«Блохинвальд»… Это странное слово, очень близкое по звучанию к слову «Бухенвальд», я случайно увидел в Интернете и сразу понял, что оно обозначает: «Онкологический центр им. Н.Н. Блохина на Каширке». И вспомнилось мое пребывание там 12 лет назад…
В мае 2002 года в онкологическом диспансере Нижнего Новгорода мне был поставлен жуткий диагноз: рак крови – лимфогранулематоз 4-й (последней) степени. Я еще не отошел от шока, вызванного этим известием, как началось тяжелейшее лечение – курсы химиотерапии и радиооблучения. Хотя и переносил я их благополучно, однако самочувствие было отвратительным.
Каждый день я прощался с миром – понимал, что спасения нет. В отчаянии я обратился к Богу и в редкие часы, когда спадала температура, посещал церковь, усердно молясь. Так – в борьбе с болезнью и отчаянием – прошло полгода, и результаты были налицо: высокой температуры уже не случалось, самочувствие было удовлетворительным. Чтобы удостовериться в благополучном исходе лечения, мой лечащий врач в конце ноября повезла меня в Питер – только там была установка, которая могла разглядеть злокачественные клетки в организме. Обследование в Питере длилось недолго, и результат был сказочно невообразимым: злокачественные клетки в организме отсутствовали!
Если учесть, что последние полгода я каждый день по нескольку раз прощался с миром, это известие прозвучало как гром с ясного неба. Значит, я буду жить?! Буду видеть окружающий мир?! Не покину жену и детей?! Переполнявшие меня чувства оказались мне не под силу, я не смог справиться с нахлынувшими эмоциями – рыдания сотрясали меня целый час, пока мы ехали через весь Питер, пока шли на посадку и даже к купе поезда. Мозг сверлила только одна мысль: «НЕУЖЕЛИ Я БУДУ ЖИТЬ?!!!» С большим трудом я успокоился. Оказывается, прощание с жизнью – потрясение, а возвращение к жизни – потрясение не меньшее…
Потихоньку все стало входить в колею. Я вышел на работу и окунулся в изрядно запущенные дела фирмы. Так прошел месяц, мы встретили Новый 2003 год. И вдруг сразу после праздников опять началось – поднялась температура. В ужасно смятенном состоянии я поспешил в свой онкодиспансер. Увы, лечащий врач не обнадежила. Ее вывод был категоричным: это рецидив. И, поскольку все методы лечения, доступные в Нижнем Новгороде, исчерпаны, нужно ехать в Москву на высокодозное лечение с пересадкой костного мозга.
Однако в Москву оказалось попасть непросто, тем более что самочувствие то улучшалось, то ухудшалось. Воспользовавшись паузой, я решил обвенчаться с женой. Сказано – сделано: через 23 года совместной жизни мы стали по-настоящему законными супругами…
Перед отъездом я побеседовал со своим духовником – и услышал: «Высокодозную химию делать не придется»
Но настало время ехать в Москву. Перед отъездом я побеседовал со своим духовником – иеромонахом одного из нижегородских монастырей. От него я услышал конкретное напутствие: «Высокодозную химию делать не придется».
В Онкологическом центре меня поселили на 20-м этаже – там лечили заболевания крови. Никаких страшилок, которыми меня пугали перед отъездом, я не встретил – все было бесплатно: и постельное белье, и кружки-ложки. И слухи о повальном взяточничестве оказались сильно преувеличенными.
Моим соседом по палате был подполковник, заместитель начальника колонии для несовершеннолетних, мужчина весьма внушительных габаритов. Глядя на него, никак невозможно было подумать, что у него рак, – таким здоровяком он выглядел. Но у него был острый лейкоз, постоянно шла кровь из носа. Ему делали переливания крови и плазмы, которые он почему-то оплачивал сам. Вскоре нам подселили третьего – мужчину средних лет, тоже бывшего офицера, у которого тоже был лейкоз. Помню, он постоянно сидел до пояса голый на своей раскладушке, а из груди у него торчала здоровенная игла, через которую по шлангу вытекала розовая жидкость, – так у него выкачивали лишнюю влагу из легких. Когда он сказал, что болеет уже шесть лет, я остро ему позавидовал. Это надо же – целых шесть лет! Это же целая жизнь! Вот бы мне прожить еще столько!
В отличие от других больниц, где каждый охотно делится с соседями по палате подробностями личной жизни и болезни, у нас такого не было. Здесь это было не принято – каждый был погружен в свои мысли, понятно, что нерадостные…
С собой в больницу я взял молитвенник и акафисты и небольшие иконки Спасителя, Пресвятой Богородицы «Всецарицы» и святого Пантелеимона. Молиться в присутствии соседей было неловко, и, чтобы их не смущать, я нашел место в углу палаты, за санузлом. Тут по недосмотру строителей, когда-то строивших это здание, образовалась щель шириной около метра; там я и располагался для молитвы. Каждое утро и вечер я читал соответствующие правила и читал акафист Пресвятой Богородице в честь Ее иконы «Всецарица», которая считается чудотворной, исцеляющей от раковых болезней. Не забывал читать молитвы великомученику и целителю Пантелеимону.
Началось обследование: анализы, УЗИ и прочие процедуры. Однажды совершенно неожиданно медсестра попросила меня зайти в ординаторскую. У меня сразу возникло предчувствие, что хорошего от такого приглашения ожидать не стоит. Там меня ждала мой лечащий врач Наталья Евгеньевна. Это была довольно молодая и очень симпатичная женщина с чисто русской внешностью. Она некоторое время молча смотрела на меня, наверное, оценивала, насколько адекватно я смогу воспринять ожидавшее меня очередное неприятное известие…
Известие было, сногсшибательное: оказалось, что мой диагноз неверен и на самом деле у меня – лимфома!
А известие было, что называется, сногсшибательное: оказалось, что первоначальный диагноз, поставленный мне в Нижнем, неверен. Изучив материалы моей биопсии, она пришла к выводу, что у меня не лимфогранулематоз, а ангиобластная Т-клеточная лимфома. Я похолодел: мне было известно, что лимфогранулематоз – это самая «мягкая» форма рака крови, хотя и от него умирают. Но лимфома – это была смерть, причем очень быстрая, в течение нескольких месяцев. Я это знал наверняка: у медсестры в онкодиспансере в Нижнем сын в возрасте 28 лет от лимфомы сгорел за полгода.
С понурой головой я поплелся в палату: меня обуял ужас. Опять надо было начинать прощание со всем миром. Наталья Евгеньевна, заметив, видимо, мое состояние, пришла ко мне в палату и принялась утешать в том смысле, что лечение лимфогранулематоза, которое я получил, тождественно лечению лимфомы. Так что, мол, усилия мои и врачей не пропали даром. Но на мой вопрос-утверждение, что лимфома много опасней лимфогранулематоза, ответила честно: да, опасней.
Много утешительных слов она сказала мне тогда, и именно тогда я понял, что быть врачом-онкологом – это не то, что быть терапевтом. Здесь требуется огромный запас душевных сил, чтобы их хватило не только на себя, но и на больного. Мне повезло: Наталья Евгеньевна была именно таким человеком…
«Блохинвальд» свое название в чем-то оправдывал – смерти там случались довольно часто. Мне довелось познакомиться там с мальчиком лет 20, красивым таджиком, лейтенантом таджикской армии. Я часто сталкивался с его отцом – пожилым таджиком – в коридоре и однажды встретил его одетым в уличную одежду. Я сразу все понял. «Когда?» – спросил я его. «Сегодня ночью», – ответил он. Его сын умер, не выдержав даже первого курса химиотерапии…
Однажды глубокой ночью меня разбудил непонятный протяжный звук, доносившийся из соседней палаты. Я прислушался и понял, что это – женский вой. Именно вой, а не плач и не рыдания. Обезумевшая от потери близкого человека женщина выла до самого утра, и это было страшно…
И мои соседи по палате тоже умерли – об этом я узнал примерно через год, от Натальи Евгеньевны.
Если для других больниц смерть пациента – ЧП, то в «Блохинвальде», увы, это рядовое явление – такова специфика этого лечебного заведения.
И просто находиться там, не поддаваться отчаянию, заставлять себя находить моральные и физические силы – само по себе уже требует от пациентов определенного мужества.
На фоне этих мрачных событий и мыслей меня начали готовить к курсу высокодозной химиотерапии. Вещь эта сама по себе ужасная: человека помещают в специальный стерильный бокс, исключая всяческий контакт с кем бы то ни было; даже еду подают через специальное окошечко. Дело в том, что высокие дозы химиопрепаратов напрочь убивают всяческий иммунитет в организме, и любая, даже самая незначительная, инфекция может стать губительной.
Перед тем, как начать высокодозную терапию, решили провести еще одно обследование. К нашему величайшему удивлению, оно дало совершенно неожиданный результат: злокачественных лимфоузлов обнаружено не было! Это было непостижимо! Как было не вспомнить моего духовника!
Я узнал, что где-то на первых этажах центра есть молельная комната, и вскоре нашел ее. Это была маленькая часовня. К моему удивлению, в ней не было ни души. Я со всей горячностью, на которую был способен, читал молитву святому Пантелеимону, стоя на коленях. Удивительно, но у меня было впечатление, что святой страстотерпец-целитель меня слышит и поможет мне выкарабкаться…
Многое я передумал за дни болезни и решил в частности вот что: если наступит ремиссия и будут силы, надо съездить в Иерусалим, на Святую Землю. И мы совершили эту поездку – в Страстную седмицу 2003 года. Эта поездка окончательно укрепила мою веру. Одно дело – знать из Святого Писания, где ходил и проповедовал Христос, где шел по Своему пути скорби, и совсем другое – самому пройти по этим местам, самому пройти по последнему пути Спасителя.
Онкоцентр – своеобразное «чистилище»: здесь человек может переосмыслить свою жизнь и изменить ее к лучшему
И я думаю, что изменения в мировосприятии во время пребывания в «Блохинвальде» происходят у многих. Когда человек вырывается из привычной среды обитания и попадает со страшным диагнозом сюда, он многое переосмысливает. И в этом смысле Онкологический центр вовсе не «фабрика смерти», а последнее прибежище человека в надежде найти спасение своей жизни. Это своеобразное «чистилище», где человек получает возможность переосмыслить всю свою жизнь и изменить ее к лучшему.
Очень многие именно здесь начинают понимать, что настоящее спасение – не здесь, на уровне 20-го этажа, а значительно выше…
А с моим лечащим врачом Натальей Евгеньевной мы подружились и поддерживаем отношения до сих пор.
Кстати, и она, и ее мама – очень верующие люди, и они за меня молились…
Слава Тебе Господи!!! Слава Тебе!!!
с бедой.ПРОСИТЕ И БЛАГОДАРИТЕ ЕГО.С наступающим СВЕТЛЫМ ХРИСТОВЫМ ВОСКРЕСЕНИЕМ!
Ирина, можно ещё попробовать читать акафист Божьей Матери в честь иконы Её «Взыскание погибших». И присоединиться к молитве по соглашению, которую читают в храме Мученика Авраамия (город Болгар, о. Владимир Головин). Посмотрите на его сайте, там подробно написано, и много отзывов людей , получивших помощь Божию .
нашему Спасителю.А я еще просила помощи у Серафима Соровского. Будете искренне молиться-помощь
будет,НЕ МОЖЕТ НЕ БЫТЬ! С нами Бог.
Спасибо, что Вы откликнулись. Нет, мой отец не крещён. Молюсь за него одна из всей семьи(все родственники некрещённые)и мои друзья православные мне помогают. Вчера, как помощь Божию увидела эту статью-рассказ, спасибо автору - прочитала акафист Пресвятой Богородице в честь иконы Её Всецарица. И вот, уже помощь - папе перенесли операцию пораньше, несмотря на очерёдность(это Германия). Слава Богу!
А рассказанная история действительно - до глубины души.
Вам, Александр, дай, Бог, здоровья и долгих лет жизни. И Вашим врачам, особенно Наталье Евгеньевне.
Уверена, Ваш рассказ будет полезен многим и здоровым, и надеющимся на выздоровление.
Так хочется в преддверии Пасхи всем пожелать здоровья, истинной ВЕРЫ, НАДЕЖДЫ и ЛЮБВИ!
Только писать о том, что в Блохинвальде берут мало не надо, берут и ещё как... По полной программе.
Слава Тебе.
Храни Вас Бог!
КАК же жаль, что я тогда, когда болела моя мама, была ТАК далека от Церкви!!...
Хорошо помню эту молельную комнату... 2 или 3 этаж...
Мы с мамой были там, но мама тоже не была воцерковлена,так как обращалась и к "целителям" всяким((( и как оно там было, не помню((((
Помяните рабу Божию Наталию... Узнать, что у тебя рак, когда младшему из пятерых детей всего 3 года(((( И когда ты далёк от Бога, да в начале 90-х...((( Представляю, КАК ей было тяжело(((( Прости её, Господи...
Дай Вам Бог долгих лет жизни!