Болящий дух врачует
песнопенье.
Гармонии таинственная власть
Тяжёлое искупит заблужденье
И укротит бунтующую страсть.
Душа певца, согласно
излитая,
Разрешена от всех своих скорбей;
И чистоту поэзия святая
И мир даёт причастнице своей.
Евгений Баратынский
 |
Великая поэзия — это когда самые обычные слова преображаются в Боговдохновенный глагол. Когда привычные картины времен года — метели или оттепели, первого дождя или листопада — возвещают нам милосердие Господне.
Конечно, тут многое зависит от восприимчивости читателя к поэзии. Есть дар Божий, врученный поэту, но есть и дар быть читателем. Дар отзываться на слово, понимать его красоту, сопереживать мыслям и чувствам автора. Кажется, еще недавно почти никто не был обделен этими способностями, а сегодня вдумчивый читатель — это уже редкое явление. Почти такое же редкое, как настоящий поэт.
Но при этом все мы остро чувствуем нехватку поэзии — как острый недостаток в организме какого-то важного витамина. И чувствуют это даже те, кто к стихам равнодушен, ведь поэзия жизни — это не рифмованные строчки как таковые, а мироощущение, некий возвышающий душу напев. Как писал архиепископ Иоанн Сан-Францисский: «Поэзия — это не те стихи, которые мы пишем (она лучше)».
Однажды я спросил поэта Новеллу Николаевну Матвееву: «Какой замысел у Господа, когда он посылает в мир поэта? Зачем? Для чего?..»
Матвеева задумалась, а потом ответила: «Наверное, всё-таки для пробуждения совести в людях. Чтобы человек помнил о своём бессмертии, и о Нём, о Боге помышлял. Поэты, если они настоящие поэты, — они где-то близки к священникам. Они торопят нас к добру...»
Стихи — лишь эпиграф к деланию добра, но порой без этих нескольких строчек невозможно сделать первый шаг.
Важная особенность настоящего издания: все стихотворения и прозаические записи мы старались расположить по авторским датам написания (если таковые сохранились) — в соответствии с юлианским календарем, по которому и сегодня живет наша Церковь. Хотелось под каждым произведением сохранить именно точисло, какое поэт поставил в своей рукописи в XVIII, XIX или начале XX века. Смеем надеяться на то, что в какой-то мере нам это удалось, и чуткий, любящий поэзию читатель, перекидывая очередной лист календаря, почувствует, что каждый Божий день — это день стихоТворения.
Для того, чтобы сохранить авторские даты и цельность временного пространства, границей нашего «Дневника…» стали 1918-20 годы*, когда летоисчисление по юлианскому календарю в России было насильственно прервано.
