«Камни святилища падают в грязь...»

Святитель Филарет Московский

Всё чаще и чаще, особенно с середины века, строки его писем оказываются преисполнены тревогой о грядущих судьбах России: «…Мне и вечерняя заря нынешнего, и утренняя наступающего года не покажется светлой. Облака темнеют, наносится дальний гул грома, громоотводов или нет, или их ломают. Волны восходят. <…> Шатаются языцы. Людие поучаются тщетным. Из христианских обществ исходят мужие, глаголющии развращенная. Безрассудные хуления провозглашаются как мудрость. Соблазн и беззаконие открывают себе широкие пути. <…> Если хотя за один год взять все худое из светских журналов и соединить, то будет такой смрад, против которого трудно найти довольно ладана, чтобы заглушить оный. <…> Как наше время походит на последнее! Соль обуявает. Камни святилища падают в грязь на улицу. С горем и страхом смотрю я на изобилие людей, заслуживающих лишения сана…» (Филарета, митрополита Московского и Коломенского, творения. М., 1994. С. 346-348).

В известном смысле он был почти уверен в грядущих бедах, постепенно надвигавшихся на страну. Сохранился ряд свидетельств современников о такой прозорливости мудрого святителя.

«…Однажды, – вспоминал епископ Леонид (Краснопевков), – я сказал митрополиту Филарету (1865 г.), что было бы желательно закрепить письменно его взгляды, касающиеся до расхождения со старообрядцами. Филарет ответил: «Для чего?» – «Для будущего», – был мой ответ. Митрополит ответствовал горячо и волнуясь, что он чувствует, что будущее покрыто темным облаком и что когда буря разразится, люди, потрясенные громовыми ударами, забудут обо всем, что было до этой бури» (Цит. по: Священник Максим Козлов. Святитель (Вступ. ст.) // Там же. С. 28). Тот же епископ Леонид при этом добавил: «А.Н. Муравьев говорил, что печален взгляд владыки на будущее и передал его подлинные слова: «Когда я смотрю на малолетних детей, я не могу остаться равнодушным от мысли, чтó они должны будут, бедные, вытерпеть в сию пору», – и при этих словах заплакал» (Там же. С. 28-29).

Другое пророчество, подобное этому, встречается в письмах преподобного Амвросия Оптинского: «Запомнил я слова митрополита Филарета, который не советовал делать ризы на иконы, потому что приближается время, когда неблагонамеренные люди будут снимать ризы с икон» (Там же. С. 29).

Одновременно с Владыкой Филаретом раздавался тогда в России еще один проникновенный голос, предупреждавший о постепенно развивавшемся духовном разложении общества, – голос другого замечательного святителя и церковного писателя, бывшего офицера и инженера, епископа Кавказского и Черноморского (Ставропольского) Игнатия (Брянчанинова; 1807-1867).

Святитель Игнатий (Брянчанинов)

Еще определеннее и не менее прозорливо Владыка характеризовал духовное состояние России в одном из писем 1865 г., отмечая уже исподволь наступающее в ней равнодушие к вере и «решительное отступничество. Общая безнравственность приготовляет отступничество в огромных размерах… Нынешним подвижникам предоставлен путь скорбей, внешних и внутренних…» (Святитель Игнатий Брянчанинов. Сочинения… Т. 7. Письма. М., 1993. С. 436). Но разве и может быть иначе, если, как пишет святитель, «христианство становится анахронизмом. Смотря на современный прогресс, нельзя не сознаться, что он во всех началах своих противоречит христианству и вступает в отношения к нему самые враждебные»? (Из письма 1860 г. – Святитель Игнатий Брянчанинов. Сочинения. Т. VII. Письма. С. 358). И такое положение вполне уже очевидно – ведь совершенно ясно, что «христианство – этот таинственный духовный дар человекам – удаляется неприметным образом для невнимающих своему спасению из общества человеческого, пренебрегшего этим даром» (Епископ Игнатий (Брянчанинов). Письма о подвижнической жизни… С. 399).

Происходит же это, как утверждает Владыка в письме 1864 года, вследствие того, что, по словам Спасителя,: «мир любит свое», а потому и пребывает ныне сей «мир – в прелести [то есть в духовной лжи и ложном самообольщении. – д. Г. М.] и сочувствует одним тем, которые находятся в прелести. Служителей истины он отвергает и ненавидит.

Наступают времена трудные в духовном отношении; они наступили уже давно… но затруднительность постоянно увеличивается, отступничество принимает огромные размеры. Это – попущение Божие, предсказанное в слове Божием. Пред непостижимыми судьбами Божиими должно благоговеть. Что – мы пред Богом?..» (Святитель Игнатий Брянчанинов. Сочинения. Т. VII. Письма. С. 306).

И в другом письме он пишет с не меньшей же скорбью: «Переживаем трудное время в духовном отношении! За сто лет до нас св. Тихон говорил: «Ныне почти нет истинного благочестия, а одно лицемерство». Пороки зреют от времени. Ныне лицемерство достигло до неимоверной наглости и бесстыдства» (Епископ Игнатий (Брянчанинов). Письма о подвижнической жизни… С. 388).

В первую очередь именно с безбожием, постепенно все более охватывавшим не только Европу, но уже и Россию, святитель связывал и развитие в мире «прогрессистских» социалистических настроений.

В качестве весьма яркой иллюстрации того, как отдельные, наиболее тонко чувствовавшие тогдашнюю европейскую духовную ситуацию церковные деятели воспринимали известия о революционных событиях 1848 года (и с чем связывали саму их суть), приведем здесь еще одну основательную выдержку из письма святителя Игнатия, где он, в частности, пишет: «Когда я услышал об этих происшествиях – я как бы услышал о смерти человека, давно-давно страдавшего и изможденного неисцельным недугом, заживо умерщвленного прежде умерщвления смертию. Такой всегда мне казалась образованная Европа или так называемый просвещенный мир. Мое неудивление показалось странным мне самому. В то время, как я размышлял о моей холодности, – внезапно вспомнились мне слова Спасителя: «Егда услышите брани, и слышания бранем, не ужасайтеся: подобает бо быти: но не у кончина. Возстанет бо язык на язык, и царство на царство: и будут труси по местом, и будут глади и мятежи, начало болезнем сия» (Мк. 13, 7-8). Здесь особенно замечательно то, и на этом слове Евангелия я всегда останавливался, что последним признаком начальных болезней, долженствующих предшествовать окончательной болезни – антихристу, Писание выставляет «мятежи». Рационализм с своими постановлениями не может остановиться в движении своем, как имеющий основанием непрестанно изменяющийся разум человеческий. Надо ожидать большего и большего развития болезни. Она начала потрясать спокойствие народов с конца прошлого столетия; чем далее, тем действие ее обширнее, разрушительнее. Из окончательного всемирного действия этой болезни должен возникнуть «беззаконник», гений из гениев, как из французской революции родился его предызображение – колоссальный гений, Наполеон. – Что меня поражало больше, нежели нынешние обстоятельства? Меня поражали причины этих обстоятельств: общее стремление всех исключительно к одному вещественному, будто бы оно вечно, – забвение вечного, как бы несуществующего, – насмешки и ругательства над христианством, – утонченное и лютое гонение на Церковь, гонение на жизнь ее, на Святого Духа – заменение Бога и Его уставов лжеименным разумом и уставами, исходящими от миродержца [т. е. сатаны. – д. Г. М.], – общая, всесветная молва, как бы при столпотворении, – повсеместное устройство железных дорог – работа, подобная столпотворению. Надо заметить, что Бог, как говорит Писание, с тою целию смесил языки и разделил народ на народы, чтоб лишить людей возможности все греховные предприятия приводить в исполнение общими силами всего соединенного человечества: паровозы возвращают людям эту возможность» (Епископ Игнатий (Брянчанинов). Письма о подвижнической жизни… С. 204); но, завершает письмо владыка Игнатий: «По непостижимой милости Божией нам дано туне величайшее благодеяние Божие: «познание Христа, православная вера во Христа». Народ, и в частности – душа человеческая, неприступны для безбожного рационализма и его последствий, доколе они ограждены святою верою…» (Там же. С. 205)

Тем не менее, и в своей историософской характеристике особого значения непосредственно самой России для судеб мира, и в духовной оценке ее собственной будущей судьбы святитель Игнатий не был пессимистом.

В 1863 году он писал уже упоминавшемуся Н.Н. Муравьеву-Карскому: «Усилия человеческие судеб Божиих уничтожить и изменить не могут. России предназначено огромное значение. <…> Нападение завистливых врагов заставит ее развить силы и понять свое положение, которое уже будет постоянно возбуждать зависть и козни. Это потребует огромного труда, подвига, самоотвержения; но что делать, когда приводит к ним рука непостижимой Судьбы! Единственное средство к исправлению упавших сил, [силы] нравственной и [силы] духовной, – положение, требующее труда, приводящее к самоотвержению. В 38-ой и 39-ой главах пророка Иезекииля описаны могущество, многочисленность северного народа, названного Россом; этот народ должен достичь огромного вещественного развития пред концом мира и заключить концом своим историю странствования на земле человеческого рода. На упомянутые главы Иезекииля делается ссылка в 20-ой главе Апокалипсиса; многочисленность войска, которое будет в Государстве, уподоблена песку морскому. Святый Андрей Критский, церковный писатель 7-го века, объясняя 20-ую главу Апокалипсиса и находя пророчество ея тождественным с пророчеством Иезекииля, говорит: «Есть на севере народ, скрываемый от прочих народов рукою Божиею, народ самый многочисленный и воинственный. Пред концом мира он внезапно откроется и преодолеет все народы». Точно! Европа узнала Россию после Америки, почти только со времен Петра I-го. Петр I-ый пожаловал в Париж гостем в 1714-м году, а в 1814-м пожаловала туда русская армия. Какая быстрота событий! Нынче, навстречу грозящимся на нас врагам, можно сказать словами 2-го псалма: Вскую [напрасно. – д. Г. М.] шаташася языцы, и людие поучишася тщетным. Враги разбудят, потрясут Россию, произведут в ней невольное развитие силы, но не унизят России: они возвысят ее, таково ее предопределение» (Святитель Игнатий (Брянчанинов). Будущее России в руках Божественного Промысла. Письма к Н.Н. Муравьеву-Карскому. М., 1998. С. 54-55).

Судя по приведенным выше высказываниям митрополита Филарета и епископа Игнатия (Брянчанинова), приближение будущей всероссийской (и даже более того – всемирной) революционно-атеистической катастрофы ощущалось Церковью самым живейшим образом уже в 40-60-х годах XIX века.

Но мало кто внимал тогда предупреждениям российских иерархов, и втуне оказались предупреждения этих прозорливцев, безответно вопрошавших Россию – подобно, например, епископу Выборгскому, впоследствии Смоленскому, Иоанну (Соколову), еще в 1866 году задававшему (вероятно, уже и для него риторически звучавший) вопрос: «Не кажется ли вам, не может ли прийти мысль всякому строгому наблюдателю, если посмотреть вокруг себя серьезно, что жизнь наша как будто сдвинулась с вековых религиозных и нравственных оснований и в разладе с народною верою и совестью, с отечественной любовью и правдою, при нашей внутренней несостоятельности идет будто невесть куда без разумных убеждений и сознательно верных стремлений? Но это было бы ужасно. Народ! Помни Бога» (Цит. по: Тальберг Н.Д. Святая Русь. СПб., 1992… С. 88-89).

Однако только обличений печального уже тогда духовного состояния России было, конечно же, недостаточно для исправления народной жизни и, в первую очередь, – жизни самой Церкви: нужно было что-то реально (причем – как можно решительней и как можно скорее) делать для этого.

Всё, к сожалению, оставалось без изменений: официальные синодальные структуры, казенная синодская духота – душили любые устремления к пробуждению подлинно христианского церковного делания; государственное законодательство продолжало всячески ограничивать жизненную свободу Церкви.

Вообще «наверху» не было никакого серьезного желания хоть как-то исправить это тягостное положение; не было там также ни серьезных деятелей для этого, ни сколько-нибудь благоприятных общественно-политических условий, которые способствовали бы их трудам на благо Церкви; не было ни ясных идей, ни церковно-государственных программ!

В этом смысле единственным замечательным – действительно программным по существу, подлинно святоотеческим и «святорусским» по всему своему характеру – документом той эпохи, в котором были четко указаны как причины сложившегося положения в церковной жизни России (с весьма жесткой его характеристикой), так и пути его исправления, являются особые «записки» (еще 1862-1866 годов!!!) того же епископа Игнатия «О необходимости Собора по нынешнему состоянию Российской Православной Церкви. Действия, существенно нужные для Российской Церкви».

Основная мысль святителя в его «записках о Соборе» предельно ясна: спасение каждого человека в отдельности и всего общества в целом (в данном случае – Православной России) зависит от состояния их христианского самосознания и внутреннего духовного устроения; положительным же все это может быть только при их соответствии духу евангельского учения, чего, увы, ныне не наблюдается; напротив, налицо – значительный развал жизни и церковной, и общественно-мирской, все усиливающееся и все ускоряющееся удаление от былых идеалов Святой Руси.

Святитель Игнатий называет и причины нестроений в обеих сферах христианского бытия России.

Касаясь первой из них – собственно церковной, он пишет: «Главная причина нестроения Церкви заключается в том, что правила Святых Апостолов, Соборов и Отцов оставлены без внимания, даже забыты, а заменены они выдумками, чуждыми духа Церкви, заимствованными из духа враждебного Православной Церкви, уничтожающими самый дух Церкви при оставлении одного наружного благоприличия в некоторой степени и форме» (Святитель Игнатий (Брянчанинов). О необходимости Собора по нынешнему состоянию Российской Православной Церкви… Изд-во «Сардоникс», 2003. С. 25).

Все эти противоцерковные выдумки особенно зримо начали разлагать тело Церкви со времени синодальной реформы Петра I (голландско-немецкого типа), и определившей дальнейшее развитие всей церковной жизни в значительной мере по пути прозападного «обновленчества» протестантского толка (продолжая мысль святителя, именно Петра и можно назвать первым церковным «обновленцем» в России). Как пишет Владыка Игнатий: «С последних годов XVII-го столетия «западным ветром» нанесено много грязной пыли в недра Церкви и в недра государства ко вреду для веры, нравственности и народности. Неведение православной веры, взгляды на нее и на Церковь из идей, доставленных развратом, протестантизмом и атеизмом, были причиною, что вкрались и насильно внесены в Православную Церковь посторонние, чуждые и враждебные духу Церкви постановления, противные [то есть противоположные. – д. Г. М.] правилам и учению Православной Церкви» (Там же. С. 12-13); «Россия со времен Петра I часто и много принесла пожертвований в ущерб веры, в ущерб Истины и Духа, для пустых и ложных соображений политических, которыми прикрывало развращенное сердце ненависть и презрение к правилам Церкви и к закону Божию. Все эти соображения, поколебав страшно Православную веру, оказались решительно вредными для государства и администрации» (Там же. С. 16).

Поэтому, по мнению святителя, прежде всего и следует вернуться к Церковному Преданию, отказавшись наконец от разлагающих элементов западноевропейского модернизма, искажающих православную жизнь России, тем более – не идя по этому пути впредь. Как призывал тогда Владыка: «Не будем вводить ничего нового! Последуем с точностью поучению», которое передано нам «Святой Церковью… Святыми Апостолами и Святыми Отцами! Таков возглас, повторенный почти на всех Вселенских и поместных Соборах святыми святителями и святыми Отцами, присутствовавшими на этих Соборах» (Там же. С. 11). И, восстанавливая православный – в действительном смысле – дух Церкви, «с сознанием ошибки, с самоотвержением должно отказаться от всех уклонений человекоугодливых, преступных в отношении к Богу. В противном случае, без этой решимости, лучше не созывать Собора» (Там же. С. 16).

Катастрофическим видит святитель и состояние современного ему общества, все менее становящегося христианским (вспомним, как об этом же скорбел гораздо ранее и святитель Тихон Задонский!), – вот страшные, но правдивые слова Владыки Игнатия (заметим, в еще большей степени соответствующие сегодняшней жизни России): «Христос соделался невидим для иудеев и невидимый ими удалился из среды их, когда они хотели убить Его (см.: Ин 8, 59): христианство соделывается невидимым для нас, удаляется от нас, когда мы покушаемся убить его распутною жизнью, принятием разных лжеучений, когда мы покушаемся смесить христианство со служением миру… Ныне все всею душою устремились к разврату, назвали его «наслаждением жизнью», – и пребывание в христианстве, возвращение к христианству сделалось невозможным для человечества [пока оно будет оставаться в подобном антихристианском состоянии. – д. Г. М.]. Для того и другого необходимо всецелое оставление разврата, всецелое подчинение себя строгой христианской нравственности. Она воспрещает не только блуд, но и все, что приводит к блуду, чем внедряется в душу сладострастие, как то театры, плясания, карты и прочие игры сатанинские, языческую литературу; оно требует полного отречения от ветхого естества (см.: Лк 14, 26)» (Там же. С. 10-11).

В итоге же Владыка заключает: «По настоящему затруднительному положению Всероссийской Церкви созвание Собора сделалось решительной необходимостью» (Там же. С. 11-12) – причем Собор этот должен прежде всего послужить делу «значительного возвращения от уклонений, возвращения, необходимого для восстановления во Всероссийской Церкви духа Церкви Вселенской, от которого она уклонилась преимущественно в своем Синоде, тщетно именуемом Святейшим, и в своих духовных училищах, производящих почти наиболее протестантов и атеистов (Православное белое и черное духовенство в России. Лейпциг, 1866 г. – Книга, приписываемая экспрофессору Санкт-Петербургской Духовной академии Рославлеву [Примеч. святителя Игнатия]» (Святитель Игнатий (Брянчанинов). О необходимости Собора по нынешнему состоянию Российской Православной Церкви… С. 13). Возвращение к Православию тем более назрело, что обвинения в уклонении от него Российской Церкви слышатся уже «и из уст первых святителей православного Востока» (Там же); также и «между чадами Православной Российской Церкви, знакомыми с учением и преданием Православия, слышится ропот, выражается неудовольствие на настоящее положение Церкви, недоверенность к нему» (Там же).

Владыка Игнатий отнюдь не был наивным религиозным романтиком и отличался порой даже, быть может, слишком трагически-ясным видением окружавшей его церковной действительности. И потому все написанное им было не кабинетной фантазией аскета-мистика, далекого от реальной жизни весьма уже подгнившего тогда российского общества, а лишь выражением его до конца принципиальной позиции православного архиерея: каким бы ни предстоял перед ним искреннее считавший себя христианским мир – он считал своим долгом высказать ему всю правду о подлинном благом устроении православного бытия и, в первую очередь, самóй Церкви! Предлагал он и пути к достижению такого устроения; прислушаются же к его советам или нет – было делом совести уже других… Эти же «другие» (в том числе и архиереи) – почитали его порой чуть ли не за сумасшедшего!

Появление этих записок говорит о необычайной духовной высоте, на которой находился святитель Игнатий, – равно как и о глубочайшей его общественной интуиции, аналитической трезвости и вдумчиво-сознательной любви к Церкви Христовой. Показательно притом, что документ этот (из-за содержащейся в нем нелицеприятной критики состояния российской церковной жизни и самогó – фактически государством же и духовно униженного – положения Церкви в России) был запрещен к публикации синодальной цензурой и впервые увидел свет лишь в 1915 году! Таким образом, текст этот оказался напечатан уже почти накануне непосредственной гибели России как Православного Государства – в адском пламени революции.

А ведь она и стала результатом той самой религиозно-общественной катастрофы, о неизбежности которой – в случае дальнейшего бездействия и светских, и церковных властей – более чем еще за полвека до того предупреждал святитель Игнатий. Однако в течение и последующих десятилетий, до самого конца Империи, всё оставалось по-старому, и даже Поместный Собор, за который так ратовал Владыка, состоялся только через два года после публикации его записок – хотя в них более полувека назад говорилось о НЕОТЛОЖНЕЙШЕЙ необходимости Собора; впрочем, и тогда – в 1917 году – его проведение оказалось спровоцировано лишь уже грянувшей в стране революцией – хотя именно ее он (если бы его провели гораздо ранее) в известной мере и должен был, и, вероятно, в какой-то степени помог бы предотвратить!

В нужный же момент – для предотвращения утраты христианских заветов русским обществом и падения страны в безбожную революционную бездну – в России всерьез НИ ГОСУДАРСТВОМ, НИ ЦЕРКОВЬЮ, ПО СУТИ, ТАК И НЕ БЫЛО СДЕЛАНО НИЧЕГО.

И потому так трагически прав оказался святитель Игнатий, пророчески утверждавший в одном из своих писем – еще более чем за полвека до смертельного для России революционного 1917 года: «Живем в ужасное время: в преддвериях развязки всему» (Епископ Игнатий (Брянчанинов). Письма о подвижнической жизни… С. 149).

…«Итак, когда увидите мерзость запустения, реченную чрез пророка Даниила, стоящую на святом месте, – читающий да разумеет» (Мф 24, 15).

Но разве сегодняшние всего 5 % причащающихся из народа, вроде бы считающего себя русским и якобы даже «православным», – разве это не мерзость запустения на некогда святом месте – нашей Святой Руси?