Священник из Олбани

Два берега

С отцом Алексием мы познакомились прошлым летом на переправе. Колонна автобусов, выехавшая с железнодорожной станции Карпогоры, несколько часов тянулась по грунтовке через бесконечные пинежские леса и вдруг уткнулась в реку. Народ высыпал из автобусов. И я решил прогуляться по берегу, камешки в воду покидать. Так и оказался в одной компании с ним.

Этого священника я приметил ещё раньше – он выделялся среди пассажиров высоким ростом и тем, что держал в выставленной вперёд руке телескопическую палку с насаженным на неё фотоаппаратом. Так и ходил среди толпы, как Прометей с факелом. «Священник, а с палочкой для “селфи”, чтобы себя фотографировать, не расстаётся, – мысленно осудил я. – Как это фотоприспособление ещё называют? – “палочка Нарцисса”». Но вскоре пришлось так же мысленно покаяться. Священник стоял у реки и, подняв палку как можно выше, фотографировал панораму. Затем воткнул её в землю и сделал снимок как бы со штатива. Профессионал, а никакой не селфач.

Подхожу к батюшке, спрашиваю, давно ли фотосъёмками занимается. Оказалось, что он художник. Вот вернётся домой, в США, и по фотографиям картины станет писать, русскую природу.

– Хорошо по-русски говорите, – замечаю. – Вы из семьи эмигрантов?

– Нет, коренной американец.

– И давно ваш род в Америке?

– О, уже триста лет. Приехали из Шотландии. Матушка моя шутит, что я викинг, – смеётся протоиерей Алексий Дункан.

– Шотландцем себя не считаете?

– Сам я Шотландию не помню. Ведь триста лет прошло. Я старый, но не настолько, – продолжает улыбаться батюшка.

– А вы из какого города?

– Из Олбани, это столица штата Нью-Йорк. Служу в храме Рождества Богородицы. Но туда, на север, переехал совсем недавно, а так с родителями жил в Атланте, на юге США.

– Конфедерат? – шучу.

– У Атланты есть своя память, – неопределённо ответил гость из Америки. – Читали «Унесённые ветром»? Там рассказано, как во время гражданской войны генерал Шерман, возглавлявший северян, приказал сжечь Атланту. И город полностью сожгли, оставив конфедератам только церкви и больницы.

– Такая жестокость…

– Тактика «выжженной земли». Что тут скажешь…

Священник стоял, любуясь пинежскими просторами, – не хотелось мытарить его вопросами, но не удержался. Выяснил, что он сын протестантского пастора, в православие пришёл сам в молодые годы. Спросил и про почитание в Америке святого праведного Иоанна Кронштадтского – мы ведь в Суру ехали, на празднование юбилея его прославления в лике святых.

– Здесь, в России, отмечают 25 лет канонизации, – ответил он, – а в Зарубежной Церкви Батюшку прославили намного раньше. Помню, как торжественно отмечали у нас в Америке 50-летие его канонизации. Конечно, за рубежом Иоанна Кронштадтского очень почитают, почти в каждом доме православного человека есть его портрет. Все читали «Моя жизнь во Христе», другие его творения. Он очень современный и понятный американцам. Когда я был молодой, это было время холодной войны, и для меня было несбыточной мечтой побывать на родине Батюшки, в Суре. И вот сейчас мечта исполняется.

Глянув на переправу, не подошла ли очередь грузиться на понтон, говорю:

– Знаете, даже россиянам не так просто в Суру попасть. Это ж край света. А вы впервые в России?

– Первый раз приехал почти десять лет назад. А матушка моя посещала Россию ещё во времена Советского Союза.

– А где ещё на севере бывали?

– Только в Тихвине, под Петербургом. Туда я каждый год вожу нашу молодёжь с прихода. Занимаемся реставрацией монастыря. Для молодых очень полезно прикоснуться как к православной древности, так и к современной истории мученичества за Христа, поклониться кресту «Тихвинская Голгофа», который установлен у монастырского храма Иова Многострадального. Вы знаете про тех мучеников? В 1937 году было расстреляно тихвинское духовенство и монашество, в том числе игуменья Иоанникия, настоятельница Тихвинского Введенского девичьего монастыря. У нас приход тоже Богородичный, поэтому нам это очень близко.

Видно, что для американского священника эта тема важна – голос его дрогнул, от волнения стал говорить по-русски с ошибками:

– Мученики. Это не шутка, реальность. Без помощи новомучеников не можно сказать, что мы крестились. И нам надо поклониться им, просить помощи.

– В Америке особый образ жизни, – уточняю. – Наверное, есть такие святые, которые больше подходят Америке, которые ближе и понятней американцам?

– О да, конечно! Но православная жизнь в Америке совсем молодая. Нам, конечно, близок Иоанн Шанхайский. Очень почитаем Германа Аляскинского. Но для нас, американцев, как раз важен пример мучеников за Христа. Потому что этого не хватает американской жизни, и это лучше помогает человеку переменить старое мышление – когда видишь настоящий подвиг. А ведь у нас в Америке есть свои мученики. Особенно почитаются первомученик Ювеналий Аляскинский и святой мученик Пётр Алеут, в их честь храмы строят. Знаете про них?

Святые мученики Ювеналий Аляскинский и Пётр Алеут

К стыду своему, имена эти я впервые услышал. Позже прочитал их жития. Первомученик Ювеналий был русским, в Америку, на остров Кадьяк, прибыл с Валаама. В 1797 году отправился вглубь материка миссионерствовать, и следы его затерялись. Потом стало известно, что он пал от рук эскимосских охотников-шаманов в 200 километрах от озера. Те места, где Ювеналий проповедовал, стали традиционно православными, жители Нондальтона все прошедшие века твёрдо стояли в вере. В 1974 году этот городок был задет лесным пожаром, и в нём сгорела школа возле церкви Св. Николая. Объятый пламенем храм не погиб в огне, хотя крест, венчавший купол, треснул посередине и упал наземь. Теперь этому кресту поклоняются как вещественному знаку милости Господней. Возле старого храма вырос ещё один.

А святой Пётр Алеут, до крещения Чукагнак, был замучен испанцами. В 1815 году он отправился с русской экспедицией на юг, в будущую Калифорнию. Там он со своим спутником попал в плен. В селении Сан-Педро их посадили в тюрьму и стали пытать, называя еретиками и заставляя принять католичество. Алеут Пётр умер под пытками, но не отказался от православия, повторяя своим мучителям: «Я – православный христианин». Второй алеут, Иван Кыглая, сумел сбежать из плена, он и рассказал в Русской Миссии о случившемся. Когда эту историю передали отцу Герману Аляскинскому, он встал перед иконами и, перекрестившись, произнёс: «Святой новомученик Пётр, моли Бога о нас!»

Уже половина нашей колонны переправилась на другой берег, и мы пошли к песчаной пристани. Священник снова достал фотоаппарат. Экзотика для американца: дорога есть, а моста нет.

За дощатым столом

Весь следующий день отца Алексия я не видел, даже со своим высоким ростом затерялся он в людской праздничной круговерти. Вечером пошёл искать вай-фай, чтобы подключиться к Интернету. Организаторы празднеств смонтировали роутер близ старого монастырского корпуса, где стояли простые деревянные столы для уличной трапезы. За одним из столов сидел американский батюшка, раскрыв перед собой ноутбук. Картина живописная: седобородый священник с наперсным крестом, компьютер и поленница дров на заднем фоне. Дул приятный ветерок, отгоняя комаров, и было видно, что он наслаждается деревенской обстановкой. Тут и запахи колотых поленьев, дымка из настоящего русского самовара, и мирные сельские звуки, доносящиеся с разных концов Суры. И огромное небо над головой, ясное и безмятежное, какое бывает только в сельской местности.

– Нравится вам в деревне? – вспомнил я, что он из Атланты, а ведь это большой город.

– Да, очень! – заулыбался священник. – Ради этого три года назад и переехал из Атланты в Олбани, где владыка предложил стать настоятелем храма. Олбани хоть и столица штата Нью-Йорк, но небольшой городок. Ещё он хорош тем, что оттуда можно выехать на машине и через час-два попасть в другие православные храмы. А на юге такого нет, там приходов мало, в основном православные миссии. Но главное, почему я с радостью в Олбани переехал, – это близко от Джорданвилльского Троицкого монастыря, где прежде учился в семинарии. А там для меня настоящая деревня. Приезжаю туда, гуляю в лесу, и это очень укрепляет.

– А что там в лесу растёт?

– Природа очень похожа на русскую. Отец Пантелеимон поэтому и основал там монастырь. Есть там пруды, обширные поля. Монахи держат коров, работают на земле. Настоящая деревня. Я жил там восемь лет, и это было самое лучшее время в моей жизни. Там как здесь, в Суре, – спокойно на душе.

Помню, первый раз приехал в Джорданвилль со своего юга. Была суббота перед каким-то большим праздником. Я читал много о церковной жизни в России и думал, что, может, исчезла эта церковная жизнь – какая в книгах описана. И был потрясён. На всенощной стоял владыка посреди храма, кадили три-четыре диакона, и пение такое чудесное! И я сразу увидел – это русская жизнь, она никуда не делась.

– У вас в Олбани приход англоязычный?

– Нет, служим на церковнославянском, хотя среди прихожан есть американцы, принявшие православие. Основу прихода составляют потомки тех, кто во время войны находился в концлагере Фишбек, был такой в Гамбурге. Не пожелав интернироваться в СССР, они переехали в Америку. Таких бывших узников концлагерей много приехало и в Джорданвилль. Но основа там, конечно, почаевские монахи, приехавшие также из послевоенной Германии. От них нашему храму передался почаевский распев, очень красивый.

– Джорданвилль, наверное, не просто монастырь, а центр притяжения для русских эмигрантов?

– Туда многие ездят. Например, я застал младшую дочь Великого князя Константина Романова. Она часто посещала семинарию, где я тогда учился, и даже вручала нам аттестат об окончании – по давно заведённой традиции. Это была очень скромная, простая и царственная леди. Монархисты считали её легитимной наследницей Российского престола, но Великая княгиня просила называть её просто, без титулов – Вера Константиновна.

– Ваши наставники в Джорданвилле какие принципы вам дали? – последовал ещё вопрос.

– Терпение. Помню, обращался я к митрополиту Лавру с самыми разными своими вопросами: «Ну, владыка, что вы думаете о…» И у него был единственный ответ: «Посмотрим».

– Расскажите про владыку Лавра.

– Он был самый простой человек. И очень умный, конечно, читал много. Интересно, что читал в том числе и газету «Нью-Йорк Таймс». Редко говорил по-английски, но язык хорошо знал. Жил в простом доме, вот в таком, как здесь, деревенском. Тут даже побогаче. А у него была малюсенькая кухня, спальня, уборная – и всё. Помню, когда владыка умер и на отпевание из России приехал митрополит Ювеналий, то он с удивлением осматривал его дом. Сказал: «Ну вот, владыка жил, как преподобный Серафим. А мы живём в палатах. Он настоящий монах». И это верно. Молился много. В 4 часа утра он на полунощнице, затем на литургии. И каждый вечер был на повечерии. Всегда. Если владыки в храме нет, мы понимали: он или заболел, или в отъезде.

Лишних предметов у себя не держал. Машина была хорошая, но не дорогая. Помню, однажды приехал к нам на юг, в мой штат Вирджиния. Там есть англоязычный монастырь Воздвижения Креста. Для епископа, а он тогда был в этом сане, приготовили удобную келью, но владыка Лавр поселился рядом в обычной туристической палатке. Потому что паломники тоже в палатках жили. Везде там ходил пешком. Сидели с ним под яблонями, пили чай, говорили…

В монастыре если какие споры, то самый действенный способ их закончить – произнести: «Владыка сказал…» И всё, конец. Мы все любили его. И когда он скончался, это был шоком для всех.

Когда я вижу архиерея, убегаю. Не потому, что архиереи плохие люди, нет, они святые люди. Но, по-моему, лучше с ребёнком в детском лагере кушать капусту и пить чай, чем идти на архиерейскую трапезу. А вот владыка Лавр притягивал к себе. Он и его сподвижники, к сожалению, уже умерли. Но я уверен, что они сейчас молятся за нас.

«Подвизайтесь ещё»

– Ваш отец был протестантским пастором. Как он воспринял то, что вы стали православным священником? – спрашиваю отца Алексия.

– Они с мамой тоже перешли в православие. Это было 10-12 лет тому назад, на склоне их лет. Они скончались уже, отпевал их я сам. А вот другие родственники остались протестантами.

– Вы родителей уговаривали перейти в православие?

– Они сами попросили. Просто увидели, как мы с женой живём по-православному, и сказали: ну почему же нет. Тут дело не только в богословии, которое отца убедило, а в духе. Думаю, если мы спросим бабушку здесь, в Суре: «А почему вы православная?» – она бы ответила, что такая уж есть, просто православная. Простые люди не знают творений святых отцов, может, даже не умеют читать по-церковнославянски. Но для них это не важно. Потому что они просто… веруют. Думаю, что типичная бабушка гораздо умнее, чем богослов.

– В Америке хватает вам общения с православными людьми?

– В нашем приходе по воскресеньям около 150 человек. Многие из них причащаются. Хорошие люди, слава Богу. У нас остров в этом сумасшедшем мире.

– Часто причащаются?

– По-разному. Я считаю, что те, кто исповедуется всего раз в месяц, – это безумство. Потому что нам надо чистить себя, если вы не чистите – вы грязные.

– В современной жизни приходится работать даже по выходным. И как поститься перед причастием?

– Думаю, что послабления возможны, ведь пост – не канон, а церковное предание. В древности, бывало, человек причащался один раз в год. И святые отцы сказали: если человек причащается раз в год, то ему надо перед этим поститься три дня, чтобы по-настоящему приготовиться. Есть разные мнения на этот счёт. На нашем приходе я сделал так: если человек часто причащается, то три дня поститься необязательно. Потому что у него и так подвиг каждый день.

– Святой праведный Иоанн Кронштадтский был довольно жёстких правил. Как думаете, в наше время эта жёсткость уместна?

– Конечно, Иоанном Кронштадтским правил Дух Святой. Есть разные жизненные ситуации. Если человек больной и ему нужно принимать лекарство – это одно. А например, молодой человек занимается футболом: у него каждый день тренировки, игры в выходные дни, и он не может ходить в храм – это другое. Я не считаю это оправданием. Мы сами выбираем свою стезю. Пусть он тогда оставит футбол.

Постепенно вокруг стола собрался народ, и вопросы посыпались самые разные:

– Батюшка, кого из русских писателей вы больше всех любите?

– Угадайте…

– Пушкина?

– Точно! Когда я учился в семинарии, был у нас старый протоиерей, отец Моисей Тарасевич. Прежде он 35 лет преподавал русскую литературу в Олбани, в Вашингтонском университете и в других университетах, а потом стал доцентом в семинарии. И когда читал лекции, то всегда цитировал что-то из Пушкина, которого очень любил. В конце учебного года устроили мы шутку – как бы торжественный крестный ход с портретом Пушкина. Когда отец Моисей увидел портрет, так обрадовался, что стал хлопать в ладоши.

– Через культуру можно прийти в православие?

– Конечно. Когда мы прославляем искусством творения Бога, мы тем самым прославляем Самого Бога. Достоевский был прав, когда сказал, что красота спасёт мир. Когда смотришь на эту Божественную красоту, как не увериться в существовании Самого Бога? Просто смотри. Знаю, что много людей пришло к Богу и через русскую культуру.

Вспомнив наш разговор на переправе, спрашиваю:

– Вы это сейчас говорите как священник или как художник?

– Я учился на художника, но профессионалом себя не считаю. Просто вижу облака, деревья – и для меня это проповедь. Здесь, в Суре, где очень красиво и ясно и воздух чистый, – тоже кругом проповедь. Это ведь так понятно… Когда мы видим, как падают листья с дерева, нам надо иметь печаль. Это здорово. Как мы можем видеть этот храм, эту природу – и как нам невозможно плакать о своих грехах?

Один из паломников, недавно подсевший к столу, вдруг спросил:

– Вы в душе русский человек?

Отец Алексий ответил серьёзно:

– Да, я русский. Знаете, Достоевский сказал: быть русским – это быть православным. Когда служу в Америке, в Греции, в России, то всегда чувствую себя как дома, среди близких. Мы, православные, как семья. Хотя сегодня очень тяжело быть православными, особенно в Америке, потому что там много искушений. К тому же американское государство настроено против России. Многие там говорят: «О, мы построим свою американскую Церковь». Это абсурд. Потому что нет православной культуры в Америке. Там царит протестантский дух, и что-то православное сделать из него невозможно.

– А вы и думаете по-русски? – нетактично спросил тот же паломник. Перебиваю его, мол, это уж слишком…

– По-русски я и говорю-то плохо, – воздел руки батюшка, словно сдаваясь. – И хорошо, что здесь много разговорной практики.

– На нас попрактиковались, – смеёмся.

На этом наша встреча закончилась. Как я понял, отцу протоиерею нужно было разгрести электронную почту, связанную с оставленным в Олбани приходом. Дел у него много. Из Суры поедет в Москву встречать американскую молодёжь, затем будет работать с ними на реставрации в Тихвине. Вернувшись в Америку, сразу отправится в детский православный лагерь. После него – престольный праздник… Этакий круговорот.

И радостно было, что здесь, в Суре, олбанский священник по-настоящему отдыхает. Этак осанисто сидит за деревянным столом, и тёплый ветерок шевелит его бороду. В мерное клацанье клавиш вплетаются блеяние козы, пасущейся за сараями, и заливистый лай собак, доносящийся с деревенской окраины. Хорошо…