Беседа о грузинском монашестве и знаменитых старцах

О прошлом и настоящем грузинского монашества, знаменитых старцах, чей духовный опыт впитали нынешние архипастыри и иноки Грузинской Церкви, рассказывает митрополит Горийский и Атенский Андрей (Гвазава).

    

– Ваше Высокопреосвященство, на сайте «Православие.Ru» очень часто появляются материалы о Грузии, о грузинских подвижниках. Немногие из нас были в Грузии, но мы очень любим вашу страну. Пользуясь возможностью, мы хотели бы, чтобы вы рассказали о том, как складывалась монашеская традиция в Грузии, каковы ее особенности.

– Сначала позвольте мне поприветствовать читателей вашего сайта и выразить свою благодарность Святейшему Патриарху Кириллу за приглашение побывать на Рождественских чтениях и возможность выступить с докладом в Сретенском монастыре. А также поблагодарить всех организаторов и отца наместника архимандрита Тихона за гостеприимство в дни конференции.

    

Монашеская традиция в Грузии очень древняя. Уже в I веке, как мы знаем, были грузины, которые становились отшельниками и жили, как это принято среди монахов, в пустыне, в безмолвии, подвигом изнуряя свою плоть и приобретая благодать Христову через устремленность и постоянную молитву. Это были святой Суккия (так по грузинской традиции его называют) и другие подвижники. А если брать примеры женского монашества, то, конечно же, здесь в первую очередь надо упомянуть о святой равноапостольной Нине. В ее житии мы видим все те элементы, которые присущи монашеству: уединенная жизнь, ночные бдения, обеты, которые она на себя возлагала. А с V–VI века мы уже наблюдаем появление киновиальных, общежительных монастырей, в которых учреждалась совместная жизнь монахов с общей молитвой, был соборный храм, единый наставник для всей братии и один настоятель. Так что монашеская традиция в Грузии существует с первых веков христианства.

    

В скалах выдалбливались кельи, в которых жили монахи, как в Лавре преподобного Давида, в Гареджийской пустыни, других обителях

– Сказалось влияние сирийских подвижников?

– Да, сирийских отцов: Иоанна Зедазнийского и других отцов, которые пришли в Грузию. Для проповеди слова Божия ученики преподобного Иоанна разошлись по разным уголкам Иверии. Вот с этого времени и начинается в Грузии монастырская жизнь. Конечно, это еще не киновиальная монашеская жизнь в той форме, в которой она сегодня существует, но все принципы киновии преподобного Пахомия Великого уже присутствуют: один настоятель, один духовный отец, соборный храм, послушания, которые распределялись между братиями. А форма жития у них была такая: они жили не в жилых корпусах, а в больших скальных жилищах. В скалах выдалбливались кельи, в которых и жили монахи. Это мы видим и в Лавре преподобного Давида, и в Гареджийской пустыни, где было до двадцати пещерных монастырей, и в Самтависи, и в Алаверди, и в Греми, и в Хирсе, и в других местах.

    

Если же говорить более подробно о периоде расцвета грузинского монашества, то нужно упомянуть и времена арабского завоевания, когда монастырская жизнь сконцентрировалась в южногрузинских царствах. Ведь Самцхе и особенно Тао-Кларджети – это историческая часть Грузии, которая сейчас находится на территории Турции. А ведь именно там в VII–XI веках трудами великого Григория Хандзтели были расширены и вновь, так сказать, одухотворены старые монашеские обители, а также основаны новые монастыри, в которых росли и обучались великие подвижники – основатели Иверского монастыря на Афоне святые преподобные Георгий, Иоанн и Евфимий.

– Значит, монашеская традиция в Грузии не прерывалась?

– Нет. Хотя, конечно же, были времена, когда монашество переживало трудные этапы. Это было и завоевание персов, и тот период, когда Грузия входила в состав Российской империи, когда был основан Грузинский Экзархат. Тогда многие монастыри закрылись: поток монашествующих сильно уменьшился, потому что политика обязывала, чтобы основным языком, на котором совершались богослужения, был церковнославянский. Это было, конечно, очень трудно. Люди не знали языка, не понимали, поэтому произошло некоторое отстранение. Но какая-то часть монастырей все-таки оставалась, и монашеская традиция в них сохранялась.

С середины XIX века в сохранившиеся монастыри стали приходить новые насельники. Они начинали там свой монашеский подвиг, принимая эстафету и научаясь у тех древних монахов и архиереев Грузинской Церкви, которые служили в это время. Это была новая волна возрождения грузинского монашества. К революции в Грузии уже было несколько больших монастырей, мужских и женских, которые выделялись своей духовностью. Конечно, в первую очередь, это монастырь святой Нины в Бодбе; там подвизались и грузинские, и русские монахини, а настоятельницей была будущая схиигумения Фамарь (Марджанова). Конец своей жизни игумения провела в России: недалеко от Москвы она основала обитель, которая существует и по сей день (Серафимо-Знаменский женский скит. – Прим. ред.).

    

Хотелось бы сказать, конечно, и о таком большом и значимом монастыре, в прошлом известном своей духовностью, как монастырь Симона Кананита в Абхазии, в Новом Афоне, основанный монахами русского Свято-Пантелеимонова монастыря. До революции это был один из главных духовных центров Кавказа. Следует упомянуть и другой монастырь, Драндский – один из древних монастырей и древняя кафедра Грузинской Церкви. Среди других известных обителей назову еще монастырь в Мокви, Илорский монастырь, Гелатский монастырь, Моцамета, Джуматский и Джихетский, Алавердский монастыри, Давидо-Гареджийский, святого Иоанна Предтечи в Гареджийской пустыни и многие другие. Так что к началу XX века духовная традиция в Грузии не только возродилась, но и оказалась настолько сильна, что смогла противостоять гонениям, которым подвергалась Церковь после революции в советские годы. Наши отцы-подвижники сохранили ту духовную преемственность, благодаря которой грузинское монашество смогло возродится сегодня. Архимандритом Рафаилом (Карелиным) была написана об этом книга.

– «На пути из времени в вечность»?

– Да. В ней много рассказывается о грузинских подвижниках, благодаря которым сохранилось духовное наследие наших древних отцов. Среди старцев, о которых упоминает отец Рафаил в своей книге, был, например, насельник Драндского монастыря отец Константин (Кварая), архимандрит. Он был очень верующим человеком с детства и рос при монастыре. Его знали во всем Советском Союзе, многие приезжали к нему. Он был наставником монастыря в Теклати. Были и преподобные Иоанн (Майсурадзе) и Георгий (Мхеидзе), подвизавшиеся в монастыре Бетания. Один из них, отец Иоанн, сначала был насельником грузинского братства, которое подвизалось на Афоне. В 1920 году, когда с Афона изгнали и русских, и грузинских монахов, как подданных Российской империи, не имеющих греческого гражданства, он вернулся в Грузию и поселился в монастыре Бетания вместе со своим духовным братом отцом Георгием. Долгие годы этот монастырь был чуть ли не единственной монашеской общиной на территории Грузии. И хотя монастырь считался недействующим, а живущие в нем преподобные отцы Иоанн и Георгий числились «смотрителями ценного памятника архитектуры», монашеская традиция в нем сохранялась.

Рассказывает отец Рафаил и о преподобном Алексии (Шушания), который был духовным чадом иеромонаха Варлаама (Эристави), подвизавшегося на Афоне в скиту святого Иоанна Богослова. О нем сохранились отзывы насельников русского Свято-Пантелеимонова монастыря на Святой Горе. Они говорили о нем как о человеке, который имел глубокую духовность, духовную мудрость и нес подвиги. Но не только его, но и всю братию этой келлии русские монахи характеризовали только с положительной стороны. Есть даже замечание одного из отцов русского монастыря о том, что грузины являются одними из лучших монахов на Святой Горе Афон.

Митрополит Шио (Муджири) недавно издал книгу о преподобном Алексии (Шушания). В ней рассказывается о тех, кто был наставниками преподобного, каковы были корни его духовности и святости. Книга очень интересная, в ней собраны такие материалы, которые раньше не были известны.

Одним из преемников этих старцев является наш Святейший Патриарх Илия II.

И здесь мы тоже можем говорить о сохранении духовной преемственности, и это особенно интересно, потому что одним из преемников этих старцев является наш Святейший Патриарх Илия II, духовный отец которого, отец Шио (Дзидзава), был духовным чадом преподобного Алексия (Шушания).

После революции грузинское монашество пополнилось и монахами из России. Они вынужденно бежали из своих монастырей и, перейдя на жительство в Грузию, основали здесь монашеские поселения. Например, Псху на озере Амткел, в горах Абхазии.

Говоря о русских отцах-подвижниках, в первую очередь надо упомянуть отцов, пришедших из Глинской пустыни и поселившихся в Сухуми и в Тбилиси. Первым из них надо назвать владыку Зиновия (Мажугу), который только лишь принял постриг в Глинской пустыни, а все остальные священнические степени получил уже в лоне Грузинской Церкви: стал и диаконом, и иеромонахом, и потом уже епископом Грузинской Церкви, митрополитом Тетрицкаройским.

    

Вместе с ним в Грузии подвизались и другие насельники Глинской пустыни, которые были изгнаны из обители во времена хрущевских гонений. Это были архимандрит Андроник (Лукаш), архимандрит Серафим (Романцов) и другие отцы. И с ними со всеми был знаком и общался наш Святейший Патриарх. Постриг он принимал из рук владыки Зиновия. А из старцев последних времен, которые имели общение с ранними отцами, я бы вспомнил архимандрита Гавриила и архимандрита Виталия (Сидоренко). Я был знаком с обоими, но чаще встречался и больше времени проводил с отцом Виталием. В последние месяцы его жизни мы ходили к нему в обитель и подолгу беседовали. Эти беседы очень многое мне дали.

– Владыка, а что сохранилось больше всего в памяти от встреч с этими подвижниками?

– Беседы с отцом Виталием продолжались по несколько часов. Отец Виталий садился на пол, и, конечно же, невоспитанностью было оставаться на стуле, поэтому я тоже садился на пол. Такой пример, данный им, невозможно забыть…

Проходило время, я вспоминал беседу с отцом Виталием, и понимал, что всё, сказанное батюшкой, было «на потом»…

Знаете, чем больше всего мне запомнились эти беседы? Вот я задал вопросы, а батюшка в ответ начинает рассказывать что-то другое, совсем не относящееся к теме. Сидишь и думаешь: «Причем здесь это? Я же совершенно не об этом спрашивал», – молчишь, просто неудобно перебить или напомнить, о чем была речь. А потом проходило время, я вспоминал эту беседу и понимал, что всё, сказанное батюшкой, было «на потом», именно на потом. И таких бесед, суть которых осуществилась в моей жизни позже, я помню несколько.

С отцом Гавриилом я встречался несколько раз, но это не были долгие беседы, это были краткие встречи: благословение и краткое наставление, всегда очень существенное, даже насущное.

    

Хотелось бы еще вспомнить матушку Серафиму, которая жила в Грузии в течение 40 лет, вместе с отцом Виталием она была чадом отца Серафима (Романцова). Матушка служила при храме святого Александра Невского, под прямым послушанием у владыки Зиновия. Матушка Серафима провела рядом со старцами большую часть своей жизни, больше 50 лет, и весь этот опыт она старалась и беседой, и примером максимально передать другим. И хотя ей и не пришлось пожить в монастыре в конце своей жизни (она так и жила в малой обители – построенном монахами домике в Дидубе – почти всю свою жизнь), ее дух и жизнь ее были совершенно монастырскими.

Еще я бы хотел рассказать об одном священнике, который много лет служил в Сухумском кафедральном храме – это протоиерей Иосиф Северин. Это был человек очень большого смирения и, если можно так выразиться, удивительной тихости. Я познакомился с отцом Иосифом в конце 1980-х годов, и он стал моим первым наставником. И именно он, человек, у которого была семья, дети (трое детей), вот этот человек, который всю жизнь провел в заботах – и семейных, и священнических, – очень-очень деликатно зародил во мне желание монашества. И никогда он не делал мне замечания: если какой-то грех я ему исповедовал, он не говорил, что это плохо и было бы хорошо от него избавиться. Просто потом проходило какое-то время – может быть, я сразу и не понимал, в чем дело, – но потом меня начинала совесть обличать, я осознавал, что то, что я делаю, точно нехорошо.

– Владыка, а кого вы считаете своими наставниками в монашеском делании?

– Начинал я с советов отца Виталия и матушки Серафимы. Потом был Святейший Патриарх Илия II. Это было благословение Божие: ведь в тот период, когда я был настоятелем монастыря, да и до этого тоже, я имел возможность советоваться со Святейшим. И вопросы были такие, с которыми сейчас к Святейшему не придешь: «ежедневные» вопросы. Но направление, которого я должен был держаться, он наметил.

    

И, конечно, отец Иоанн (Крестьянкин). Еще когда я был в миру, я имел счастье переписываться с ним. Более того, фактически благословение на монастырь я взял у отца Иоанна. Также моим наставником на этом пути был и владыка Даниил (Датуашвили), тогда Сухумо-Абхазский, а сейчас Чиатурский и Сачхерский.

Не менее важным для меня является и общение со Святой Горой Афон, с монастырем Симонопетра, его настоятелем отцом Елисеем и другими отцами-святогорцами, с монастырем Григориат, со скитом святой Анны. Всё это мне помогает, укрепляет меня.

– Владыка, как вы считаете, есть ли духовные наставники, подобные тем, о которых вы рассказывали, сейчас, в наше время?

– Знаете, я бы не сказал, что сейчас нет наставников, – по крайней мере, я не чувствовал такого, что нет. На вопросы, которые у меня возникали, я всегда получал ответы. И получаю их до сих пор. Я, конечно, не считаю и не думаю, что те, к кому я обращаюсь, – совершенные и богодухновенные старцы, но я доверяю их духовному опыту и той мудрости, которую они приобрели. Доверяю им не только лишь по своему чувству, а еще и потому, что каждый раз, когда осуществляю их совет, я вижу на деле, что этот совет правильный и он дает хороший результат. И за то, что есть такие люди и я имею возможность к ним обращаться, я очень благодарен Богу. Так что я думаю, такие люди есть. Возможно, тот, кто говорит, что теперь уже нет наставников, действительно чувствует какой-то духовный дефицит, но если он поищет, я уверен, что найдется человек с духовным опытом, который обязательно ему скажет то, что полезно для его души.

    

– А что представляет собой монашество в Грузии сейчас, какова его специфика? Мы слышали, что в Грузии много небольших монастырей с малым количеством монашествующих. Так ли это?

– Да, это так. Можно сказать, что у нас самые большие монастыри насчитывают чуть больше 30 человек. Это два монастыря: монастырь святой Нины в Бодбе и монастырь Самтавро в Мцхете, тоже женский монастырь. По количеству насельников к ним приближался мужской монастырь Шиомгвиме, но сейчас настоятеля выбрали в епископы, и основная часть братии ушли вместе с ним. А в основном наши монастыри, действительно, небольшие: в среднем 10–15 насельников, особенно мужские. В женских монастырях насельниц побольше: бывает и 20, и 25 сестер.

    

– Сколько приблизительно сейчас действующих монастырей в Грузии?

– Точно я не скажу, но думаю, что монастырей, которые действуют, больших и малых, где-то около 100. Точное число насельников неизвестно, но среди них много молодых. И это очень хорошее стремление у молодежи – удалиться подальше от мира. Ведь у нас много монастырей, расположенных в труднодоступных местах, в лесу, в горах, и, конечно, там есть связанные с этим бытовые проблемы, со светом, скажем, с водой…

Но и туда стремятся послушники – значит, есть у людей жажда монашества, пустынножительства. Так что у нас сейчас практически та же ситуация, что и в России: большое количество монастырей возрождено, но оно могло бы быть и большим.

– Владыка, а есть у грузинского монашества какие-то свои, специфические проблемы?

– Проблемы такие же, как у всех. Это наши общие проблемы. Ведь все мы современные люди. Мы люди, которые выросли с телевизором… Вот я не помню, скажем, время, когда не было телевизора. Для меня он всегда был, понимаете? А для кого-то всегда был, скажем, компьютер. Поэтому все проблемы наши – от нашей, так сказать, современности. И еще, конечно же, у нас на постсоветском пространстве есть еще одна беда – это то, что мы не были с детства приучены к вере, не были воцерковлены.

    

– Мне кажется, Грузия все-таки меньше пострадала от гонений на веру, чем другие республики в Советском Союзе.

Грузия – более традиционная страна, наш народ и в советское время старался сохранять православную традицию и не отрицал Бога.

– Да, Грузия была более традиционной страной, наш народ старался сохранять православную традицию и не отрицал Бога. Думаю, за счет этого мы и сохранились. Может быть, не было собственно воцерковления, но была традиция, и ее большинство людей всегда придерживалось.

Например, в нашей семье, сколько я себя помню, мама всегда отмечала Рождество и Пасху, а перед этим всегда держала пост. Может быть, она и не ходила еженедельно в храм, но Рождественский и Великий посты она держала, и эти праздники у нас в доме отмечались. И не было такого в нашей семье, чтобы мне запрещали в храм ходить: я помню, что, даже будучи маленьким, я часто вместе с мамой ходил в храм. Хотя не могу сказать, что моя мама была воцерковленным человеком, но в доме у нас всегда были иконы, и отрицания Бога в семье я не слышал никогда. А уж что говорили за стенами дома, чему учили в школах или вузах – всё это, конечно, было тем же, что и в других местах Советского Союза.

    

Но поскольку традиция все-таки сохранилась, то как только появилась возможность эту традицию наполнить сущностью, а сущность-то связана с верой, с Церковью, она сразу наполнилась, ожила, и люди совершенно естественно почувствовали надобность и желание обратиться к Богу и прийти в храм. У нас это как-то легче произошло, потому что не надо было ломать себя, преодолевать безбожие. Надо было менять не устой, а ритм жизни, перестраивать свой распорядок, выделять время уже для жизни церковной.

Сегодня, Божией милостью, в наши монастыри в основном приходит молодежь: и 18-, и 20-, и 25-летние.

Конечно, это произошло не одномоментно. Первыми были те молодые люди, которые пришли тогда, когда наш Святейший Патриарх взошел на престол. Это была, так сказать, первая волна возрождения монашеской жизни в Грузии. Потом, где-то в конце 1980-х, тоже много молодежи пришло. И сегодня, Божией милостью, в наши монастыри в основном приходит молодежь: и 18-, и 20-, и 25-летние.

– А у кого же им тогда учиться, если все молодые?

– Да, знаете, вот тот поток, который пришел в 1980-е годы, они ведь уже немолоды, и сейчас эта обязанность возложена на них.

    

– А есть ли какая-то духовная подпитка извне, какая-то передача духовного опыта?

– Конечно. Я уже говорил о сохранении преемственности монашеской традиции. Те, кто первыми пришли в монашество, приезжали и к матушке Серафиме, и в Пюхтицы ездили, и в Троице-Сергиеву Лавру (там, среди насельников Лавры, были наши архиереи), и в Псково-Печерский монастырь. Потом, когда появилась возможность общаться с Афоном, мы стали этим активно пользоваться, и теперь можем познавать и опыт святогорской традиции. Так что сегодняшнее наше положение таково: мы и сами учимся, и стараемся как-то учить тех, кто моложе, через наше общение с Афоном и с монастырями, существующими в России и на Украине.

Мы бережно храним те назидания, которые давали нам старцы, которых мы знали. Еще живы духовные чада отца Виталия, матушки Серафимы, мы можем общаться и общаемся с ними. Возникают какие-то вопросы – обсудим вместе, поделимся какой-то проблемой и выслушаем совет. А еще – слава Богу! – мы имеем возможность сказать, рассказать о своей проблеме Святейшему Патриарху и получить от него и наставление, и совет.