Город потерянных доминант

Фото: Станислав Марченко

Почему в Петербурге так непросто восстановить разрушенный храм? Кто регулирует процесс реставрации утраченного памятника архитектуры? В каких случаях Церковь должна уступить протестной общественности и отказаться от храмостроительства? На вопросы отвечает председатель Епархиальной комиссии по архитектурно-художественным вопросам архимандрит Александр (Фёдоров).

Тонкости подряда

— Отец Александр, существуют ли нормы, регулирующие воссоздание храмов?

— Если речь идет о памятнике архитектуры, то реставрация должна проходить с проведением экспертизы, при наличии всех необходимых справок и документов. Процесс контролирует комитет по государственному использованию и охране памятников (КГИОП). Надзор со стороны этой структуры будет в любом случае, если речь идет о памятнике, независимо от того, церковные это сооружения или светские, независимо от того, кто владеет объектом — а он может находиться в собственности Церкви, может быть предоставлен государством в безвозмездное пользование, как большинство наших храмов, может находиться в совместном использовании, когда пространство делят, например, музей и храм на заранееоговоренных условиях. В последнем случае больше ответственности несет музейная организация, которая и будет вступать в отношения с КГИОП, но и приход не останется в стороне. В случае прямой собственности или договора о безвозмездном пользовании — вся забота ляжет на приход.

— Это касается и поиска подрядчика?

— Да, встает вопрос, кто всё это будет финансировать. Если деньги дает спонсор или у прихода есть свои средства, которые он готов тратить, то КГИОП выполняет только надзорную функцию, следит, чтобы не было нарушений. Привлечение государственных средств возможно только в случае памятника архитектуры, потому что деньги даются не приходу, не организации, а именно памятнику, у которого есть пользователь. В данном случае Церкви легче работать, если объект не принадлежит нам напрямую, а находится в нашем пользовании. Но сложности всё равно есть.

— В чем сложность?

— В случае государственного финансирования мы не можем выбрать подрядчика сами. Необходимо проведение тендера. Это не такой конкурс, где организации демонстрируют свое мастерство, прошлые работы, доказывая профессиональную компетентность. Принцип иной — в тендере побеждает тот, кто предложит наиболее льготные условия, то есть сделает работу как можно дешев­ле и быстрее. Мы можем быть ими довольны, можем не быть, но поделать ничего уже нельзя, потому что компания победила в тендере. Этот механизм не позволяет выбрать наиболее грамотных и квалифицированных специалистов. Кроме того, обозначенные в конкурсной документации суммы зачастую вырастают, и работы становятся дороже заявленного ранее (о качестве тоже можно было бы говорить). Это проблема не только церковных зданий, она общая, и в ней с нами солидарны многие светские специалисты. Поэтому наиболее эффективно работа продвигается, когда мы можем тратить свои средства или находим спонсора, но так получается не всегда — приходится обращаться за помощью к государству.

— Получается, что работа с государственным участием наименее эффективна…

— Нет, может быть вполне эффективной, есть очень много удачных примеров. Это большинство значимых петербургских храмов. Особенно если храм восстанавливается не просто по адресной программе, но и с привлечением вниманияобщественности, прессы, большого количества средств. Такой как Николаевский Морской собор в Кронштадте. Другое дело, что большинство церковных объектов, нуждающихся в реставрации, не могут войти в адресные программы, чтобы на них выделяли большие деньги. И с такими, рядовыми, объектами всегда возникают какие-нибудь проблемы, трения. Это не только церковных зданий касается, но и светских.

— Есть ли у нас сегодня ресурсы, возможности и знания для проведения таких работ? Хватает ли современным мастерам навыков, квалификации?

— Со средствами трудно, а мастера, которые могут работать качественно, засвидетельствовавшие на ряде объектов очень высокий уровень работ, безусловно, есть. Поэтому, если бы дали свободно выбирать подрядчиков, таковые бы нашлись, это несомненно.

Связи с общественностью

— Давайте обсудим взаимоотношения Церкви и общества. Часто это становится настоящей проблемой — участок, на который претендует Церковь, нужен жителям для других целей. Подключаются правозащитники, возникает конфликт. Может, не стоит быть столь категоричным, может, необходимо иногда идти на уступки общественности?

— Не могу утверждать, что храмы необходимо восстанавливать в ста процентах случаев. Но даже если такой нужды нет, то не потому что сквер, например, нужен для прогулок, а потому, что в этом нет целесообразности для Церкви. Мне кажется, что если мы не оставляем кого-нибудь без крыши над головой, не выставляем на улицу, то Церковь имеет все моральные основания на работу. Нужно постепенно, дипломатично добиваться освобождения места под строительство. Если раньше этот участок принадлежал Церкви, то у нее есть право его вернуть. А воссоздавать точную копию утраченного храма или же строить что-то другое в память о нем, если здание не представляло особой архитектурной ценности, — это уже другой вопрос.

Фото: Станислав Марченко

— Но тут порой возникают проблемы с соблюдением санитарных норм. Сейчас храма нет, а если «втиснуть» его в плотную городскую застройку, не случится ли так, что жителям будет недоставать света или им будет мешать колокольный звон?

— А если бы храм не снесли? Он бы стоял на своем месте, звонили бы колокола, всё было бы в порядке. К тому же, санитарные нормы меняются. В центральных районах тесно, в возведенных в советское время — просторнее. Сейчас же так уплотняют застройку, что еще 30 лет назад это представлялось невозможным именно с точки зрения нормативов. Думаю, что в большинстве случаев, когда храм все-таки возникает на спорной территории, бóльшая часть жителей остаются довольны.

Преимущества советского Генплана

— Бывали ли случаи, когда воссоздаваемый храм не вписывался в отстроенный после его сноса архитектурный ансамбль?

— Иногда нет даже возможности высвободить пятно для застройки — как, например, для храма «Спас-на-Водах». Сейчас на его месте часовня. А чтобы воссоздать саму церковь, нужно некоторые другие постройки «подвинуть». Или храм Успения Пресвятой Богородицы на Сенной площади, который планируется воссоздать по проекту Рафаэля Даянова. Это тоже проблемный объект. Хотя даже бизнесмены пошли нам на уступки, готовы были потесниться. Но возникла сложность с метрополитеном. Рядом стоит вестибюль станции метро «Сенная площадь». Технически выполнить работы можно, но по нормативам не получается.

— Но, наверное, бывают случаи, когда удается обходить подобные препятствия?

— Это довольно сложно. В нашем городе процесс воссоздания и строительства новых храмов проходит гораздо медленнее, чем в Москве. Нам надо ориентироваться на столицу. Там работает программа «200 храмов». Курирует ее советник Патриарха Владимир Ресин. Его ведомство добивается, чтобы участки, предназначенные уже для иных объектов, высвобождались под храмы. Конечно, бóльшей частью речь идет именно о новых храмах.

— Наши проблемы коренятся в Генплане Санкт-Петербурга?

— В советском Ленинграде делалось многое для сохранения городской структуры и ее развития в правильном направлении. Но, по понятным причинам, не было возможности не только новые храмы предусматривать в Генеральном плане, но и места, где располагались старые, отдавались под другие объекты. Сегодня ситуация усугубляется тем, что город буквально распродан по кусочкам, часть же земли, наоборот, относится к охранным зонам. Поэтому строительство в принципе затруднено. В идеале Генплан должен работать как единый слаженный механизм, руководимый главным архитектором. Этого нет. Достижения, которые были сделаны в градостроительстве к концу советского периода, утрачены. Мне кажется, что церковная составляющая могла бы помочь городу в целом, потому что задала бы правильный тон для развития городской среды, городского пространства. А если речь идет именно о старой части города, о воссоздании исторических храмов, то у Церкви здесь все преимущества: утрата доминанты делает городскую среду невзрачной, а когда доминанта возвращается, город кристаллизуется вокруг нее и становится лучше.

Особенности национальной реставрации

— Встречается мнение, что не стоит воссоздавать полностью утраченные здания, потому что это в любом случае будет «новодел». Мол, лучше сохранять нетронутыми остатки, фундамент. Что вы думаете по этому поводу?

— Опять же, всё зависит от ситуации. Яркий непетербургский пример — Десятинная церковь в Киеве. Ценнейший памятник археологии. Если оставить его нетронутым, через 50 лет ученые, в который раз проникая в эти слои, но уже новыми методами, смогут найти что-то ценное для науки. А если здесь строить новое здание или даже просто законсервировать остатки, ущерб будет слишком велик.

Есть обратные примеры. Так, я приветствую восстановление храма Христа Спасителя, Иверской часовни у Красной площади в Москве, Казанского собора (тоже на Красной площади), в Петербурге — Розового па­вильона в Павловском парке. В советское время у искусствоведов было ругательное слово «новодел». Вот с их точки зрения всё перечисленное мной, несомненно, «новодел», но я считаю правильным, что эти объекты воссозданы.

Есть международный документ — «Венецианская хартия», посвященный вопросам сохранения и реставрации памятников и достопримечательных мест, принятый в 1960-х годах. Этой хартией руководствуется международная организация ИКОМОС, занимающая­ся защитой памятников. Ее членом является и наша страна. Главный принцип ИКОМОСа — по максимуму сохранять памятники, по минимуму добавлять новых деталей. А если и делать что-то новое, то в других материалах, в другом цвете, дабы было ясно — где подлинник, а где — новые элементы. Но, следуя этой логике, мы бы не воссоздали ни Екатерининский дворец в Пушкине, ни Павловский дворец — эти разрушенные во время войны ансамбли так бы и оставались в руинах. Приходили бы и плакались на развалинах былого великолепия. Хорошо, что порой международные и отечественные подходы к реставрации не совпадают.

— Раз мы говорим о различии отечественного и зарубежного подходов, наверное, стоит сказать о том, что само понятие реставрации в России и за границей различно?

— В зарубежной практике реставрация в целом называется словом conservation, «консервация». Это как раз соответствует принципам Венецианской хартии — предпочтительно сохранить, заморозить объект. Нам же важнее увидеть результат, ценный функционально и эстетически, поэтому мы предпочитаем слово реставрация — «воссоздание», когда говорим о сохранении исторических памятников.

— Но помимо консервации и реставрации есть и другие варианты?

— Да, например, графическая реконструкция, когда мы не проводим реставрации, воссоздания объекта, а представляем в чертежах или макете варианты, как это могло бы выглядеть. Реновация, когда объект дополняется новыми функциями, изначально ему не присущими, — это уже более сложный конгломерат работ. Есть такое понятие, как анастилоз — воссоздание памятника из отдельных его частей. Любой из этих вариантов может быть применен к церковному зданию. Например, в Санкт-Петербурге порядка 50 зданий монастырских и архиерейских подворий, построенных в период начиная с петровской эпохи и по 1917 год. Некоторые сохранились отлично, но используются совершенно не по назначению: универмаг «Гаванский» — это бывшее подворье Пюхтицкого монастыря, институт киноинженеров — Училищный совет Синода, и так далее. Есть обратные примеры: бывшее Ярославское синодальное подворье вернулось в свое время Церкви, сейчас там храм и братство святой Анастасии Узорешительницы. Если возвращать подворья Церкви, то не обязательно в ту епархию, которой они раньше принадлежали, можно приспособить их для городских церковных нужд — проведения миссионерской, социальной, молодежной работы.

— Отдельная проблема — реставрация интерьеров, пострадавших в советское время даже больше, чем сами церковные здания. Зачастую нет ни чертежей, ни фотографий, по которым можно восстановить внутреннее убранство. Как тут быть?

— Вопрос решается для каждого случая по-своему. Например, весной в Петербург приезжал Патриарх, осматривал помещение храма в старом здании Духовной академии. Сказал, чтобы восстанавливали убранство как можно ближе к оригиналу. Для этого потребуется еще посидеть в архивах. Работа будет тяжелой: материалов пока недостаточно, но они есть, и есть надежда найти дополнительные. Но часты случаи, когда без фантазии реставраторов не обойтись. Тем более что «самодеятельность» бывает вполне оправдана. В Казанском соборе восстанавливали иконостас, сооруженный Константином Тоном взамен первоначального, проектировавшегося Андреем Воронихиным. Иконостас был облицован трофейным серебром, отнятым у французов. В нашем случае, конечно, ни о каком серебре речи не было, но получилось симпатично. Так вот, сначала иконостас поставили так, что алтарное пространство получилось довольно небольшим. Патриарх Алексий II благословил передвинуть иконостас на одно звено вперед. Стало интереснее и лучше. А потом я на старых чертежах обнаружил, что Воронихин первоначально предполагал поставить иконостас еще ближе, чтобы алтарь стал еще больше. Храм жил своей жизнью. Я думаю, что в реставрации, в том числе и интерьеров, всегда остается место для дискуссии, для вариантов.