В шаге от обобщений

1. Вы правда думаете, что мы — единая Церковь? Если вы — прихожанин церкви Косьмы и Дамиана, пойдете ли вы исповедоваться к игумену Сергию Рыбко? И наоборот, пойдете ли вы из храма Сошествия Святого Духа в храм Косьмы и Дамиана?

Уважаемый Валерий!

Если прихожанин считает, что не может пойти исповедаться и причаститься в другой храм только потому, что ему не нравится, каких личных или политических взглядов придерживается батюшка, то такой прихожанин просто не до конца понимает, что такое исповедь, причастие и Церковь. И тогда не так важно, прихожанином какого храма он формально является.

А Церковь, конечно, одна: Единая Святая Соборная и Апостольская, как мы исповедуем на каждой Литургии. И основана она Христом. К Нему-то мы и приходим.

Если же речь идет о возможности посещать именно тот приход, настоятель которого тебе по-человечески ближе, то в чем проблема? Один батюшка может иметь два высших светских образования, и человеку из академической среды проще найти общий язык с ним. Другой, например, обладает опытом музыкального творчества, собирает вокруг себя молодежь, которая увлекается именно музыкой. В этом нет ничего дурного.

2. Вы, правда, думаете, что церковь открыта для всех? Да? А храм Христа Спасителя на Пасху?

Похоже, здесь смешение понятий. Автор имеет в виду конкретный храм или Церковь вообще?

Церковь открыл Христос, и никто закрыть ее не может до скончания века. Пытались и в римские времена, и в советские годы. Не получилось и не получится. А вход в конкретный храм может быть ограничен по самым разным причинам. Включая и кафедральный собор Москвы — храм Христа Спасителя. В конце концов, хотя бы потому, что этот храм, как любой другой, не безразмерен.

3. Почему мы такие мрачные? Почему мы никогда не шутим? Не про Бога, а про себя хотя бы? Можно ведь и про атеистов пошутить, они, правда, обидятся, но, может быть, можно как-то по-доброму? Почему у нас постные лица даже на Масленицу? Вы знаете хоть одного православного комика?

Далеко не все мрачные. Вот, скажем, уважаемый Валерий Панюшкин, судя по всему, шутить точно умеет. Автору этих строк тоже пока вроде бы не отказывало чувство юмора. Значит, уже не все так плохо. В общем, как в анекдоте из жизни. Бабушка на исповеди говорит батюшке: «Ой, батюшка, во всем грешна!» Он в ответ: «И мотоциклы по ночам угоняла?» Она (ошеломленно): «Нет...» Батюшка: «Значит, уже не во всем грешна-то?»

А насчет православных комиков — православным или неправославным является человек; христианство — это про мировоззрение, а не про профессию.

Хорошие преподаватели часто дают студентам совет: перед любым обобщением надо остановиться и еще раз взвесить. И, прежде чем говорить обо «всех», как следует подумать. И когда я читаю вопрос с формулировкой «почему мы, православные, такие мрачные», то вспоминаю это университетское правило.

Хотя готов согласиться, что стереотип «православный — значит мрачный» существует. И возник он, во-вторых, из-за тех неофитов, новообращенных православных людей, которые представляют себе веру как систему запретов, мрачный образ жизни и мыслей. Что мало соотносится с Евангелием. Ну и, во-первых, из-за шлейфа атеистических баек о религии, рожденных в советские времена.

4. Как мы, Церковь, ухитряемся запрещать презервативы и не запрещать мотоциклетные шлемы? Ведь и то и другое — попытка вмешаться в Божий промысел. Почему мы, Церковь, против абортов, но не против смертной казни? Почему вообще мы, Церковь, так много вмешиваемся в половую жизнь нецерковных людей и совсем не призываем милости к ним?

Поскольку Вам уже многие ответили (за что отдельное спасибо ответившим), позволю себе не цитировать еще раз «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви».

Напомню лишь: даже в учебниках пастырского богословия подчеркивается основной принцип отношения пастыря к пастве — сострадательная любовь. Хороший священник никуда не лезет: ни в душу, ни тем более в постель. Он просто радуется с радующимися и плачет с плачущими.

5. Почему наши священники врут во время богослужений? На отпевании говорят: «Сие есть чадо мое по духу» про покойника, которого видят впервые в жизни. Или говорят: «Изыдите, оглашенные», а после этих слов оглашенные остаются стоять в храме, и священники продолжают служить как ни в чем не бывало.

Не ожидал от Вас такого буквализма. Уверен, Вам прекрасно известно, что любой символический текст (а богослужебный текст, безусловно, в том числе и символичен) имеет много смысловых пластов. Вы вот сами поминаете литургический возглас: «Оглашенные, изыдите!» Действительно, в наше время не выходят из храма эти самые оглашенные. Просто потому, что сейчас таковых нет. Нет самой древнехристианской традиции долгого периода оглашения.

А возглас тем не менее остался, и он имеет глубокий смысл. Не только исторический. Он напоминает нам о величии Таинства, к которому мы дерзаем прибегать и при совершении которого в древности некрещеные люди не могли даже присутствовать! Мне лично это напоминание очень помогает. А Вам?

О вранье. А разве мы врем, когда применяем к себе слова, обращенные Христом к ученикам? Когда пытаемся жить по Евангелию, написанному две тысячи лет назад? Когда читаем послания апостола Павла, адресованные конкретным людям, которых уже давно нет на этом свете?

6. Почему у наших православных священников не считается зазорным прямой антисемитизм, притом что Христос и апостолы были евреями?

У православных священников антисемитизм считается зазорным. Как и любое антиотношение к любой нации. Из этого исходят не только православные священники, но и просто нормальные люди. Иная позиция — факт биографии тех, кто так считает.

7. Почему мы, Церковь, выставляем своими представителями самых агрессивных своих членов? На праздновании столетия канонизации святого Серафима Саровского я был в качестве журналиста. В закрытый город Саров пускали по поименным спискам. Паломников пустили согласно спискам, представленным Церковью, то есть нами. Паломники эти были православные хоругвеносцы, мрачные люди в черном, настаивающие на канонизации графа Дракулы. Почему не ангелоподобные монашки из Сергиево-Посадской иконописной школы? Почему не студенты Свято-Тихоновского университета? Почему «черная сотня»? Почему вообще у людей, которые наиболее рьяно защищают православие, так часто бывают нечищеные зубы и ботинки? Может, намекнуть им как-то?

Мне, как участнику тех самых торжеств в Сарове (почти десять лет назад), неясно, как понимать слова про «самых агрессивных членов» и «православных хоругвеносцев». Сотрудником официальных церковных структур я тогда не был. Хоругвеносцем тоже. Или Вы считаете меня и многих других людей, которых я видел там, сторонниками канонизации графа Дракулы?

А вопросы внешнего вида и чистки зубов — это проблема общей культуры. Между прочим, в семинариях будущим священникам специально говорят и о том, как должен выглядеть пастырь. Есть даже такая категория — внешняя подготовка к священству. Она считается весьма важной, и уверяю Вас, там не говорится, что нечищеные ботинки и зубы — это хорошо. Впрочем, иерархия здесь выстроена жестко: духовная, интеллектуальная и только потом — внешняя подготовка.

8. Почему для нас, верующих, ключевым действием в Церкви является покаяние, а сама Церковь не кается ни в чем и никогда?

Ключевым в Церкви для нас, верующих, является Бог. Покаяние предполагает, по слову псалмопевца Давида, уклонение от зла и творение блага.

Церковь как Тело Христово избавлена от зла своим Основателем, Который Сам и есть Благо. Поэтому Церковь в покаянии не нуждается. Каяться должны люди, что они — мы — по возможности и делают. Если же Вы имеете в виду исторические сложности, скажем, в Русской Православной Церкви, то по милости Божией и они переосмысляются. Например, отношение к обрядовой стороне веры.

9. Почему от имени нас, Церкви, говорят всегда два-три человека довольно реакционных взглядов? Почему говорят администраторы? Ведь есть же богословы, женщины-богословы в том числе. Почему Церковь не благословляет их говорить публично, а только на богословских семинарах?

Как человек, который, видимо, входит в обозначенную «тройку», самонадеянно скажу, что не являюсь, как мне кажется, носителем и пропагандистом реакционных взглядов. Как и другие люди, которых с легкой руки массмедиа стали называть «церковными спикерами». Это вопрос к ситуации, которой в реальности нет. Я не всегда и не во всем согласен с тем, что порой говорят мои коллеги, высказывая свою личную точку зрения. Они, кстати, тоже не всегда со мной согласны. Но это как раз пример свободомыслия в Церкви.

Чтобы богословы, в том числе женщины, выступали публично, не нужно какого-то специального благословения Церкви. Этот процесс уже идет. А интернет вообще снял проблему выхода к аудитории. Если человек является сознательным членом Церкви, то он всегда должен помнить, что, высказываясь публично, он в определенном смысле говорит от ее имени. И здесь, как мне кажется, проблема не в том, что кому-то запрещают выступать. Проблема как раз в ином: выступают, пожалуй, слишком много и слишком многие, нередко не имея должного знания и не очень обдуманно.

А быть «официальным спикером» Церкви — совершенно отдельная работа. Чистых администраторов в Церкви мало. Все-таки все мы стараемся воспринимать свое послушание прежде всего как служение.

10. Почему нами, Церковью, был запрещен ко служению отец Сергий Таратухин, поддержавший Ходорковского в тюрьме? Почему нельзя священнику иметь взгляды и поступать по совести?

Насколько мне известно, бывший священник Сергей Таратухин принес покаяние и примирился со своими собратьями и сослужителями. Почему же нам занимать позицию третейского судьи по отношению к совести этого человека?

11. Почему в большинстве наших церковных лавок не купишь книг отца Александра Меня, да даже и дьякона Андрея Кураева не купишь? Что это за ползучее запрещение интеллигентных и образованных православных писателей?

Запрета никакого нет. Книги обоих упомянутых Вами авторов имеют гриф Издательского совета, позволяющий распространение в церковной книжной сети. Допускаю, что есть конкретные настоятели, критически настроенные по отношению к книгам протоиерея Александра Меня или протодиакона Андрея Кураева. Что ж, они имеют на это право.

Существует другая проблема: не во всех церковных лавках вообще продается столько много книг и журналов, сколько мы видим, например, в Москве или Петербурге. Особенно это касается маленьких городов за пределами столиц. У нас, например, в храмах мало книг о Новомучениках Российских. Что лично меня очень сильно огорчает.

12. Почему самый посещаемый наш церковный праздник — Крещение? Единственный день, когда в храме дают что-то материальное — воду?

Самый посещаемый праздник — это Пасха. Тут даже спорить не о чем.

13. Почему наши православные богослужения показывают по всем телеканалам, а богослужения иудеев, мусульман и буддистов не показывают никогда?

Снова к теме обобщений: богослужения показывают не по всем каналам и даже не по всем федеральным каналам. Но у меня, простите, встречный вопрос: а почему это вопрошание адресовано православным? Разве федеральным телевидением распоряжается Церковь? Если я что-то упустил, поправьте. Но пока у меня как председателя Синодального информотдела никто из руководства федеральных каналов не спрашивает, показывать ли им мусульман, буддистов или иудеев. И правильно не спрашивают: это не мое дело.

14. Как можно про выходку пяти девчонок в храме говорить «гонения на Церковь»? Или кто-то не бывал на Бутовском полигоне, где расстреляли тысячу священников?

А Вы думаете, что все уже перебывали? Огорчу Вас. К сожалению, не бывали на Бутовском полигоне (где расстреливали, кстати, не только священников и даже не только верующих) очень и очень многие. Более того, масса наших сограждан до сих пор не знает о существовании этого и других страшных мест гибели наших соотечественников. В свое время мы в журнале «Фома» посвятили тему номера Бутовскому полигону. В ходе подготовки проводили небольшой соцопрос среди студентов гуманитарных вузов, аспирантов и кандидатов наук. И даже среди этих людей значительная часть вообще ничего о полигоне не слышали.

Что же касается выходки пяти женщин (все-таки не «девчонок», у них ведь уже дети есть) — я как-то не слышал, чтобы их акцию называли гонениями на Церковь.

15. Почему мы так часто апеллируем к государству с просьбами о насилии? Разве мы хотим быть похожи на евангельскую толпу, которая апеллировала со словами: «Распни Его, распни!» к Понтию Пилату?

У меня опять возникает встречный вопрос: кто такие «мы»? Вот Вы, Валерий, апеллируете к государству с просьбами о насилии? Думаю, нет. И я тоже.

Уважаемый Валерий!

Позвольте поблагодарить Вас за такой журналистский ход. Честно скажу, мне показалось, что Ваши вопросы все-таки слишком разного масштаба, чтобы объединять их в одну группу. В любом случае, они многих заставили поразмыслить. И это уже хорошо. И позволю себе еще раз напомнить всем нам замечательную христианскую максиму о жизни в Церкви: «В главном — единство, во второстепенном — многообразие, и во всем — любовь».

С уважением,

Владимир Легойда, председатель Синодального информационного отдела Русской Православной Церкви.