Как бабушка Надя жребий тянула

Бабушка Таня. Художник: Владимир Нестерков Это она потом поняла, что ерунду сморозила с этим жребием, но в тот осенний день памяти преподобных Печерских, в Ближних пещерах почивающих, бабушка Надя, усердная поклонница Киево-Печерской Лавры, чувствовала себя прескверно. Голова болела, и кости ломило, так что соседки говорили, будто все это «метеозависимость осенняя». А бабушка Надя возражала, мол, «не осенняя и не метео-, а зависимость эта от прожитых лет… Тело-то, всю жизнь трудившееся, детей рожавшее и на ноги их подымавшее, да тридцать годков на заводе отпахавшее, уж притомилось да поизносилось. Вот вам вся и зависимость…»

А на службу к угодничкам ох как попасть хотелось! Но голова болит, и ноги едва шевелятся, да и сил никаких нет… Как быть и что делать?.. Они-то, угоднички Печерские, чудотворцы и целители, и жизни продлители, и всякой потребе споспешники и податели, никогда ей в помощи не отказывали.

Уж бабушка Надя это опытно знала, когда из последних сил на горы Печерские с Подола карабкалась и там, уже в пещерках, тихо охая, крестясь и молясь, катилась потом вниз к Днепру, к старинному трамвайчику, бежавшему на родной Подол как на крылышках…

Но в этот раз она уж и не знала, что и делать. Голова гудела, будто сжатая холодным воздухом, и ноги не слушались, и мысли такие противоречивые роились в голове одна за одной, когда она приковыляла к трамвайной остановке.

Мысленно отмеривала маршрут, когда придется возвращаться от остановки трамвая метров 400 назад, а потом еще минут пятнадцать карабкаться в гору да по ступенькам к Крестовоздвиженскому храму, а потом на службе два часа стоять, а если в пещеры пойти – как не пойти? – хватит ли сил?..

А потом назад, на набережную, а тут, похоже, дождь будет…

«Ведь угодникам можно и дома помолиться, акафист им почитать, лампадку да свечечку зажечь. Что ж, они разве меня с Подола не услышат, родненькие?!» – рассуждала в полголоса бабушка Надя.

Но другой голос в душе возразил: «Так ведь сила в немощи свершается… И претерпевый до конца спасен будет… Так Господь учил. Ты ж не лежачая и без палочки еще ходишь. Неужели не дойдешь?..»

«Господи, как быть? Умудри и наставь!»

Трамвая все не было, а по крыше навеса зашуршал дождь. И она вспомнила, как ее муж в молодости, когда не мог принять решение, бросал монетку и та подсказывала, что предпринять. Бабушка Надя, а тогда еще светловолосая стройная Надежда, всегда ругала мужа за это ребячество. Хотя потом и читала где-то, что верующие люди при трудности выбора иногда тянули жребий.

«Вот достану монетку: ежели “решка” выпадет – не пойду, а если “орел”, то бишь сейчас и не орел, и не герб СССР, а трезубец, – пойду!..»

И бабушка Надя, нащупав монету в кармане, смущаясь придуманной затее, всё же стала тихонько трясти ее в ладони. А когда достала монету на свет Божий, увидела, что выпала «решка».

«Ну вот… Значит, и не пойду!» – облегченно прошептала она, глядя на моросящее небо.

Но на душе от этого решения почему-то стало еще хуже. А тут и старый трамвайчик, тарахтя, выкатился из-за угла.

«Вот блажь нашла с этой монеткой!.. Прям искушение!.. Да как не пойти-то?! Праздник-то какой! Владыка служить будет!.. Эх, Надежда, шевели ногами!» – бойко прошептала старуха и забралась в открывшиеся трамвайные двери.

«Вот блажь нашла с этой монеткой!.. Прям искушение!.. Эх, Надежда…»

В трамвае было тепло и уютно. Бабушка Надя уселась у окна и стала глядеть на серый Днепр, по которому гулял ветер, бередя речные волны, и казалось, будто из воды рождаются маленькие белые барашки и бегут куда-то к рыжему от осенних листьев Труханову острову…

До войны – она запомнила это маленькой девочкой – на нем жили люди и стояли дома, и трухановцы переправлялись на правый берег на лодках. А сейчас там парк и остров весь порос деревьями.

В молодости они с ребятами переплывали на лодках на Труханов остров печь картошку и петь песни у костра… «Хорошо-то как было!» – улыбнулась она, погрузившись в далекое прошлое.

Справа промелькнула Владимирская горка с величественной фигурой святого князя с крестом. Здесь они после выпускного встречали рассвет. И когда красный солнечный диск появился за Днепром над левобережной зеленой Дарницей – тогда еще пустынной, в лугах и озерах, – одноклассник Женька ее впервые поцеловал…

А потом она ждала его из армии, и в последнем письме он сделал ей предложение. «Пойдешь за меня?» – спрашивал. «Пойду, конечно, пойду, – шептала сквозь слезы, прижимая письмо к груди. – За кого ж идти, как не за тебя, Женька, любимый…»

Любимый Женька, а для всех потом уважаемый Евгений Петрович, уже три года как покоился на Лесном кладбище, и говорила бабушка Надя с мужем нынче все больше после поминальных молитв, глядя на их свадебную фотографию, откуда он улыбался ей своей белозубой улыбкой.

Вот уже и Лавра. И дошла быстро, и ноги вроде слушаться стали… Перекрестившись на входе и помянув преподобного Лонгина, вратарника Печерского, испросив у него благословение, старушка поспешила вверх по аллее склона. Влажные розы кивали ей, и лаврские голуби, несмотря на моросящий дождь, что-то выискивали в пожухлой траве…

А потом была Литургия. Наспех исповедав батюшке-монаху свой грех нерешительности и малодушия, она продвинулась к Чаше. «Верую и исповедую, яко Ты воистину Христос, Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти… От них же первый есмь аз…»

«Грешная, Господи, прости меня…» – молвила она тихо и приняла Причастие. И сердце исполнилось тишины и мира.

Сердце исполнилось тишины и мира. «Слава Тебе, Господи, слава Тебе…» – шептала она, приближаясь к пещерам угодников

«Слава Тебе, Господи, слава Тебе…» – шептала она, приближаясь к пещерам угодников. Каждую раку она знала поименно. И в этот раз как-то особенно легко и светло было на душе, и хотелось задержаться подольше у каждых мощей. Но сзади и спереди двигался ручеек людской, и останавливаться было неудобно.

А тут еще голос какого-то батюшки увещевал кого-то: «Вот ты, Вера, все пытаешься благословение выпросить: мол, как батюшка скажет, так и сделаю. А сама-то почему не молишься, не думаешь, что богоугодно, а что не богоугодно? Гадаешь на кофейной гуще…»

«Господи, да это ж он про меня говорит!» – испугалась бабушка Надя, оглядываясь назад. Это ж я сегодня гадала, когда монетку вытаскивала! Господи, помилуй!.. Простите меня, угоднички Божии, уж более никогда подобного не повторю!» И с любовью прикладывалась к мощам, орошая стекло рак старческой слезою.

Когда шла обратно вниз по склону, тихо напевала: «Ве-ли-чаем ва-ас, пре-по-добные отцы наши Пе-чер-ские! И чтим свя-тую па-мять ва-а-шу…»

И хорошо было на душе у бабушки Нади.