«Что в имени тебе моем?»

Гамлет за рулем

Есть такие сервисы вызова такси, где на телефон клиенту приходит короткое сообщение о прибытии машины и указывается имя водителя. Вызываю однажды машину, получаю СМС: автомобиль марки (предположим) «Нисан», цвет (предположим) черный, водителя зовут Гамлет. Вообще-то я не помню точно марку и цвет той машины, но не забуду имя водителя. Без всяких «предположим» водителем был Гамлет. «Очень, – думаю, – интересно знать, какой же из себя этот таксист Гамлет. В берете? Со шпагой? С грустными глазами, как у Смоктуновского?..» Приезжает машина, я выхожу из дома, сажусь в кабину. За рулем восточного вида человек лет сорока. Худой, коротковолосый, в щетине. Ничего нордического. Ничего потустороннего и загадочного. Спрашиваю: «Вы Гамлет?» Он говорит: «Гамлет. Куда ехать?» Я ответил, и мы поехали.

Но ведь интересно же: почему Гамлет? Почему не Дон-Кихот, не д’Артаньян? Я спросил. Без подколок. По-доброму. Он говорит: «А у меня папа был театрал. Врачом работал. Простым врачом. Не начальник больницы, не чиновник. Просто участковый доктор. Но влюблен был в театр без памяти. Мог километров за сто в Баку ехать на спектакль или на оперу и потом ночью возвращаться, чтобы утром быть на работе. Вот он меня Гамлетом и назвал». Спрашиваю: «А еще братья и сестры есть?» – «Есть». – «А они, – говорю, – Джульетты, Офелии, Меркуцио?» Он невозмутимо крутит руль (привык, небось, к таким вопросам): «Нет. У них простые имена. Только я один – Гамлет». Едем дальше молча. Я улыбаюсь в окно. По-доброму. Потом говорю: «Вы ведь азербайджанец, да? Если в Баку отец в театр ездил, значит – азербайджанец. А знаете, был еще такой азербайджанец, которого Онегиным звали…» Теперь уже он улыбается: «Нет, не знаю».

Власть героя

Оне́гин Юси́ф оглы́ Гаджикаси́мов

И было сердцу ничего не надо,
Когда пила я этот жгучий зной…
«Онегина» воздушная громада,
Как облако, стояла надо мной.

Какая власть над судьбами людей – и не только у автора, но и у персонажа: он вроде бы тень, вымысел – а тоже действует

Это Ахматова. Сына в честь Пушкина она не назвала, но поэзией того зачарована была. И как же точно выразилась: «воздушная громада». А я думаю: кого-то же еще в честь Пушкина назвали? Точно. Вспомнил: Вампилова, драматурга, в честь Пушкина Александром назвали. Вампилова потрясающего, который «Утиную охоту» написал и «Старшего сына». И «Дом окнами в поле», и «Провинциальные анекдоты». Который вообще был уникум и самородок. Все, что написал, – в точку. Он еще меньше Пушкина прожил. В 35 утонул в Байкале. В 1972-м.

«И туч плывут по небу корабли. / Но каждая могила – край земли».

А родился он в том же 1937-м, что и Онегин. В юбилейный год. И надо же, какая власть, думаю, у Пушкина над судьбами людей. И не только у Пушкина, но и у Онегина; не только у Шекспира, но и у Гамлета. Не только, то есть, у автора, но и у персонажа. Он вроде бы тень, вымысел – а тоже действует. «Воздушная громада». «Воздушная», но «громада».

«Онегин» и космос   

А еще иду и вспоминаю Германа Титова. Дублера Гагарина и второго в мире космонавта. Я про него фильм документальный видел. Этот Германом стал в честь героя пушкинской «Пиковой дамы» (хотя я сына в честь такого героя назвать побоялся бы). И сестра у него – Земфира. Эта – в честь снова пушкинских «Цыган», тех, где еще Алеко (хотя я в честь такой героини дочку тоже назвать побоялся бы). У них – у Германа с Земфирой – батька учителем русской литературы был где-то на Алтае. И, видно, любил творчество «солнца русской поэзии» не шутя. Называл детей не по святцам, а по школьной программе. Вот назови он сына не в честь Германа, а в честь хотя бы Ленского – Владимиром, Титов, быть может, первым в космос полетел: есть слух, что партия не хотела посылать на орбиту русского человека с именем Герман. Юрий лучше. Привычнее. Теплее. Так или нет, но второй в мире космонавт тоже Пушкина любил. Ему Пушкин жить помогал. Точнее, выжить.

Летчик-космонавт Герман Титов

Герман Титов в сурдокамере читал вслух «Евгения Онегина» – чтобы сохранить психическое здоровье

Космонавтов тренируют и дрессируют так, что до космоса еще не всякий доберется: можно на земле приказать долго жить от перегрузок и несчастных случаев. И сколько их таких – пионеров неба, скончавшихся при тренировках на земле! Один из видов испытания – сурдокамера. Это такое место, где нет ни одного звука и полная темнота. Там надо сидеть. Иногда сутками. А на тебя смотрят врачи всякие, и ты весь в датчиках. Тебя проверяют на переносимость одиночества, неподвижности и отсутствия внешних раздражителей. Проще говоря, проверяют, сойдешь ты с ума в космосе или не сойдешь. Так вот Герман Титов в сурдокамере читал вслух «Евгения Онегина» целыми главами. Чтобы сохранить психическое здоровье. Чтобы выйти из этой камеры полезным для общества человеком. И читал он так много, что у наблюдавших за ним специалистов создалось впечатление, что Титов знает наизусть всего «Онегина». Но он и Маяковского знал, и еще что-то. Эрудит был и умница. Одним словом, вышел он из камеры полезным для общества космонавтом. И попробуй теперь скажи, что для освоения космоса нужна только физика, только инженеры, только сложная техника.

Для того, чтобы к звездам летать, надо прежде на звезды смотреть. А смотреть на звезды – это уже поэзия, при отсутствии которой ты всю жизнь будешь только в землю смотреть, словно потерял что-то.

Больше ничего в тот день я вспомнить не успел, потому что мне недалеко идти было от места высадки из машины Гамлета. А если честнее, то я ничего больше пока про жизнь Онегина вне классной комнаты по литературе не помню. «И больше не было чернил, и карандаш сломался». Вот вспомню или узнаю, тогда расскажу. Честное слово.