«Мама, я в Сирии»: родители детей, уехавших на джихад, рассказали, как это было

Париж, 8 октября 2015 г.

7 октября во Франции началась общественная кампания по поддержке родителей, чьи дети уехали на джихад. Она была инициирована четырьмя семьями, которые пережили эту драму и до сих пор не могут понять выбор своих детей, рассказывает RFI.

Родители рассматривают изображение своей дочери, снятое с камеры наблюдения на вокзале 2 октября 2014 г. На следующий день она уехала в Сирию. AP Photo

Министерство внутренних дел Франции поддержало эту инициативу, и с сегодняшнего дня по всем французским радио- и телеканалам передаются минутные видео, в которых родители рассказывают об отъезде своих детей. Никто из них даже не подозревал о готовящихся планах. С момента исчезновения своих детей они их больше никогда не видели.

Батист: «В день отъезда Леа была хорошая погода. Она взяла с собой рюкзак и шарф. С этого дня мы ее больше не видели. Мы ничего не заметили, ничего не поняли.   

Батист: В день отъезда Леа была хорошая погода. Она взяла с собой рюкзак и шарф. С этого дня мы ее больше не видели. Мы ничего не заметили, ничего не поняли.

Потом она сама нам позвонила, сказала: „Папа, мама, я знаю, что делаю вам плохо, но я уехала в Сирию на джихад”. И мы почувствовали, как небо падает нам на головы. С тех пор у нее родился ребенок. Она выбрала жизнь посреди войны. Она искала лучшей жизни, но я думаю, что она нашла ад. У нас украли нашу дочь. Мы – не родители террористов, мы – жертвы».

Она искала лучшей жизни, но я думаю, что она нашла ад

Это говорит отец Леа, Батист Буаролен. Мать Леа, Валери, написала книгу о том, как ее дочь всего за несколько месяцев превратилась из радостного, танцующего под Бейонсе или Рианну подростка в радикального исламиста.

17-летняя Леа через социальную сеть познакомилась с джихадистом, который известен как Абдул Вадуд, один из спикеров террористической группировки «Исламское государство». После недолгого общения Леа решила уехать к нему в Сирию. Родители ничего не заметили в перемене дочери. Позже они узнали, что Леа прятала в своем рюкзаке паранджу, которую надевала только выйдя из дома. Начальник стажировки, которую проходила тогда девушка, видел ее перемену, но ничего не сказал родителям.

После выхода книги Валери Буалерон встретилась с другими родителями, помимо воли оказавшимися в таком же положении. Абсолютно для всех отъезд детей оказался неожиданностью. Как для Вероник, 23-летний сын которой был, скорее, антиглобалистом, но не исламистом. Пока родители не получили вестей из Сирии.

Вероник: Мы не знаем точно, где он, что он делает. Мы не можем приехать за ним. Я больше не могу его обнять, поцеловать

Вероник: «Наш сын жил в довольно привилегированных условиях. Он любил музыку, спорт, всегда шутил. И это особенно тяжело понять. Перед его исчезновением мы провели замечательные выходные. Я пекла блины, вся семья сидела за праздничным ужином.

Перед его исчезновением мы провели замечательные выходные. Я пекла блины, вся семья сидела за праздничным ужином

Его брат был рядом, мы все смеялись. На следующее утро он уехал в Германию. И больше не вернулся. И только месяц спустя мы узнали, что он в Сирии. Мы не знаем точно, где он, что он делает. Мы не можем приехать за ним. Я больше не могу его обнять, поцеловать. Это ужасно. Мне очень трудно передать, что мы сейчас переживаем. Нам трудно сказать правду – нас не понимают, к нам плохо относятся. Но одним оставаться в такой ситуации нельзя. Самое худшее сейчас – молчать. Нам нужна помощь, потому что нам очень больно».

О том , что в положении этих родителей может оказаться каждый, говорит и создатель коротких видеоклипов Фабьен Серван-Шрейбер.

Фабьен Серван-Шрейбер:  «В этих клипах мы хотели прежде всего показать страдание семей, страдание родителей, дети которых поехали воевать в Сирию. Потому что это ужасно – не знать, что с ними происходит, знать, что они находятся в постоянной опасности, что они тоже страдают. Еще мы хотели показать, что эти родители – не одни. Что вся страна о них думает и старается их поддержать. В одном из видео отец говорит: „Мы не родители террористов. Мы – жертвы”. Именно так и происходит. Дети, уехавшие в Сирию, имеют самое разное социальное и религиозное происхождение. Никакого типичного профиля не существует. Это может произойти с каждым, с любой семьей из нашего окружения. Именно поэтому нам всем надо быть бдительными и хорошо понять этот феномен».

Когда я прочла эти слова, оставленные им на клочке бумаги: „Мама, я в Сирии”, у меня была только одна мысль — он говорит: „Мама, я умер”

В конце каждого видео показан номер, куда могут звонить родители, которые подозревают о радикализации своих детей. За год существования этой службы в нее обратились уже больше 3000 семей. Из трех тысяч около 20% обращений касаются несовершеннолетних детей, причем, большинство из них – девочки. По информации Министерства внутренних дел Франции, около полутора тысяч французских граждан связаны с сетью джихадистов «Исламского государства», более 500 французов воюют сейчас в Сирии и Ираке, более 100 – были там убиты.

Он связался с людьми, которых никогда не должен был встретить. Эти люди постоянно выслеживают новые жертвы

«Мы ведем очень трудную битву», – признал министр внутренних дел Франции Бернар Казнев по поводу начала кампании по контрпропаганде «Исламского государства», которое каждую неделю распространяет в интернете свои призывы. Как определить подростков, которые верят в эти призывы, как понять, что с ними происходит, если они ни о чем не сообщают своим родителям – это тоже часть начатой сегодня во Франции кампании.

Предотвратить, пока это еще не поздно – об этом говорит Салиха, которая живет в Бельгии. Там она создала ассоциацию «Против экстремизма», куда входят родители, пережившие ту же трагедию, что и она.

Мужу позвонили с сирийского номера. Он обрадовался: наконец-то звонит мой сын! Но это был какой-то человек, который поздравил мужа с тем, что его сын стал шахидом.

Салиха:  «Мой сын Сабри уехал в августе 2013 года в Сирию. Когда я прочла эти слова, оставленные им на клочке бумаги: „Мама, я в Сирии”, у меня была только одна мысль — он говорит: „Мама, я умер”. Я сказала своему мужу: „Наш сын умер”. Он ответил: „Нет, он в Сирии”, но я знала, что он умер. Он связался с людьми, которых никогда не должен был встретить. Эти люди постоянно выслеживают новые жертвы. Моему сыну еще не было 19 лет. Однажды мой муж вышел пройтись на улицу. Ему позвонили с номера из Сирии. Он подумал: „Наконец-то, мне звонит мой сын!” Он отвечает на звонок – это какой-то сириец, который поздравляет моего мужа с тем, что его сын стал шахидом. И когда вы узнаете о смерти вашего ребенка, вам даже не называют его имени, его называют новым именем боевика. Как будто вы уже и не родители своего собственного сына. Не важно, откуда вы, не важно, какая у вас религия, это может произойти с каждым».