причастие, что нам вверено не только Тело Господне, но и кровь верующих, которых можно спасти, а можно и погубить наши священническими руками. С ними погибаем и мы, как тот неверный раб, который не раздавал слугам как следует имущество, оставленное хозяином^[10], или как тот страж у Иезекииля, который, не предупреждая об опасности, толкает беззаконника на смерть:

«Когда Я скажу беззаконнику: “беззаконник! ты смертью умрешь”, а ты не будешь ничего говорить, чтобы предостеречь беззаконника от пути его, — то беззаконник тот умрет за грех свой, но кровь его взыщу от руки твоей. Если же ты остерегал беззаконника от пути его, чтобы он обратился от него, но он от пути своего не обратился, — то он умирает за грех свой, а ты спас душу твою» (Иез. 33: 8–9).

В моих руках, как священника, находится не только душа «беззаконника», кровь которого взыщется от руки моей, но и Его, Христа, дражайшая Кровь, и за то и другое с меня спросится. Это не красивая фраза, напрашивающаяся в какую-нибудь проповедь, а жизнь и смерть — моя и кающегося. Так что же я выиграю, если весь мир приведу к причастию, а все эти души, и мою в том числе, погублю?

Есть пустынники, которые живут в уединении и раз в месяц или того реже приходят в монастырь, чтобы исповедаться и причаститься. Вне всякого сомнения, у этого пустынника жизнь чище, чем у любого из нас, она, может, даже чище, чем у того иеромонаха-«цербера», который его исповедует и причащает, но при всем том ни этот пустынник, ни иеромонах ни на минуту не подумывают о том, что Святое Причастие может быть преподано без предварительной исповеди.

Отец Иоанникий^[11] говорил нам однажды, когда мы посещали святой монастырь Сихастрия, что в его окрестностях на тот момент подвизалось около девяти отшельников, о них никто ничего не знал (только духовнику было известно их монашеское имя), а они своими молитвами хранили, говорил он, этот монастырь, и всю ту гору, и всё вокруг. Эти люди время от времени приходят в монастырь, исповедуются и причащаются, получают котомку съестных припасов, которой хватает лишь на несколько дней, и исчезают в лесном безмолвии, никому не ведомо где, и никто не знает, придут ли они снова когда-нибудь в монастырь. Некоторые так и умирают там, в расселинах скал, и даже имя их остается неизвестным, чтобы можно было помянуть их. Одному Богу известно, кто они. Так, может, они до такой степени невежественны, что исповедуются перед причастием, не зная, что имеют право на Тело и Кровь Христовы без предварительной исповеди? Несомненно, нет. Но они знают, однако, что существует порядок чтения разрешительной молитвы после исповеди, которую может прочесть только духовник и которая служит теми воротами, через которые входят ко Святому Причастию.

В своей проповеди о таинстве исповеди и причастия, опубликованной и в бюллетене нашей Крестовоздвиженской церкви в Александрии, штат Вирджиния, США, отец Иоанникий (Балан) учит: «Когда-то в монастырях монахи исповедовались ежедневно, вечером, открывая все совершённое ими за день. Позднее принято было, как это делается и сегодня в некоторых монастырях, совершать исповедь каждую неделю, в пятницу, а причащаться раз в 30–40 дней, по рвению и достойности, как рассудит духовник».

Как видно, Его Преподобие иеромонах Иоанникий тоже содействует тому, чтобы священники превращались в «церберов святого потира», как их именует Его Преподобие отец Роман. И такое происходит во всех монастырях, за исключением, может, двух или трех, но и там условием причащения тоже является исповедь, только она у них совершается публично, как мы показали это выше.

Практика исповеди и отпущения грехов священниками — это власть, благодать, данная им Самим Иисусом Христом после Его Воскресения из мертвых, когда Он вошел к апостолам через затворенные двери, дунул на них и сказал: «Примите Духа Святаго. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся» (Ин.20:22–23). Это самая большая власть, данная святым апостолам и затем переданная ими своим ученикам, затем епископам и уже от них священникам. Та же самая благодать действует в апостолах, учениках, епископах, священниках — неизменно, неослабно, непрерывно от Христа до самого последнего батюшки, каким являюсь я, — власть отпускать грехи. Это отпущение служит условием допуска к причастию.

В Православной Церкви верующий только один раз приступает к святой чаше без исповеди — после крещения, потому что в таинстве святого крещения человеку отпускается не только первородный грех, но и все его личные грехи. А потому нам остается оберегать Святое Тело и Кровь Спасителя до тех пор, пока мы в силах будем исполнять наше святое священническое служение.

Отец Роман (Блага) говорит также о других вещах, и совершенно справедливо: об исповеди священников, о распространении некоторых форм народной религиозности, не одобряемых Церковью, и т. д. Однако все это не вошло в поле зрения настоящей статьи, один только его ошибочный взгляд на взаимосвязь между таинством исповеди и причастием.

Использование Его Преподобием слова «цербер» в адрес тех священников, которые условием причащения считают исповедь и отпущение грехов иереем на основании заповеди Спасителя, содержащейся в Ин.20:22–23, из которых я первый, нельзя не расценить как насмешку и даже оскорбление. Поэтому я очень серьезно воспринимаю слово «цербер», хотя более подходящим мне кажется выражение «охранитель потира».

Лучше быть «цербером святого потира», чем функционером, небрежно раздающим Святое Причастие без предварительной исповеди и поста и собирающим горячие уголья и на свою голову, и на голову верующих.

Отец Рафаил (Нойка)^[12] в одном из своих интервью^[13] на вопрос, связанный с частым причащением, отвечает так: «Я бы предпочел, чтобы причащение было как можно более частым. Причастию не свойственно быть частым, но я бы сказал: причащаться часто, а как часто причащаться тебе или тебе — это я предоставляю твоему духовнику и молю Бога, да внушит Он каждому духовнику, как часто нужно причащаться тому-то и тому-то; тебе, может быть, надо прийти через 2 года, а тебе — каждое воскресенье, другому кому-нибудь — по воскресеньям и праздникам, иным — раз в две недели и т. д.»

Отец Рафаил — воспитанник западного монастыря, и, тем не менее, он отстаивает авторитет духовника в вопросе о частом причащении. А я скажу вместе с каждым кающимся так: «Не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда…» (из молитвы ко Святому Причащению), потому что невидимая брань идет не только между белым и черным, добром и явным злом, но и в более затененных уголках человеческого разумения, где цвета перемешиваются и где наш обманчивый рассудок может ввести нас в прельщение, усыпив нашу бдительность.

«А что вам говорю, говорю всем: бодрствуйте» (Мк.13:37).