Александр Гезалов: родом из детского дома

Сюжет прозвучал в программе «В поисках доброго смысла» 13.04.2008

Александр Гезалов – председатель карельской общественной организации «Равновесие», занимающейся проблемами детей-сирот, заключенных, бездомных, известный общественный деятель. Его история началась в 1968 году, когда мама отдала его в детский дом.

Александр Гезалов: Детские дома Владимирщины – такие разные, но одинаково неприятные по воспоминаниям. Наверное, можно сказать так: я родом из детского дома. У меня не было такого детства, которого бы хотелось, которое я бы желал для себя сейчас, но назад вернуться невозможно…

О детстве Саша вспоминать не любит. Он написал книгу «Соленое детство» – о том, что такое детдом, о том, что чувствует ребенок-сирота, как относятся к нему воспитатели и учителя, как воспринимает его общество. «Я написал очень толстую книгу, – говорит автор. Если ей ударить по голове моих мучителей, то и убить можно, – смеется. – Вот сколько они всего наделали. А потом методично, каждый день я убирал из нее по 10-15 листов. Потому что если бы рассказать все, то читатель бы решил, что все уж совсем беспросветно». Вокруг было очень много жестокости. Но самым тяжелым и страшным для ребенка было вовсе не то, о чем мы с вами, ничего не знающие о детских домах, могли бы подумать.

Александр Гезалов: Я не буду говорить о том, что там избивали, вешали, жгли. Расскажу о другом. Наверное, самое жестокое – это то, что я видел детей, у которых есть все, и эти дети не отличались от меня ничем, кроме того, что у них были родители. Вот абстрактно: полдник – мы ничего не достаем, а они достают булочку, которую им мама положила, какой-то сок, который мама дала. Одежда, которую мама погладила… Книжка, которую папа купил… А у нас – какая-то однообразная одежда, одинаковые рюкзаки, казенные. И ты понимаешь, что ничего этого у тебя уже не будет… Вот это самое жестокое.

Что помогало? Непонятно. Может быть, мечты о маме?

Александр Гезалов: Мы между собой в детском доме разговаривали: какая мама, что это за человек, с какими качествами. Тогда мы говорили о том, что мама – самая лучшая, самая добрая, хотя, конечно, если посмотреть глазами взрослого человека – это так страшно. Потому что мамы рядом нет, ребенок выдумывает, фантазирует. И вот я предпринял попытку найти ее. Я обратился к нашему директору, она отказала. Мне тогда было двенадцать лет, и тогда я уже начал проявлять какую-то самостоятельность. Ночью залез в ее кабинет через окно, нашел сейф, в котором были документы, и прочел последнюю приписку, где мы были, в каком роддоме. Отправил письма. Получил письма-ответы, за которыми тоже пришлось лезть в окно, брать-воровать. Таким образом, я нашел ее место расположения, и попытались мы с братьями – с братьями мы периодически пересекались в побегах, – найти ее.

Все мечты о маме, все детские иллюзии рассыпались в одно мгновение.

Александр Гезалов: Многим детям этого делать не надо. Мы так и не стали жить вместе. У них была четырехкомнатная квартира, она жила с каким-то новым мужчиной, было двое детей. В принципе, можно было бы жить всем вместе, но, так как любви не состоялось, мы разбежались.

А что осталось? Всего лишь несколько светлых моментов детства. Их можно пересчитать по пальцам, те минуты, когда серая одинаковая детдомовская жизнь ненадолго озарялась чьим-то добром.

Александр Гезалов: Наташа, одноклассница моя. Она брала коржик – вот почему я люблю молочные коржики, – разламывала его и давала мне половину. Луна такая была. И вот уже прошло двадцать с лишним лет, и когда я приезжаю в Суздаль, я всегда иду к ней, только к ней, потому что когда-то она отломила для меня этот кусочек…

***

А потом началась взрослая жизнь. И надо было к чему-то стремиться, куда-то идти. Но куда?

Александр Гезалов: После того, как пришел из армии, с флота, я жил не пойми где – в магазинах, в подвалах, у друзей спал на раскладушках, получал одно образование, второе, третье… И всегда думал о том, кто я? как дальше жить? На самом деле, очень часто люди, пережившие трудное детство, могут устроить себе и трудную взрослую жизнь. Вот в исправительных учреждениях, где я бываю, многие говорят: «да, детство было тяжелым, мы недоедали, и вот теперь мы, значит, теперь отрываемся на всю катушку». Мне кажется, что в этом смысле я задумывался над своим будущим. Даже когда я уже работал на хорошей работе, получал приличную зарплату, имел положение и карьерный рост, я в один момент остановился и подумал: «а куда я иду-то? а вот это куда девать – опыт, знания, которые можно каким-то образом переварить?» Вот и получается, что это лейтмотив моей жизни, уже наполовину прожитой, – я иду из детского дома в детский дом, потому что сейчас занимаюсь детскими домами.

Это ведь страшно, что в нашей стране решения по проблемам сирот принимают те, кто ничего не знает о них, не представляет, кто они, что им нужно. Решения принимают те, для кого сироты – это цифра на бумаге. Просто миллион, за которым пустота. И Александр Гезалов десять лет назад начал ходить по кабинетам этих серьезных людей в Петрозаводске, говорить, объяснять…

Александр Гезалов: Сидят общественники, чиновники, все говорят о ситуации с детьми-сиротами. Я говорю: «Ребята, вот вы здесь собрались, все такие умные, образованные, и говорите «о», а кто из вас скажет «от» ребенка, воспитанника детского дома? Давайте это буду я». Вокруг все бегает, суетится, варится, а сама проблема-то не варится. То есть, как лежал топор в воде, так он топор и есть. Каши нет.

Немного каши в Карелии все-таки сварить удалось. За несколько лет в республике в 3 раза выросло количество переданных на воспитание в приемные семьи детей-сирот.

***

Другое направление работы Александра Гезалова – это попытка донести до этих брошенных и все время находящихся в состоянии самообороны детей, что будущее может быть светлым. Надо только постараться самим.

Александр Гезалов: Из детского дома нас вышло тринадцать парней, двенадцать человек уже на том свете. Очень мал процент людей, которые состоялись, не маргинальных каких-то выпускников детского дома. Хотя у нас так и было: приходили выпускники и рассказывали о тюремной жизни, а мы сидели, слушали и нам это нравилось, потому что, ну а чего – что тут есть, что там пить… А вот изменить это сознание и пойти по другому пути, по другой дорожке, это очень сложно.

«Я смог стать человеком, – говорит Саша, – потому что мне повезло, и рядом с собой я увидел духовных людей».

Александр Гезалов: Вот, допустим, вечер, тебе надавали по морде, и сказали: «Давай, вали!» Ты пошел. Думаешь, я сейчас пойду в побег. Идешь, все закрыто, весь город закрыт. Открыта одна дверь. Это был 1975-76 год, работал всего один храм. Ты туда заходишь. Первый раз. Видишь, свечечки горят, все такое светлое, иконостас, священник ходит, люди стоят. Как это так, к тебе тут хорошо отнеслись, тебя никто не прогнал, с тобой поговорили, тебе что-то еще дали. Ты вернулся в детский дом. Опять тебе дали в морду, опять думаешь, куда я пойду? Уже на уровне защитной реакции, опять идешь в храм.

Надо строить храмы. В первую очередь, чтобы каждый мог найти утешение.

Александр Гезалов: Человек из детского дома вышел, куда он пойдет? Он пойдет искать утешение, решение каких-то проблем. В какие-то центры психологии? Он туда не пойдет, потому что его уже обрабатывали в учреждении, откуда он только что вышел. К какому-то абстрактному человеку? Тот его пошлет – иди, откуда пришел.

А потом уже, когда человек получит первую поддержку, для того, чтобы, узнавая о Боге и о Любви, и дети, и их воспитатели постепенно менялись.

Александр Гезалов: Мы когда строили храм Иоанна Богослова, то преподаватели соседнего интерната звонили во всякие службы и откровенно не давали строить храм. И вот они четыре года мордовали нас, а когда мы построили храм, они вместе с детьми пришли все и покрестились. Всем учреждением, со временем, конечно, покрестились. И сейчас ходят на службы. Да, с одной стороны, вот у меня седин прибавилось, но с другой стороны, они же изменились!

***

«Мне интересно, – говорит Александр Гезалов, – интересно делать что-то, добиваться, пробивать лбом стены». К сожалению, во многих случаях сегодня можно действовать только так. Вот такое, на чей-то взгляд, странное приключение выбрал он для себя.

Александр Гезалов: Пока живу в офисе, жилья нет. Работаем, просто работаем. Каждое утро я встаю и начинаю с каких-то действий, с конкретных дел – то ли с посещения следственного изолятора, то ли еду в спецшколу, то ли к отказникам, то ли с чиновником каким-то встречаюсь, поулыбаемся друг другу. Постоянно какой-то процесс идет, и мне кажется, что это приносит определенные плоды.

Есть у Саши мечта – сломать эту жестокую, прогнившую систему, которая сегодня определяет положение детей-сирот. И, в общем-то, определяет будущее большинства из них – алкоголизм и наркомания, преступность, тюрьма...

Александр Гезалов: Вся наша российская система до сих пор не научилась обращаться с ребенком, как с ребенком, а не как с объектом, которого нужно усадить на стул и приказать ему: «Молчать!» Приходишь в детский дом, они сидят по кругу, игрушки стоят на шкафу. Детям три года. Спрашиваешь. – «А у нас проверка будет через два дня». И вот дети эти два дня будут сидеть и ждать эту проверку. А игрушки будут стоять, потому что сотрудникам потом будет лень их складывать наверх. Этим людям объяснять что-либо о милосердии уже бесполезно.

Социальная реклама призывает граждан страны брать под опеку или под патронат лишенных родительской ласки детей. А тем временем…

Александр Гезалов: Иногда директор детского дома говорит: «Как бы нам сделать так, чтобы нас не закрыли, где бы взять детей?» Я говорю: «Да радуйтесь, что у вас детей не будет, что они будут жить в семье». «Нет, нам надо тоже как-то жить».

«Есть те, кому удобно, что все у нас вот так, – говорит Александр Гезалов, – есть те, кто держится за эту систему, кормится от нее. Это – саботаж со стороны детских домов, органов опеки и властей».

Александр Гезалов: Настолько сложна эта система, что даже хорошие люди мало как могут воздействовать на ситуацию, потому что вся система давным-давно рухнула, ее нет! Ребенка нельзя сделать квадратным или треугольным, он вырастет сам, каким хочет. Но эта система продолжает работать, государство продолжает делать квадратных, треугольных, прямоугольных детей, а сотрудники это исполняют. А тех, кто пытается этого не делать, просто выживают.

Но неужели не опускаются руки, когда видишь всю эту картину? «Нет, – отвечает Саша, – вода камень точит. Да к тому же, если опустить руки, то детям ведь станет только хуже». А если всегда будут находиться люди, которые будут пытаться сломать эту стену нелюбви к сиротам, которые будут придумывать способы, как устраивать малышей в семьи, если общество будет интересоваться и пытаться помочь – пусть не усыновлением, но одеждой, памперсами для малышей, да мало ли чем, – то тогда все-таки свет, который есть где-то там далеко-далеко в конце темного тоннеля все-таки забрезжит.

Александр Гезалов: Тоннель, но мы в него даже еще не въехали. Потому что миллион детей продолжает сидеть на подоконниках и ждать нас, родителей и нового солнца…