От Академии до Афона. По Востоку и Западу. Путевые наброски. Часть 2. В открытом море.

Пароход начала XX века.

А там, сзади, лишь узкая темно-серая полоска напоминает о том, что где-то за горизонтом на тысячи верст раскинулись поля и луга, леса и горы нашей великой необъятной Руси. Но и эта полоска становится все уже и уже, скоро возникает сомнение, видна ли еще земля: одни видят, другие нет. Мы в открытом море... Посмотри во все четыре стороны: одно — сплошь море, около парохода синее и ласковое, а вдали серое и угрюмое. Шумят и рокочут волны — о чем они ведут беседу? Не поэты мы, и нам непонятен язык морской волны. Кое-где белеют еще лодочные паруса. Видно, еще недалеко мы ушли от берега, если сюда дерзают заходить даже лодки. А какой простор! Сядешь на самый конец пароходного носа: парохода не видно, под тобою лишь слышен шум. Нет ничего впереди. Живительный морской воздух целой рекой несется навстречу тебе, ударяет в грудь, всего обвевает простором и свежестью. И чудится, будто ты уже не студент академии, а вольная птица; стоит лишь взмахнуть крыльями — сорвешься с пароходного носа и полетишь вперед, играя и купаясь в воздушных волнах чудного простора. Хорошо!..

Тем временем солнце садится все ниже и ниже, совсем уж над морем высится его громадный красноватый шар. По всему морю от него пошли редкие длинные полосы. Медленно садится солнце. Оно, как человек, собравшийся купаться в холодной воде, будто боится опуститься в холодную морскую пучину. Но вот краешек солнечного диска уже пропал за горизонтом, как бы потонул в воде. Скоро только половина его стала видна над морем. Темные тени ложатся по морю. Смотрим все с замиранием сердца на невиданное зрелище. Всего лишь один небольшой краешек остается от солнца. Ждем — вот-вот солнце пропадет совсем. Нет, оно как будто жалеет о скорой разлуке с нами; появится на мгновение из-за волны, пошлет прощальный привет — холодный привет! Потом солнце как-то сразу, вдруг незаметно пропадает. Почернело сине море. Куда девался его приятный синий цвет? Серые мрачные волны несутся по всему морю.

Скоро совсем стемнело. Осветился пароход. Как звезды, загорелись электрические лампочки на мачтах. Жутко стало глядеть на море. Оно черно, не видно дали. Кажется, что не прежние игривые мелкие волны, обгоняя друг друга, бегают по морской равнине, а страшные допотопные чудовища показывают свои черные спины. Море живет — таинственный мир чудовищ постоянно рисуется пред тобою. Кажется, вот-вот протянется из бездны моря какая-нибудь таинственная гигантская рука какого-нибудь чудовища и захватит тебя. Да и сам наш пароход, когда посмотришь на него с носа, совсем походит на огромное чудовище. Яркие электрические глаза по сторонам, черная пасть дышит дымом, посылает снопами искры в окружающую тьму. На баке слышна песня. То какой-то матрос под аккомпанемент гитары поет чувствительную песню про несчастного кочегара, про людскую жестокость и неправду. Жуткая песня в жуткой обстановке.

Какой-то огонек блеснул направо. Может быть, это свет маяка, последний луч с нашей Родины. Так хороший хозяин, провожая позднего гостя, обыкновенно отворит ему дверь, возьмет свечу и посветит. И снова темно море, снова подавляет оно своим величием, своей грозной полночной красотой. В думе о море как-то невольно сливаешься с морем, начинаешь жить одной с ним жизнью. Будто одна душа у всего мира, она живет и в тебе, и в этом мрачном море — одна и везде... Начинаешь ее даже как бы осязать. Вот она у тебя, но мгновение — и ее уже нет более. Исчерпывается ли познание мира обычными нашими органами восприятия? Кажется, нет. Нам долго не хотелось расставаться с палубой, с темным морем, но наконец пришлось спуститься на место своего неприглядного ночлега под носовой палубой. Впрочем, скоро все мы примирились со всеми неудобствами обстановки и, убаюканные шумом моря за стенами нашей плавучей спальни, утомленные дневными трудами и заботами, успокоились до завтра.

Девятнадцатого встали и снова увидели себя все в том же открытом море. Со стороны казалось, что как будто целую ночь пароход стоял на одном месте и мы не сделали ни одной мили вперед. Солнце весело сияло на безоблачном голубом небе и разливало во все стороны ласку, тепло и свет. Море блестело на солнце и, купаясь в его лучах, переливалось бесчисленными полосками золота всех цветов и оттенков. Легкий морской ветерок не дает возможности не только чувствовать, но и совершенно замечать никакой жары. Посветлевшее при дневном ярком свете море дышит свежестью и прохладой. Всюду чудная бирюза. Со стороны кажется, что за ночь море как бы почистили. И весь пароход выглядит как-то чисто и весело. Пассажиры высыпали на палубу. Впрочем, недолго можно смотреть на море, оно почти однообразно. Только знатоки световых эффектов могут целыми днями любоваться видами моря, находя в постоянно сменяющихся тонах света все новые и новые картины. Мы — прозаики. Потому невольно обращаешь внимание на пароходную жизнь, приглядываешься к окружающим тебя пассажирам.

С нами на пароходе едет еще и экскурсия воспитанников Красноярской духовной семинарии, они едут в Палестину. Очевидно, паломничества начинают входить в жизнь духовной школы. А каких-нибудь десять лет назад о подобных паломничествах не было и помину. Сколько доброго будет посеяно в душах юных паломников. Может быть, это путешествие даст больше им, чем даже целая духовная (современная) школа. Кроме красноярских семинаристов на пароходе набралось немало учащейся молодежи из славянских земель. Пред нами были всевозможные мундиры, свидетельствовавшие о принадлежности к известному учебному заведению. Были и учащиеся из различных женских учебных заведений. Южный темперамент, близость родины, которую давно они не видали, сознание свободы от годичных трудов и только что окончившихся экзаменов — все это давало обильную пищу веселому настроению. На палубе стоял несмолкаемый говор. Шутили, смеялись, рассказывали такие глупости, что хотя бы и детям впору. То там, то сям затягивали песню. Всем было весело. Невесел только преосвященный. Он грустил, что благодаря такому настроению публики нельзя будет освятить всенощным бдением первый день нашего пребывания на море.

Из всех пассажиров наиболее замечательны, конечно, паломники. Их вы сразу заметите; на них лежит как бы какая особенная печать. Они все сосредоточены, даже не обращают внимания на окружающее. Для них не существует веселья. Не интересуются они нисколько и пароходной жизнью. За долгий путь до Одессы они уже успели сосредоточиться всецело на одной только мысли о Святой Земле. Паломники как бы насквозь проникнуты благочестивым настроением. Вот собралась на большом закрытом люке целая группа мужичков. Со светлым, кротким взглядом, прилегши на свои сумки, они внимательно слушают одного грамотея, который громким торжественным голосом по складам читает какую-то назидательную книжку. Окончит один рассказ, помолчит несколько минут, слушатели, помолчавши немного, выскажут по поводу прочитанного свои меткие замечания, повздыхают немного, и чтение продолжается снова.

В другом месте группа интеллигентных евреев-сионистов. Они затеяли с кем-то спор. Тот доказывал религиозный характер сионизма, а ему возражал, по-видимому, студент, решительно утверждая, что сионизм не имеет ничего общего с ветхозаветным еврейством. Сионизм — это просто философское материалистическое учение, по которому каждый народ может жить и развиваться только в соответствующей его характеру стране. А поэтому и евреи до тех пор будут скитаться, не находя себе места, пока не поселятся в Палестине. Только в Палестине возможна еврейская жизнь.

С нами немало «классных» пассажиров. По два, по три они сидят на верхней палубе и тихо ведут между собою серьезные беседы. Здесь большей частью едет публика деловая, а потому она и не дает ничего замечательного поверхностному наблюдателю. Между тем как внутренний мир «классных» полон больших дум. Некоторые из них едут по очень важным политическим делам.

Море постепенно наскучивает. Появляется уже желание видеть и землю, тем более что она должна скоро показаться. Вглядываются пристально все в горизонт, смотрят в бинокли. Ожидать долго не приходится. Земля недалеко, ведь от нее мы далеко и не отъезжали. На горизонте показывается неопределенного цвета полоса, скоро можно различать береговые очертания, вдали видны синеющие неотчетливые очертания гор. Это уже чужая страна. Пароход идет вдоль берега, но на далеком от него расстоянии. Неприглядны виднеющиеся берега. Не видно на них лесов, нет трав, почти нет и никакой зелени. Желтоватые, угрюмые, безжизненные каменистые горы подходят к самому морю почти и оканчиваются около него громадными скалами. Отраднее смотреть на долины, которые иногда спускаются к морю. Долины сплошь покрыты желтеющими хлебами, по местам видны на них же и сжатые хлеба.

На берегу виднеется какое-то величественное громадное здание замысловатого стиля. Террасы, террасочки, открытые и закрытые балкончики и балконы, башенки, галереи. От здания по направлению к морю, среди обширных богатых цветников, различных плодовых деревьев, цветущих кустарников и виноградных куп, причудливо змейками, переплетаясь многократно, чистые дорожки сбегают к морю. Одни из них кончаются на самом обрыве скалистого берега моря, другие, проходя по долинкам и ущельям, приводят путника прямо к морю. На берегу видна изящная купальня, как бы и сама купающаяся в бирюзовых ласковых водах моря. В бинокль можно рассмотреть в маленькой гавани флотилию лодок. Издали они кажутся как бы белыми чайками, купающимися в море.

Евксиноград. Дворец.

— Эвксиноград, — отвечают бывшие здесь люди.

Это своего рода наша родная русская Ливадия. Эвксиноград — дача болгарского князя, теперь уже короля. Смотря на эту дачу, каждый воочию видит, как быстро растет и развивается внутренняя мощь братской нам страны, живущей теперь, после свержения турецких оков, своею самостоятельною жизнью, на полном просторе и полной свободе. Господь да хранит братский нам народ навеки. Небедна славянская душа, но нет ей места в хоре других народов, живущих на земле...

Подъезжаем к болгарскому портовому городу Варне. Варна — город весьма древний. Она была еще греческой колонией, одной из тех многочисленных аттических колоний, что были рассеяны по берегам Черного моря даже до нашего Крыма и Кавказа. В то время Варна называлась Одессус. Во времена римского владычества город назывался иногда и Тивериополем. Впрочем, и теперешнее название города весьма древнее. В настоящее время Варна — самый значительный порт Болгарии, прекрасная отдушина из страны, стиснутой горами, на Божий простор, свободу и волю. Это — своего рода «окно», только не в Европу, а на Восток. Только тут поймешь, как для всякой страны необходимы такие свободные выходы на простор и волю. Здесь же, в Варне, и военный болгарский порт. В нем уже стоит несколько небольших военных болгарских кораблей. Это — начало болгарского флота. Болгары собираются этот порт соединить каналом с глубоким озером, находящимся рядом с портом и защищенным горами. Тогда у них будет порт совершенно закрытый и защищенный самой природой, порт на славу. Невелик флот Болгарии, но и он может при случае немало наделать хлопот своему соседу. Видно, что наши «братушки» не дремлют, а работают не покладая рук. Лихорадочно, спешно работают. Они почему-то напоминают мне молодое деревце, у которого так кипуче быстро совершается вся жизнь.

С древних времен Варна была крепостью и стратегическим пунктом. В русско-турецкую войну ее занимали русские войска. Теперь крепость разоружена. С моря Варна не имеет никакого вида, потому что почти вся стоит на ровном и невысоком месте, сбегающем к морю. Близ пристани мы встретили несколько судов нашей черноморской эскадры. То русские моряки делали визит болгарским.

Варна. Порт.

Ничто так не делает людей родными, как язык. Родная речь на чужбине заставляет особенно сильно биться сердце, более всего напоминает о родной земле. В Болгарии понимаешь речь, когда она напечатана, а когда слышишь бойкую речь из уст болгарина, то лишь отдельные слова понятны, а речь кажется совсем чужой. Говорить русскому с болгарином очень трудно и почти даже невозможно. Но когда видишь повсюду вывески с русскими буквами и почти с русскими словами, невольно поддаешься обману — уж не в русском ли каком городе находишься? Особенно эту иллюзию дополняют ряды постоянно встречающихся военных, одетых совершенно в наши русские формы. И кажется невольно, что как будто это все русские солдатики, русские офицеры, русские жандармы. В Болгарии чувствуешь себя как дома, во всяком случае не как за границей. Русские деньги здесь ходят почти беспрепятственно. Видя в вас русского, вам и цену вещи называют почти всегда в русских монетах. Впрочем, мы поспешили почти на первых же порах наменять болгарских денег, так что у каждого было немного левов и стотинок. В первый раз как-то интересно было держать в своих руках иностранные деньги. Все их рассматривали, переспрашивали друг друга о стоимости их. Часто путались в счетах, так что приходилось иногда и другим брать у нас деньги и расплачиваться с кем-либо.

Варна. Кафедральный собор Успения Пресв. Богородицы. Фотогорафия начала XX века.

В алтаре мы встретили женщину, одетую во все черное. На голове какой-то черный чепчик с белой выпушкой и весь костюм какой-то оригинальный. Это — род диакониссы. На обязанности подобных ей лиц лежит забота о чистоте храма, церковной утвари. Исполняют они и некоторые другие христианские обязанности по отношению к ближним, по указанию клира. Это, несомненно, остаток дорогой первохристианской старины. Радуешься, когда видишь эту милую и святую старину еще и теперь, но и невольно скорбишь, когда видишь, как мало осталось от этой старины в настоящее время. Институт диаконисс был великой, мощной силой в руках Церкви первохристианской. Святая женщина — величайшая сила в мире. Вот почему в наше смутное время надо всемерно всем православным Церквам заботиться о восстановлении этого института.

Варна. Кафедральный собор Успения Пресв. Богородицы. Современная фотогорафия.

Рядом с собором дом митрополита, «митрополия та» с небольшим садом. Нам любезно показали то и другое. Здесь нам также представился случай немало удивиться простоте и даже бедноватости обстановки митрополичьего дома. У нас в России, вероятно, не найдешь ни одного такого бедного архиерейского дома. Впрочем, архиерейство заключается не в золоте, блеске и роскоши, а в служении Христу верою и правдою. Самого митрополита не было дома, он был в Болгарском Синоде. Болгарская Церковь, как известно, управляется самостоятельным экзархом, но власть экзарха до последнего времени простирается только на болгар. Греки же, которых немало проживает в Болгарском княжестве, еще недавно сохраняли церковную зависимость от Константинопольского патриарха. В Варне был даже греческий митрополит.

От митрополии мы пошли по городу к городской женской гимназии. Там нас также весьма любезно встретили. Почти весь состав педагогического персонала, бывшего в это время в гимназии, сопровождал нас по всем помещениям. Сопровождавшие давали нам всевозможные объяснения, конечно, на русском языке. Они все свободно говорят по-русски. Новое громадное здание гимназии, отличающееся чрезвычайной стильностью и красотою, устроено прекрасно. В этом отношении гимназия с честью могла бы занять место и в Москве. Прекрасно снабжена она и всевозможными учебными пособиями, при гимназии есть даже несколько учебных музеев. На всех коридорах и в классах нам бросалась в глаза оригинальная педагогическая литература. На стенах почти везде и всюду висели всевозможные плакаты с различными предписаниями касательно дисциплины, гигиены. Предписания были очень благоразумны и уместны. Следовало бы и нам, русским, позаботиться о том же. Как мы узнали впоследствии, даже в западных университетах можно встречать подобные объявления. Вот некоторые из этих педагогических правил: «Изтривайте си обущата отъ кала или праха» и др. Показали нам и гимнастический зал с разными приспособлениями, что для русских женских гимназий, кажется, уж совсем необычно, а между тем имеет такое громадное значение в деле воспитания здорового поколения. С большим интересом вообще осмотрели мы эту гимназию и сердечно поблагодарили любезное гимназическое начальство за его внимание к нам.

Проходя по северной части города, мы заметили, что город сильно развивается и растет: постоянно нам попадались строящиеся здания, иногда по нескольку даже сряду.

Варна. Сад. Фотография начала XX века.

Хорошо в это время сидеть в беседке, где-либо на обрыве. Пред тобою море. Оно как бы дышит на тебя негой и говорит с тобою самым задушевным образом. Чудно отражаются в нем бесчисленные огни набережной...

Жизнь била ключом и за пределами сада. Со всех сторон неслись отчаянные звуки несложных, небольших оркестров из нескольких человек, слышались песни, хоровые и соло, песни местные. Сразу слышалось что-то непохожее на наше русское. Шума здесь было больше — все как-то выходило на улицу и афишировало себя. Видно, что сказывается юг, совсем другой у людей темперамент, иная жизнь. Чем дальше, тем становилось шумнее.

Другая часть наших осматривала город под руководством одного симпатичного, услужливого, предупредительного офицера-болгарина. Они видели то же, что и мы. Только одна маленькая особенность была у них сравнительно с нами. За услуги решили они угостить офицера хотя бы кофе или пивом. На Востоке «кофепитием» и «пивопитием» занимаются массы народа. Иногда целая улица около открытого ресторана запружена народом. Пить здесь кофе или пиво одному невозможно. Поэтому они сразу очутились в толкучке. Узнали, что это русские, сразу начались «братания», полились дружественные речи, здравицы, загремело «ура» России, скоро и музыка начала вторить толпе, забыв свой сегодняшний репертуар. Говорят, болгары любят Россию «до безумия». Это, кажется, справедливо. Настроение быстро росло и увеличивалось. Наконец оно грозило превратиться в могучий ураган. Кликни в этот момент клич: «Идем умирать», кажется, пошли бы все... Много можно сделать с таким народом.

Было поздно уже.

Мы поспешили домой, точнее говоря, на пароход, который стал теперь уже нашим плавучим домом.

В полночь почти только отошел наш пароход от Варны. Варна блестела огнями, от огней шли длинные полосы по морю, а мы все уходили и уходили в темноту ночи.

Казалось как-то необыкновенно странным, что пароход отходил в самую глухую полночь и в самую темень. Ведь не по рельсам ехать, а по необъятной водной равнине. Да вдобавок еще везде и всюду погасили огни на пароходе, за исключением сигнальных. Воцарилась и на пароходе жуткая темень. Казалось, что тьма ехала по тьме, и ехала уверенно, без всякого риска, наверняка. Пароход вел компас. Оказывается, кроме видимых рельс еще есть невидимые, умопостигаемые только линии. Эти линии, оказывается, даже более точны, чем линии видимые, материальные. Вот так, думалось мне, есть такие же линии и на Небо. Только бы побольше духовных капитанов было, которые умели бы возить по ним туда пассажиров земли.

Не скоро ночь сомкнула наши глаза. Долго говорили все сообща, делясь своими впечатлениями и наблюдениями. Немало смеялись над неизбежными курьезами в жизни каждого народа. Потом, разбившись на небольшие группы, продолжали тихо беседовать о проведенном дне. Там и сям можно было наблюдать, как люди, опершись на борт и смотря в зияющую бездну, обвеваемые теплым морским ветерком, тихо о чем-то толкуют. А то и [просто] так долго-долго стоят молча. Не говорят они, а каждый прекрасно читает все мысли своего соседа. Что это за оригинальная почта? Вот так и на Небе люди будут понимать друг друга без слов. Некоторые пошли спать, а другие спешили занести впечатления дня в свои памятные книжки. Записывали, фотографировали все стороны жизни. Писал и я многое. О церковной жизни в Болгарии я писал между прочим следующее.

Симеон, митрополит Варненский и Преславский (с 1872 по 1937 г.)

Епархией управляет Епархиальный совет. Во главе совета стоит, конечно, митрополит. Помощником митрополита является протосингел. В отсутствие митрополита он заведует канцелярией митрополита, а в его присутствии ведет переписку с незначительными лицами. Избирается он митрополитом, утверждается Синодом. Эконом — это приблизительно наш благочинный. Это — представитель белого духовенства. Он играет часто видную роль и является весьма большим клапаном для белого духовенства. Не всегда можно подать письменное дело мит-рополиту, по очень многим и понятным соображениям, а то или другое дело иногда нужно непременно возбудить. Вот в таких-то случаях и идут обыкновенно к эконому и докладывают ему о своих нуждах. Эконом, как член совета, всегда может возбудить всякое дело; в совете никто его не сможет затормозить. Секретарь — светский человек. На его обязанности только вести канцелярию совета. Никакого другого значения он не имеет в Болгарском совете. Избирается он митрополитом, утверждается Синодом. Каждый митрополит может сам сменить секретаря.

Приблизительно до 1899 года в совете было еще два светских члена, представители мирян. Но теперь они более не присутствуют в совете. И понятно почему. Два члена от мирян часто давали перевес в решении различных дел над партией митрополита и превращали митрополита, хозяина епархии, в простого рукоприкладчика. Эта постоянная оппозиция мирских членов совета, оппозиция иногда явно неблагонамеренная, и вынудила Болгарский Синод попросить мирян оставить советы.

Всей Болгарской Церковью управляет Священный Синод под председательством митрополита. В Болгарском Синоде нет обер-прокурора. Со всеми учреждениями, министрами, князем, ныне королем, сносится непосредственно сам председатель. Выгоды и невыгоды такого положения вещей очевидны. Синод в отношении к другим может быть действительно церковным учреждением, решающим все вопросы по разуму Священного Писания и Священного Предания, без всяких перетолкований, натяжек, экивоков и колебаний вправо и влево. Болгарское правительство, говорят, побаивается Синода в достаточной степени. Синод, действуя через епархиальных митрополитов и все духовенство, может даже низложить неугодный ему кабинет и составить новый почти по собственному своему усмотрению. Синод, владея такой силой, может всегда сделать запрос в случае явного нарушения правительством тех или других церковных законов. Синод Болгарский находится в самом живом общении со всей страной. Каждая нужда церковно-общественная, замеченная там или здесь, сейчас же через митрополита поступает в Синод, а Синод быстро направляет дело в соответствующее гражданское учреждение — для немедленного улаживания недочета. Зная и видя такое значение Синода, правительство старается иногда всеми мерами снискать расположение членов Синода, старается задобрить их орденами или какими-либо подарками. Но далеко не все и не всегда поддаются на эту удочку. Бывали случаи, и случаи нередкие, открытого возвращения подобных подарков обратно.

Есть и невыгоды в этом самостоятельном положении Синода. Жизнь очень переменчива. Счастье, удача и сила бывают то на той, то на другой стороне. Поэтому где сила, там и победа. И в этих последних случаях Синоду бывает очень и очень тяжело. Нужно пособие правительственное духовенству, говорят: подождите, у самих денег нет. Нужно то или другое, опять нередко говорят деликатно, но очень понятно: «Подождите...»

Жизнь церковной общины нормируется так. В каждой общине есть так называемый церковный совет. Он состоит из старосты, кассира, секретаря и еще двух членов по выбору местной церковной общины. Члены церковного совета выбираются на год в начале каждого нового года, обыкновенно около февраля. В выборах участвуют: священник, учитель, некоторые из почетных прихожан и из бывших членов совета. Присутствующие могут рекомендовать кандидатов. Утверждает выборы митрополит или его наместник. На обязанности совета — заботиться о храме и различных учреждениях приходского храма. Деньги храмовые обыкновенно идут на содержание самого храма, начальной школы и на помощь бедным прихода. Нам показалось, что церковный совет до того ограничивает деятельность священника, что он становится совсем незаметным в храме, каким-то жалким слугою-требоисправителем, худшим, чем наши так называемые «ранние» священники.

Народ на кладбище. Фрагмент картины.

В Варне есть и благотворительные учреждения при храмах. Средства благотворительных обществ составляются из обычных везде и всюду членских взносов, сборов различных. Есть в данном случае у болгар еще один оригинальный источник. Члены общества имеют право в Новый год и в день именин ходить с поздравлением по прихожанам, которые, конечно, не остаются в долгу, дают за это небольшие суммы. Суммы эти и поступают в кассу благотворительного общества.

В Варне есть «Священническо дружство». Цель «дружства» — религиозно-нравственное просвещение народа. «Дружство» издает листки для народа, брошюры различного апологетического характера, книги. Собирается издавать свой журнал. Общество имеет свою библиотечку и читальный зал. Среди различных богословских журналов можно здесь встретить и наш журнал «Христианин». Общество, несомненно, симпатичное, и нельзя не пожелать ему от всей души всякого успеха, развития и процветания.

У болгар есть и свои семинарии духовные. Строй в этих семинариях значительно разнится от нашего, в особенности строй константинопольской семинарии. Прежде всего здесь нет двойственности в задачах школы, от чего погибает теперь почти совсем наша школа. Благотворительные и богаделенные цели изгнаны из семинарии совершенно. В [ней] учатся только те, кто будет служить Церкви сначала в звании учителя, а потом священника. Сообразно с этим и весь строй школьный проникнут всецело церковностью. Воспитанники все одеты в ряски, а не изображают из себя солдат всех типов полков и родов вооружения. В семинарии [проходят] ежедневные богослужения... [Туда] поступают обыкновенно из прогимназий, в которых все получают общее гражданское образование. У нас еще только приходится пока мечтать о таком порядке. Бывают случаи, когда питомцы духовной семинарии и отказываются от службы Церкви. Тогда с таких ослушников обыкновенно берется целиком вся плата, которую издержали на его содержание. Болгары говорят: на эти деньги пусть получит образование другой, который станет в рядах священнослужителей Церкви и будет служить Церкви верой и правдой. Как симпатично все это. Не мешало бы и у нас давно завести такие же порядки.

В Болгарии нет совершенно свечных заводов, церковных типографий, производства церковной утвари. Поэтому все это приходится покупать на стороне, большей частью в России. Следовало бы болгарам непременно завести у себя все эти очень выгодные учреждения. Раскаиваться бы не стали.

Скорбел немало я за болгарское духовенство. Как видно из вышеприведенных данных, в Болгарии приходское духовенство находится в тяжелом материальном положении. Об этом в местной церковной печати теперь систематически ведутся убедительные речи. И в различных собраниях, съездах и обществах болгарские священники выступают с докладами и рефератами о своем неблагоприятном экономическом состоянии, влияющем и вообще на положение Православной Церкви в Болгарии. Дело в том, что материальная необеспеченность духовенства побуждает лучших питомцев духовных школ оставлять и эти школы, и свое духовное звание, и искать на стороне более благоприятные условия для безбедного существования и продуктивного применения своих талантов и сил. И опыт показывает, что нередко от духовного звания бегут и такие питомцы, которые проникнуты горячим религиозным чувством, любят Православную Церковь и ее установления и желали бы — при иных условиях — послужить на поприще, где подвизались их отцы и деды. Но от них требуют подвига, который, на первый взгляд, представляется им непосильным, их сразу ставят в такое материальное положение, которое обещает им ряд унижений и оскорблений, умаляющих высокое звание священника, создающих для свежего нравственного чувства ряд тяжелых коллизий. И не довольства или богатства ищут эти преданные сыны Церкви, а лишь безбедного существования, некоторой независимости от прихожан в отношении содержания, способного и достойного исполнения своих высоких обязанностей. Ведь жизнь идет вперед и предъявляет к современным деятелям Церкви повышенные требования. Теперь уже нельзя болгарскому народу довольствоваться теми пастырями, которые были в стране двадцать-тридцать лет тому назад. Раньше духовенство в Болгарии было полуграмотно, жило простой, патриархальной жизнью. Конечно, это отчасти хорошо и в свое время являлось на уровне общественных условий и потребностей. Но теперь, когда болгарский народ далеко двинулся вперед в отношении просвещения, когда среди него распространяются социалистические и материалистические учения, приходским священникам необходимо быть по образованию выше своих пасомых, нужно много читать, многому учиться. Не только болгарская интеллигенция, но и простой народ теперь пользуется плодами новейшей культуры, которые иногда оказываются довольно вредными. Журнал «Съветник» устами одного священника-корреспондента горько жалуется на то, что в городах и селах Болгарии широко распространяется порнографическая литература, гибельно влияющая на нравственность молодежи, повсюду продаются открытые письма с непристойными рисунками, а фонографы и граммофоны, проникшие и в самые отдаленные и глухие уголки Болгарии, напевают циничные рассказы и возмутительные каламбуры о священнике, его жене и детях... Дальше уже некуда идти в деле нравственного унижения болгарского духовенства. С этим злом Священный Болгарский Синод должен считаться и обязан принять меры к обузданию злоупотреблений, которые сознательно и намеренно допускаются непризванными «просветителями» народа. Много есть для этой борьбы подходящих средств, но и возвышение материального положения духовенства может оказать здесь свою пользу. Несомненно, кормление духовенства от прихода в течение многовекового исторического своего применения создало неблагоприятный у народа взгляд на священников, выкинуло на поверхность их взаимных отношений накипь народного недовольства, озлобления, унижения. Правда, пренебрежительное отношение к духовенству и неправильный взгляд на его кормление от прихода было и оставалось до последнего времени явлением частным и исключительным, но теперь, когда и в Болгарии происходит пресловутая переоценка ценностей и малейшие дефекты в области церковной жизни намеренно преувеличиваются врагами Православия и представляются в громадных размерах, с этим настроением надо серьезно считаться и учитывать в деле охраны церковных установлений. Поэтому чем меньше будет поводов к недовольству, тем лучше. Таким образом, вопрос о материальном обеспечении приходского духовенства в Болгарии является во всей своей жизненно практической принудительности и требует возможно скорого благоприятного решения. Разумеется, нельзя в общем не согласиться с его постановкой и оценкой в местной церковной печати и не признать, что болгарские священники ныне действительно находятся в тяжелых материальных условиях. Достаточно просмотреть официальный «Църковен вестник», где печатаются длинные списки пенсий для заштатных священников, для священнических вдов и сирот, из коих видно, каким скудным материальным обеспечением пользуются эти несчастные и бедные люди. Из сухого и официального перечисления левов для священнических вдовиц и для престарелых пастырей, прослуживших десятки лет «в учительстве и священнодействии», так и сквозит крайняя бедность и тяжелая нужда «енорийского» духовенства в Болгарии, которое в громадном своем большинстве, очевидно, расходует на повышающееся в цене содержание и на воспитание детей все свои доходы от прихожан и под старость или на случай смерти не может скопить ни себе, ни своим семьям никакого обеспечения. Понятна, значит, вновь усилившаяся просьба болгарского духовенства к церковной и гражданской власти страны относительно его материального от казны вознаграждения в интересах Церкви и государства.

Скорбел я и за школу болгарскую. В настоящем году в Болгарии вводится в действие новый закон о народных школах. Его особенность состоит в том, что духовенство совершенно устранено от дела народного просвещения, а религиозное обучение совсем изгнано из народных школ. Нет нужды распространяться о вреде народного просвещения без веры в Бога и без нравственного воспитания, без развития религиозного чувства и вне всякого влияния Православной Церкви. Гибельные плоды такого обучения всем известны и по историческим массовым примерам, и по частным конкретным случаям. Надо лишь удивляться тому, что болгарское правительство и народное собрание, слепо подражая западно-европейским образцам, игнорировали заветы родной истории и не обратились за справками к прошлой просветительской деятельности болгарского духовенства. Понятно и то, что болгарские архиереи и священники заявили решительный протест против нового законопроекта о народном просвещении. Так, священники Царибродского округа, устроивши общее собрание, отправили председателю Народного болгарского собрания свою резолюцию, в которой осуждают новый закон, как явно направленный против религиозного воспитания православных детей, и заявляют, что они считают необходимым протестовать пред правительством и Синодом по поводу устранения священников от дорогого и важного для них дела народного просвещения. Священники Еленского духовного округа в своем протесте относительно нового закона заявили, что основа народного просвещения должна покоиться на религиозно-нравственных началах, и в частности, необходимо сохранить в школьной жизни те праздники, которые установлены Православной Церковью. Вообще, в Болгарии среди духовенства наблюдается сильное возбуждение по поводу новых принципов, коих стало держаться правительство в деле просвещения. Проектируется даже созвать Собор из духовенства высшего и низшего, с участием благочестивых христиан, который должен провозгласить свое решение о положении и значении Церкви и духовенства в Болгарии ввиду нарушения их исторического служения болгарскому народу и ввиду враждебных Церкви политических веяний и организаций. Одновременно предполагается ежегодно созывать священнические съезды окружного духовенства для выяснения вопросов о народном просвещении в связи с деятельностью Церкви. Таким образом, в Болгарии наступила зловещая эпоха борьбы Православной Церкви с государством, грозящая многими серьезными осложнениями для местной церковно-общественной жизни^[1].