С 7 по 13 мая в Сретенском монастыре находилась Албазинская икона Божией Матери "Слово плоть бысть". На второй день, после того как икона была поставлена в соборе Сретенья Владимирской иконы Божией Матери, к ней выстроилась очередь, которая уже не могла уместиться в храме. И так с утра до вечера, в течение всех этих дней, не ослабевал поток желающих ей поклониться. Пребывание иконы в монастыре совпало с днем перенесения мощей священномученика Иллариона, бывшего наместника, а теперь небесного покровителя обители. Владыка Гавриил, сопровождающий икону во всех ее путешествиях, согласился встретиться с нашим корреспондентом и самым подробным образом ответил на все наши вопросы.

       

Во-первых, то, что об этой иконе знают многие люди и не только на Дальнем Востоке, но и в Москве и на Украине. Знают по спискам, по описанию, но своими глазами никто никогда ее не видел.

Известная нам история иконы начинается с Иркутска. Мы знаем, что старец иеромонах Ермоген взял ее в Иркутске, где она уже почиталась как чудотворная, и перенес в новую станицу Албазино, которую основали казаки первопроходцы, потому она и называется Албазинской. Это один из списков иконы "Слово плоть бысть", было все это в 1664 году.

В то время, когда икона уже постоянно находилась в Благовещенске, в кафедральном соборе Благовещения Божией Матери, довольно часто случались стычки с китайцами, которые постоянно нападали на город. Горожане выносили икону с крестным ходом на Амур, однажды китайцы увидели над городом Женщину в белом, испугались и отошли, с тех пор они больше не нападали.

В наше время китайская военная угроза остается достаточно серьезной. Надо думать, что значение иконы, как покровительницы и защитницы края, в том числе и в военном отношении, нисколько не уменьшилось.

После этого случая икону стали особо почитать пограничники. Они изображали ее на своих знаменах, на каждой заставе был свой список с Албазинской. И вот сейчас я написал Патриарху письмо с просьбой пограничников о возрождении этой традиции, чтобы икона Божией Матери была их покровительницей, как в старое время. И чтобы в день пограничника икона, по благословению Святейшего, бывала на границе.

Сейчас, как вы знаете, все границы ослабили, и она охраняется не очень хорошо. С нашей стороны ее еще хоть как-то охраняют, а с китайской ее вообще не охраняют. Очень многие китайцы теперь переходят границу и устраиваются жить в России. Провокаций на границе, как раньше, сейчас нет.

Много ли китайцев в Благовещенске? Можно ли сказать сейчас, что сбывается пророчество Серафима Вырицкого, где он говорит, что китайцы вот так вот тихо заберут себе нашу дальневосточную землю?

К этому все и идет. Они не с оружием, тихо мирно приходят. Сначала торговать, потом женятся на наших девушках. Многие китайцы работают на стройках, и они так и говорят: "Мы не для вас строим эти дома, мы строим дома для своих детей".

А почему русские женщины выходят замуж за китайцев, им больше не за кого там выйти?

Во-первых, китайцы трудолюбивые, а во-вторых, непьющие, они зарабатывают деньги. Так китайцы и оседают на нашей земле. Бывали с этими женитьбами такие случаи. Вот он женился на русской девушке, прописался, стал хозяином дома и участка, после этого китаец разводится, девушку выгоняет, а к нему на это место едут родственники и знакомые. Поэтому сейчас, если девушка хочет выйти за китайца, ей предлагают ехать для этого в Китай, в России брак не регистрируют.

Раньше было 90 церквей, в каждом поселке, в каждом селе была деревянная церковь. Сейчас 30 приходов и всего 15 церквей, но постепенно все это восстанавливается, территориально это вся амурская область, весь БАМ.

Да на Аннушке, раньше, года три назад, мы везде летали, сейчас с этим стало туго. Нет горючего. И теперь в основном мы поездами ездим, а в ближайшие города: Свободный, Белогорск, Зея - на машине.

Вы, наверное, знаете, что в одной сибирской епархии, построили церковь-вагон. У вас такое тоже есть?

Вагон дадут, но надо поставить священника, а у нас пока людей не хватает. На каждом приходе по одному священнику, а каждая такая поездка это как минимум полтора месяца. Нам, конечно, такой вагон очень нужен, есть такие поселки в тайге, где люди никогда не видели священника.

13 лет я был наместником монастыря и в 1988 году, в год 1000-летия крещения Руси, меня архиепископ Псковский и Порховский Владимир выдвинул на архиерейскую кафедру. И при хиротонии меня поставили в Хабаровск. А Хабаровская кафедра разделилась, раньше был Хабаровско-Владивостокский епископ - один на весь Дальний Восток.

Там была кафедра, которой временно управлял епископ Читинский, представляете: Чита, Иркутск, Хабаровск, Владивосток.

В 90-м году кафедру разделили. В Хабаровске - свой епископ, Владивостокский и Приморский - свой епископ, на Сахалине - свой епископ, на Камчатке - свой епископ и Магаданский свой, и Благовещенский - стало шесть епархий. Благодаря тому, что разделили епархии, православие быстро стало укрепляться.

Там без этого нельзя. Дальний Восток очень удален от духовного центра, и мы стараемся тесней между собой держаться.

Да, вот мы когда ездили с иконой чудотворной по Амуру, в Хабаровске служили, во Владивосток я к владыке приезжал, с иконой ездили на Сахалин. Сейчас, если Патриарх благословит, посетим Магадан и Камчатку.

Аборигенов сейчас осталось мало, они в основном в тайге, но они все православные. Святитель Иннокентий просветил весь Дальний Восток, от Благовещенска до Владивостока и от Камчатки до Сахалина, все это была его епархия. И он проповедовал среди аборигенов, остались деревни Иннокентиевки, много и сейчас среди них есть людей, которых зовут Иннокентиями.

Сейчас я все вам по порядку расскажу о путешествиях иконы. До революции Священный Синод благословил, чтобы после второго дня Троицы икона Албазинской Божией Матери объезжала весь Дальний восток, был специальный корабль для этого. Ее провожали торжественно, и она отправлялась вверх по Амуру, до Николаевска на Амуре и по притокам Амура тоже, потом спускалась вниз, бывала на Сахалине, и через 2 месяца только возвращалась в Благовещенск. Так икона объезжала епархию, и как покровительницу люди ее встречали. После того как в 1994 году образовалась епархия, мы возобновили эту традицию. Сначала мы выезжали в ближайшие города на машине и на автобусе вместе с певчими, потом поездом выезжали в Тынду, в Зею.

Вы всегда сами сопровождаете икону?

Везде где икона бывает, епископ туда приезжает, и там устраиваем торжество. А когда наступил 2000 год мы в план мероприятий, включили не только посещение благовещенской епархии с иконой Албазинской Божией Матери, но также решили посетить с ней Сахалин и Москву. До Сахалина мы долетели военным самолетом, там есть военный аэропорт, где стоят стратегические бомбардировщики. Мы освятили один из этих бомбардировщиков, и на этом самолете, он теперь называется Благовещенск, мы с иконой летали на Сахалин. Пробыли мы там неделю. А перед тем как ехать в Москву, я написал Патриарху письмо, испросил благословения, он дал благословение. Я написал, что хотел бы, чтобы икона наша, когда приедет в Москву, то остановилась бы в Сретенском монастыре, поскольку у нас с вашим монастырем особая связь. Когда я был наместником в Печерском монастыре, отец Тихон был у меня послушником. Потом когда здесь было подворье, я сюда тоже приезжал. Это такое доброе место, где было сретение Владимирской иконы, и вот мы решили привезти сюда и нашу икону.

Да, и поэтому мы с отцом Тихоном предварительно обговорили это и решили, что лучше всего приурочить наш приезд к празднику перенесения мощей святителя Иллариона. Людей много собирается и время хорошее, пасхальное. 1 мая нам бесплатно предоставили вагон, подцепили его к поезду Благовещенск-Москва. Мы поместили икону в купе, и с десятью сопровождающими, она всю неделю ехала. Можно было, конечно, вылететь самолетом, но нам показалось, что лучше, когда икона землею проедет по всей России, благословляя этот путь.

Люди знали, что икона будет ехать, но из вагона ее не выносили. На обратном пути Патриарх благословил сделать 2 остановки. В Иркутске и в Чите. В Иркутске вагон отцепят и икону вынесут на вокзал, и в собор повезут, через сутки подцепят и довезут до Читы, там опять она выйдет. В сентябре этого года исполнится 350 лет деревне Албазино, там часовню восстановили, и будет эта дата праздноваться на высоком уровне, из министерства культуры приедут люди, из Москвы, и икону мы туда привезем.

Начальник забайкальской читинской железной дороги Воробьев А.П.. Я к нему обратился, через министерство путей сообщения, и он быстро решил этот вопрос.

То есть не только у начальника читинской железной дороги, но и в министерстве путей сообщения вы нашли доброжелательное отношение.

Да, и благодаря этому доброжелательному отношению, мы решили все вопросы не только с поездкой, но и с остановкой вагона на Ярославском вокзале, где он будет находиться до 13 мая.

Владыка, в 16 лет вы уже были послушником в монастыре и церковную жизнь в советские годы знаете не понаслышке. Что бы вы сказали об этом периоде в жизни Церкви?

Этот период, конечно, был очень тяжелый. И не знаю как для государства, но для Церкви он был действительно застойный. Когда я закончил академию и стал священником, я на приходе не имел права ничего делать. Священника принимали на работу, главный - староста, а священник исполнитель. Есть какие-то требы, я пришел, отслужил, и я не касаюсь, ни облачения, ни ремонта храма, ни благолепия - ничего. Если я проповедь говорю, я должен ее написать и нести к уполномоченному на проверку.

Уполномоченные были везде. В городе городской, в районе первый секретарь этим занимался. И мне уполномоченный давал специальную бумагу - регистрацию. Если я получил указ от епископа, то это еще ничего не значит, и староста меня служить не пустит, до тех пор пока уполномоченный мне не разрешит.

Как правило - нет. Это обычно были ставленники уполномоченного, а уполномоченные были ставленники КГБ. Вот он на пенсию выходит, куда его - в церковь. Уполномоченный, естественно, набирал своих людей. Зарплата, которую священник получал, облагалась налогом по 18 статье, священнослужители приравнивались к кустарям. Если я получал 200 рублей, то на руки мне выходило 80. 120 рублей я должен откладывать, чтобы через 3 месяца заплатить налог. На эти 80 рублей я должен был снимать квартиру, питаться...

Да. Иногда ко мне приходили, больше первый секретарь, пытались вести со мной разные разговоры. Я говорю им, - чем я вам могу помочь, ничем! Они говорят мне, - ну допустим, если вы узнаете, что где-то появился неблагоприятный, ненадежный человек, то вы нам сообщите. То есть они хотели, чтобы то, что мне открывают на исповеди, я им сообщал, хотя прямо они об этом не говорили. Но я им говорил, что тайну исповеди никакой священник вам открывать не будет. Была в то время и такая проблема - человек захотел креститься, но чтобы об этом никто не знал. А были такие случаи, когда крестились коммунисты, партийные работники, люди, которые занимали высокий пост в государстве. Староста всех крещаемых записывает в книгу, и эту книгу каждый месяц он носил второму секретарю.

Если складывались хорошие отношения со старостой, то иногда мы крестили без записи. Надо было как-то находить контакты со старостой. Всего и не расскажешь сразу, если я три месяца бился, чтобы разрешили звон. Стал звонить, а меня вызвали, кричат: "Какое вы имеете право"! А я был монахом и только после академии, и говорю, объясните мне, почему я не должен звонить? Никаких положений письменных об этом не было, просто запугивали священников и все.

У этого события есть предыстория. После академии я служил в Выборге, моим правящим архиереем был митрополит Никодим. В 67 году он мне предложил побыть секретарем Русской Духовной миссии в Иерусалиме, такой радости я даже себе представить не мог. Я тогда был иеродьяконом, а в миссии не было иеродьякона, поэтому на меня и пал его выбор. Мы приехали постом, отпраздновали Пасху.

Да, я видел два раза. Тогда еще был жив архиепископ Антоний (Завгородний). И когда в Великую Субботу Патриарх вышел с Благодатным огнем, мы не стали от него зажигать, а быстро, вместе с владыкой Антонием, нырнули в кувуклию Гроба Господня. Один грек забежал, владыка и я, и мы увидели в Гробе Господнем синего, небесного цвета огонь, мы брали его руками и умывались им. Какие-то доли секунды он не жег, но потом уже приобретал силу, и мы зажигали свечи.

А миру это все равно! Как вы думаете, почему так получается, что люди так мало внимания уделяют этому ежегодному чуду?

Это надо видеть! Я тоже, если бы не видел, сомневался. Но я увидел сам, горит огонь, и мы умываемся. Сплошной камень, мрамор, и весь покрыт огнем. Ни копоти нет, ничего, просто горит огонь и все.

Полтора года, и мне пришлось два раза быть на схождении Благодатного огня, потом уже заменили меня. Там обычно секретаря ставили на год, от силы на полтора.

Конечно. Это была такая хитрость, тогда ведь не выпускали никого, а так, несколько человек понемногу побыли. И начальник миссии долго не задерживался, и секретарь, и заместитель начальника. Одни только монахини, Горненского монастыря там по долгу жили, их туда специально посылали, чтобы поддерживать там монашескую жизнь.

Да Московской Патриархии. На горе Елеон - американский. До революции еще в самой миссии был мужской монастырь. Ну а потом, когда миссия разделилась, у нас остался только женский Горненский монастырь.

Да, у нас ведь свободное посещение было, мы сами объезжали, обходили. Я взял себе за правило каждый четверг бывать в Гефсимании на гробе Божией Матери и участвовать там в литургии. Я был иеродьяконом, и мне было проще, потому что греки очень ревниво относились к тому, что приходят русские и служат. А когда дьякон, он же не священник, к этому относились проще. И я попросил благословения у секретаря Греческой Патриархии служить со всеми дьяконами. А на гроб Господень мы ходили каждое утро, это у нас было за правило. Встаем часиков в шесть и сразу идем туда, там рано встают. А остальные места мы посещали на машине. Так что мы всю Палестину исколесили вдоль и поперек.

И вам ничего не мешало? Вы говорили, что как раз в том году была арабо-израильская война.

Там всего шесть дней была война. Она была не очень жестокая, никаких разрушений. Пошумели неделю, и потом арабы отошли. Евреи их в Синайскую пустыню выгнали и захватили Иерусалим и землю до побережья Мертвого моря, и река Иордан была границей. Потом были диверсии арабские, и поэтому все усиленно охранялось, но мы передвигались свободно, поскольку документы у нас были в порядке. И вот, когда я был в Иерусалиме, туда приезжала паломническая группа из Пскова, митрополит Иоанн Псковский и Порховский возглавлял ее. Он был уже пожилой, ему часто становилось плохо, и мне приходилось все время за ним ходить, от жары его спасать я у него там келейничал, а потом, когда они уехали, мы переписывались с ним. И уже в Выборге, я однажды получаю от него письмо, к тому времени митрополит Никодим уже рукоположил меня в иеромонахи. Он мне пишет, что у него настоятеля кафедрального собора забрали в Москву наместником, и не желал бы я настоятелем быть. Я пошел к митрополиту Никодиму, он мне говорит: "Ты закончил академию, чего тебе в Выборге сидеть"? И благословил меня переехать в Псковскую область. В 72-м году я стал настоятелем Троицкого собора в Пскове. Владыка меня сразу возвел в сан игумена, и до 75 года я был настоятелем. В 75 году умирает наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Алипий. Маститый старец, фронтовик. К тому времени я уже три года приезжал к нему исповедоваться, и мы вместе служили. И митрополит Иоанн посылает в Москву, в Священный Синод трех кандидатов на должность наместника: отца Иоанна Крестьянкина, бывшего эконома архимандрита Тимофея и меня, как настоятеля-игумена из Пскова. Совет старцев в монастыре выдвинул двоих кандидатов: отца Иоанна и отца Тимофея, а правящий архиерей своего настоятеля кафедрального собора. В Синоде разбирались и решили так: отец Иоанн хороший духовник, хороший священник с опытом, а отец Тимофей -эконом - хороший хозяйственник, но здесь надо человека с образованием духовным, и поскольку я закончил академию, то Синод решил поставить наместником меня. Братия меня знала, и никто был не против.

Он был большим ценителем искусства, собирал картины. Много у него было интересных, антикварных вещей. Он был хорошим проповедником, хорошим советчиком. К старцам, отцу Иоанну (Крестьянкину), отцу Серафиму, приезжали за благословением, а за советом приезжали к отцу наместнику. Слово его было сильным, скажет, как будто в шутку, а все сбывается.

Вы назвали архимандрита Алипия старцем, а святитель Игнатий Брянчанинов писал, что уже в его время тяжело было совмещать руководящую должность с духом старчества.

Да совмещать невозможно. Чтобы быть старцем, надо, конечно, отказаться от всех должностей, не только от должности наместника, а и от должности эконома, келаря. Мне надо наказывать послушников, если я веду административную часть, мне надо кого-то даже выгнать. А духовник не мог бы этого даже по своему состоянию делать. Вот например, когда я стал наместником - я принимаю в число братии, постригаю, решаю кого сделать кандидатом, приходится где-то наказать. С кого-то снять, допустим, подрясник за прогулы, за лень. Он идет к духовнику. Духовник, конечно, его обласкает, успокоит, и благословит. И ему все прощает, и говорит: "Иди к наместнику, упади в ноги, попроси прощения". Я говорю: "Отец Иоанн, ну нельзя его держать в монастыре". А отец Иоанн, как духовник, не может так строго. И духовником и наместником быть невозможно. Ну что я за духовник, если мне нужно быстро поехать куда-то, я должен выехать из монастыря к властям или к уполномоченному, а духовник должен постоянно находиться на месте. К нему приходит не только братия, к нему приходит наместник, к нему приходят другие старцы исповедоваться, духовничество это подвиг очень тяжелый. И поэтому отец Алипий был не столько духовником, сколько хорошим, добрым советчиком, наставником и в житейском, и в духовном. К нему очень много приезжало семейных людей. Приезжали к нему молодые люди, которые не знали, как дальше свою жизнь построить, и он им помогал. В основном он почему-то советовал, чтобы молодые люди женились или замуж выходили. В монахи вы всегда успеете, - говорил. Многие ему благодарны до сих пор, кого он благословил, потому что они хорошо живут. Был у него большой жизненный опыт, он видел внутреннее состояние людей, по их разговору, по их делам - ну куда ему в монахи идти, он, допустим, еще не готов. Он прошел войну, на войне, наверное, можно хорошо научиться разбираться в людях. До войны, как он мне говорил, он закончил художественную школу и когда был на войне, он больше всего занимался тем, что писал плакаты.

Его призвали на фронт из Троице-Сергиевой лавры, где он был послушником. И в лавре он уже начинал заниматься иконописью.

Писал, в монастыре есть большая икона преподобномученика Корнилия его работы, Божией Матери Псково-Печерской, и несколько росписей в Успенском храме. Когда становишься руководителем здесь уже нельзя совмещать иконопись, надо что-то одно или пиши или работай. А ему служить надо было, служил он часто. И надо заниматься хозяйством. Поэтому написал он мало.

Да. Отец Серафим (Розенберг) пришел в монастырь когда ему было 15 лет, он из семьи прибалтийских немцев. И как он пришел в монастырь, так никуда из него 50 лет не выходил. Однажды случилась в монастыре неприятность какая-то, его как свидетеля вызывали на суд, но он и тогда не пошел, как-то удалось обойтись. Родители к нему приезжали, уговаривали его выйти наружу, но он и тогда не вышел.

Ну если бы поставили его на принципе, иди и все тут, он конечно пошел бы, но там никто этого не делал. Если пришел человек в монастырь, и видно как он трудится, видишь по его трудам, что он создан для монастыря. Он несет послушание с утра до вечера, никогда нигде не отлынивает. И если человек не хочет, то куда его посылать. На почту послать, так можно кого-нибудь другого. За продуктами - есть ребята и пробивные и веселые. А у него такое положение - келья, церковь и послушание. И руководство монастыря естественно смотрит, для чего человека рвать? Когда родители приезжали, тут конечно уговаривали его, но он сказал: "Нет, я уже никуда не поеду, я предал себя полностью монашеской жизни". Некоторые его упрекали: "Ты родителям не оказываешь послушания". И как бы то ни было, все это он пережил. Конечно, он переживал, как человек и сомневался, но все-таки остался твердым, и Господь дал ему и дар прозрения, и дар пророчества. Многие к нему приходили, и многих он наставлял. Самое главное то, что он был очень сильный молитвенник. Такой он был молитвенник, мы все в монастыре удивлялись и старцы, и отец Иоанн. Все отдавали предпочтение его молитвам. И есть такое мнение, что его молитвами только монастырь и держался в трудные годы. В 30-е трудно было, а Обитель не только жила, но и украшалась, и умножалась. Как он вел свою жизнь, как с Господом общался - никто эту тайну не знает, но его жизнь была, конечно, образцом для всех. И для нас молодых, и для духовников, и особенно для паломников. Они не то что с ним беседовали, а вот он идет по монастырю - его движения, его взгляд, его труд, все, что он делает - по всему было видно, что это уже не земной человек. Весь его вид излучал послушание, излучал молитву, терпение. Он мало говорил, а если с кем заговорит, то это считалось за что-то сверхъестественное, и человек расцветал. И я когда был наместником, когда безвыходное положение было для какого-нибудь послушника или священника, или монаха - я говорил: "Иди к отцу Серафиму, как он скажет, так и будет"! Были такие случаи, что он не принимал, просто не выходил и все! И вот тогда мы замечали, что человек уже уходил из обители, видно уже отец Серафим знал это или чувствовал. А другого примет, поговорит, и все как-то образуется. Духовная жизнь, она очень серьезная, и в словах ее не опишешь, надо пережить.

Отец Александр был тоже очень духовный человек, он был из псковичей и в монастырь пришел после армии. Он не воевал, по болезни не был взят. У него был другой уклон, он был очень любвеобильный, все прощал, там где надо бы и наказать. Он у нас был благочинным. Я ему говорю: "Отец Александр вы сами назначили список - надо служить священнику, а его нет, и вы все ему прощаете, все покрываете". Но такое у него было любвеобильное сердце, что он всех прощал. Этим всепрощением он тоже снискал любовь братии, и люди к нему приходили. Потом по болезни он перестал быть благочинным и больше всего стал заниматься духовничеством. Он больше всех старцев исповедывал народ. Он не был братским духовником. Приходили к нему и братия за советом, но духовником он был для народа. Его послушанием было каждое воскресенье, каждую субботу и праздники исповедывать народ. Народ к нему шел и он хорошо на них влиял, их наставлял.

А отец Иоанн Крестьянкин, среди этих трех человек, каким особым даром отличался?

У отца Иоанна вообще дар прозорливости. Я на себе испытывал, когда еще ездил туда священником. Однажды был такой случай, на праздник, мы приехали, и там гости были, и была полиелейная служба в день архангела Михаила. Торжественная служба: отец Серафим, отец Иоанн, отец Александр архимандриты, а я был игуменом, и когда стали на полиелей выходить, то отец Иоанн и говорит: "Отец Гавриил, возглавьте нам полиелей"! Я ему возражаю, они ведь архимандриты и в митрах, а отец Иоанн мне: "Возглавьте, возглавьте"! Это было в 74 году. Послали к отцу Алипию.. И отец Алипий говорит, а он такой был, как бы немного юродивый: "Ну если он хочет, то пусть. Братия пожелала? Пожелала"! И представьте мое положение, я игумен в клобуке, а рядом стоят старцы архимандриты. И мы вышли на полиелей, конечно мне было очень неудобно, и вот эта мысль отца Иоанна, откуда она взялась - возглавьте нам полиелей и все! А через год я уже стал наместником. И это только сильный, яркий пример, а еще много было другого. И другие постоянно ощущали его прозорливость. Он, конечно, старался по своей скромности не очень это афишировать. Ну да как такое скроешь. И вся Москва, весь Ленинград - все ездили к нему.

Псково-Печерский монастырь, во-первых, сохранился чудом. Когда были тридцатые годы, он находился на эстонской стороне. Граница проходила перед Псковом, и коммунисты его достать не могли. Многие эстонцы заботились о монастыре, и хотя они не православные были, они приходили в монастырь именно для духовной беседы. Чудотворную икону Божией Матери - эстонцы очень почитают.

А потом, он так был особенно расположен. Многие монастыри закрывали и делали из них больницы или какие-то дома отдыха, Псково-Печерский монастырь был непригоден ни к чему такому. Он находится в котловане, там протекал ручей, и было дикое место. Это был духовный оазис очень сильный, и закрыть его было невозможно после войны. В свое время большую роль в этом сыграл отец Серафим, во время войны он на крыше Успенского храма укрывал трех наших партизан-разведчиков. В монастыре стояли немцы, техника боевая, а наши разведчики в монастыре вели свою работу. Отец Серафим их кормил, скрывал, а немцы не могли и подумать, что он делает что-то против них. Разведчики свое дело сделали и ушли, и отец Серафим их ночью тихонько за стену проводил. А когда кончилась война один из них остался жив и приезжал в монастырь, и поведал эту историю, это тоже сыграло свою роль. Ну и, конечно, Промысел Божий, который не дал закрыть.

Я поступил в семинарию и в то же время поступил послушником в Свято-Успенский одесский монастырь. Сдал экзамены и пошел в монастырь к наместнику, попросился в послушники. Все воспитанники жили в семинарии, а монастырь с семинарией были тесно очень связаны, и жить в монастыре не возбранялось. Я как-то не любил город - эту суету, кино... Был 58 год, когда я стал послушником Свято-Успенского одесского монастыря. Мне сразу дали подрясник, и в первом классе семинарии я учился уже послушником. Мне тогда было 18 лет. И в 60-м году отца Кукшу сослали в наш монастырь, его преследовали очень сильно. Он был в Жировицах, он был в Почаеве. И за его прозорливость, к нему много очень ездили, тогда его перевели в Жировицы. А туда снова стали ездить к нему, тогда решили сослать его в Одессу. Приставили к нему очень строгий контроль. Дали ему такого послушника, который не допускал к нему никого. Но нам не нравилось то, что он даже нас не стал пускать. Привезли старца ночью, а наутро уже вся Одесса знала, что отец Кукша у нас в монастыре. И одного послушника поставили келейником прямо в келии, чтобы не пускал никого, а другой послушник в келье напротив, тоже всех отгонял. И всюду его водил этот послушник, сам старец нигде не ходил, ему не разрешали. Старец все это очень кротко переносил. Сказали: не ходи, ну не идет, сказали: сиди дома, он сидит.

И прозорливость отца Кукши я тоже на себе испытал. Однажды летом, это уже в третий класс я перешел. Иду с работы, работы тяжелой там было много, надо патриаршую дачу осыпать песком, а песок от моря поднимали. Там патриаршая дача была и гостиница для приезжих архиереев, и виноградники там были большие. Наша обязанность была территорию содержать, дорогу посыпать, чтоб чисто было, за цветами ухаживать и виноградники подвязывать, окапывать, поливать, окучивать, опрыскивать. И вот я иду однажды вечером, думаю, что надо поехать домой, отдохнуть перед занятиями, каникулы были. Устал, еще и есть хотелось, иду, а отец Кукша сидит в беседке, послушник его как раз куда-то отлучился, я поздоровался. Он говорит, - иди-ка сюда. Видит, что я в таком состоянии, говорит, - садись. И стал он мне рассказывать, как он мальчиком путешествовал в Иерусалим. Как они в Яффу приехали пароходом, как они опаздывали, торопились из Яффы в Иерусалим, потому что там в 6 часов закрывались двери Храма, и к Гробу Господню уже не попасть, только на следующее утро, а им очень хотелось. И он мне все подробно рассказывает, как они подошли к храму, как араб с ключами не пускает их. Как раз время наступило с 6-ти часов храм закрывался, кто остался в храме, тот там и остается, а кто вышел - все. И он говорит: "Я подошел, а араб уже не пускает, всех гонит наших русских паломников. И вот я маленький был, я раз под ним и проскользнул, а дверь еще не совсем закрыли. И побежал, а там камень помазания, (на котором Спасителя готовили к погребению ред.) лампады над ним висели, и вот я как-то неудачно поклонился, и лампада на меня пролилась". И он испугался, и скорее обратно, и когда выбежал, люди с радостью масло с него собирают и помазываются им. Вот этот случай мне рассказал, а я сижу и думаю, да что старец мне говорит, мне есть хочется. И особо не запоминаю, так он мне еще много про Иерусалим говорил. Я забыл об этом, уже закончил семинарию, закончил академию, служил в Выборге и вдруг, меня назначают секретарем миссии в Иерусалиме. И только в Иерусалиме, когда я приехал в Яффу, я вспомнил рассказ отца Кукши. То есть он мне пророчествовал, что я буду в Иерусалиме. Это был 63, а я поехал в 67 году. Это мое самое главное впечатление от отца Кукши. И потом, когда я еще только закончил семинарию, приехал к нему прощаться: "Батюшка, благословите в академию". Он тоже меня так хорошо напутствовал и сказал: "Иди, трудись". И вот сейчас не помню, такое слово мне сказал, которое чувствую, что сбывается, но что конкретно сказал, сейчас не помню. Многие люди от него так получили откровения.

Что-то он мне сказал такое, что я не помню сейчас что, но с этим было связано. Это сейчас как-то молодежь повнимательней, меньше заботы о насущном и больше о духовном, а мы вечно были голодные, все время спать хотелось, пока читают - уснешь. Регент как даст тебе четками - проснешься. Поэтому такие духовные беседы с отцами забывались, мы просто физически не могли их запомнить. Но то, что я с ним беседовал, общался, мне много дало. И Свято-Успенский монастырь тогда был неизвестный, всего там было 30 человек братии. А когда отца Кукшу туда перевели, то монастырь стал и материально и духовно богатеть.