«На пути в Дамаск»

Митрополит Месогейский и Лавреотикийский Николай в Успенском соборе Московского Кремля. Фото: С. Власов / Патриархия.Ru

Этот краткий отрывок из Деяний апостолов ярко и точно описывает то, что происходит с душой человека в момент ее перехода из состояния неверия к вере: ослепление для мира земного с его рациональными законами и прозрение для мира небесного, парадоксального, который «иудеям соблазн» и «эллинам безумие» (1 Кор. 1:23). Невозможно умом понять проповедь «Царства», которое «не от мира есть» (Ин. 18:36), Царства, в котором «будут последние первыми и первые последними» (Мф. 20:16). Но лишь ослепнуть разумом и прозреть сердцем.

Об этом мы беседуем с ученым-физиком, сотрудником Национального Аэро-Космического Агентства США (NASA) в прошлом, а ныне митрополитом Месогейским и Лавреотикийским Николаем, председателем Комитета по биоэтике Элладской Православной Церкви.

– Ваш путь к вере, дорогой владыка Николай, путь молодого, многообещающего ученого в области астрофизики и космической медицины в святогорские монахи, мягко говоря, можно назвать не вполне ординарным. Расскажите, пожалуйста, о поисках вашей души.

– Я жил в Фессалониках, где у меня был духовник. Это святой человек, который жив и поныне. Он великий молитвенник, ему 96 лет. Когда мои родители, которые в юности не были достаточно глубоко церковными людьми, поженились, он сумел привести их в храм. Я вырос в доме, который могу назвать настоящей Церковью, хотя тогда и не понимал всей глубины этого. Моя мама – физик, вся моя родня – сестры и брат – тоже физики, поэтому и моей мечтой было стать крупным ученым-физиком. Это отнюдь не избавляло меня от духовных поисков, и в течение шести лет я искал Бога, сомневаясь в Его существовании.

После окончания университета я оказался в Америке, где продолжал свое образование в двух самых крупных мировых центрах физики – в Гарвардском университете и в Массачусетском технологическом институте. Там моими педагогами были обладатели Нобелевских премий. У них я изучал астрофизику, затем инженерную механику и впоследствии медицину. Я стремился научиться использовать достижения механики и передовых технологий для человеческого организма.

Когда меня пригласили в Национальное Аэро-Космическое Агентство США (NASA) для разработки технологий космической медицины, мне хотелось любыми усилиями решить поставленные передо мной задачи. Научный поиск приносил мне необыкновенную радость, самую огромную, на которую, как мне тогда казалось, способен человек. И Господь давал возможность решать те научные задачи, которые я ставил перед собой, и, более того, я добился того, чего сам не ожидал. Однако помню, что тогда меня удивляло: несмотря на огромнейшую радость от успеха, сердце, и я чувствовал это, все равно оставалось ненаполненным.

Однажды я зашел в церковь в Америке, увидел распятие Христа и на распятии надпись «Царь Славы». Я подумал: как же это возможно, как мертвое висящее тело может быть царем, да еще и славы? Этот парадокс заставил меня задуматься. Вспомнились слова из Евангелия о том, что, если хочешь быть первым – будь последним, если хочешь что-то получить – ты должен что-то отдать.

– Владыка, а в моем сознании рисовалась некая идиллическая картина, я думала, что абсолютное большинство детей в Греции с младенчества воцерковлены и не сомневаются в Боге, ведь они живут в стране с многовековыми православными традициями, православным укладом жизни, разве это не так?

– То, что вы так думаете, делает вам честь, но, к сожалению, не соответствует реальной действительности. Греческое общество сегодня испытывает огромнейшее западное влияние. Как мне кажется, если сравнивать, то русское общество имеет больше веры, а греческое больше опирается на традиции. С 17 до 22 лет я мог бы себя назвать неверующим, но не в том смысле, что я отвергал Бога, я сомневался в Нем. Но по-настоящему Господь являет Себя в том случае, когда кто-то серьезно сомневается в Его существовании. Господь – это не тот, кто входит через разум, но Тот, Кто выходит из сердца человеческого. Я считаю, что самым большим даром Божиим для меня было то, что Он дал мне возможность сомневаться в Его существовании и через это в Его существование поверить.

Радости научного изыскания похожи на движение самолета, а радости церковные напоминают космическую ракету. Если говорить о радостях научных, о том самом самолете, то, сколько бы ты ни летал на нем, ты все равно вернешься на землю. Что касается радостей Божиих, той самой ракеты, которая тебя уносит, в ней ты можешь путешествовать бесконечно в дотоле неизвестных тебе мирах.

Тогда у меня и возникло желание отыскать некую укромную пещеру, спрятаться в ней и из глубины попытаться разглядеть звезды небесные. Находясь в Америке, я вдруг вспомнил свою поездку на Святую Гору, поездку, которую совершал исключительно в туристических целях. За 23 дня своих размышлений я решил стать монахом, уехал на Афон и около двух с половиной лет жил там.

– А как отреагировали на такой поворот событий ваши родители?

– Мой отец, когда узнал об этом, сказал: «Мальчик мой, я всегда знал, что ты смышленое дитя, но своим решением ты сумел доказать мне это. Ты решил не только проблему своей будущей жизни, но и все сложности и проблемы жизни настоящей». И добавил: «Отныне ты должен забыть нас, мы скоро уйдем из этой жизни, единственное – помни о Боге». У меня были родители, которые по-настоящему верили в Бога. Оказавшись на Афоне, я смог увидеть в концентрированном виде всю благодать Горы, всю ее святость.

– Мне рассказывали, владыка, что еще один человек оказал на вас сильнейшее влияние в ваших поисках Бога, владыка Севастиан. Это известный греческий подвижник, о котором в России знают немногие, поэтому скажите, пожалуйста, несколько слов его памяти.

– Владыка Севастиан – один из выдающихся иерархов Церкви. Он был из числа тех людей, чья личность разбудила меня. Познакомился я с ним во время своего пребывания в Америке. То, что меня больше всего потрясло в нем, – это сочетание мужества, духовной отваги и одновременно мирности и тихости его душевного устроения. Он был митрополитом небольшой епархии на границе с Албанией. В южной части Албании тогда число греков превышало число коренных жителей-албанцев. При этом до 1967 года им запрещалось проявлять свои религиозные чувства, нельзя было даже перекреститься. Владыке Севастиану удалось вдохновить сотни молодых людей и направить их на путь достижения духовной свободы и возможности выражать свои религиозные чувства. Он был человеком необыкновенно кипучей активности в социальном служении. Причем это нисколько не мешало ему вести глубокую внутреннюю духовную жизнь. Его строжайшим правилом было с восьми вечера до восьми утра закрывать двери митрополии, где он жил, чтобы предаваться молитве. 12 часов он посвящал этому. Остальные 12 часов он занимался внешней деятельностью.

Он исповедовал нищету в жизни и говорил, что любой священник должен жить беднее мирянина, а владыка должен жить беднее священника. И эти его качества – нестяжательность и полное отречение от самого себя – привлекали людей, которые передавали ему большие средства, а он направил их на осуществление своих благородных целей. Как только рухнул коммунистический строй в Албании, огромнейшие суммы были им пожертвованы на нужды мусульманского населения, и я хотел бы это подчеркнуть, и конечно же на поддержку христианских семей. Господь скоро забрал его из этого мира, в 1994 году. После его смерти от него осталось лишь две пары брюк и две рясы. Одну рясу и одну пару брюк я получил в наследство. Но особенно я рад тому, что Господь сподобил меня воспринять священство из рук этого святого человека.

Я недолго оставался на Святой Горе. В скором времени святогорские старцы благословили меня служить на Афонском подворье в Афинах. Я постоянно жил в Афинах и лишь на месяц, полтора или два уезжал на Афон, где подвизался, как отшельник, в одной из удаленных келий. Но Господь не только вывел меня со Святой Горы на служение на Афонском подворье в Афинах, но и направил совсем по иному пути, поставив архиереем одной из митрополий вблизи Афин.

– Тем временем, владыка Николай, вы продолжали свои научные исследования или полностью оставили их?

– Дело в том, что, когда ты имеешь перед собой пищу прекрасного качества, тогда то, чем человек довольствуется в «Макдональдсах», не вызывает у тебя никакого аппетита. Жизнь в Церкви напоминает чудно приготовленную пищу, а жизнь в миру, в том числе и научная, – скорее некие консервированные продукты. Если есть возможность взлететь на небо, то путешествовать по земле уже становится тускло и неинтересно.

Сила Церкви заключается в том, что ты можешь преодолеть смерть, которая тебя ожидает, расширить свое сознание, выйдя за рамки присущего ему рационализма. Тот Бог, Которым живет Церковь, – это не идеология, это не некое мнение определенных людей, а самая настоящая жизнь. Я каждый день с утра до вечера целую собственную рясу.

Продолжение