Община – дело общее

Фото: А.Поспелов / Православие.Ru

Когда я пришел в Церковь, все знакомые священники (целых три человека) казались мне «аввами», храмы – древними монастырями, а свой первый Великий пост я соблюдал ровно шесть дней, зато без масла и рыбы. Мне было 14 лет, и я очень хотел найти свой приход.

Сейчас очень много пишут о том, что «община» лучше «прихода». Идеальная община, по мысли некоторых авторов, это группа людей, занятых помимо Литургии еще каким-то общим делом. Приход же – понятие скорее географическое. Человек часто посещает тот храм, который расположен ближе к дому, а потому там люди могут быть разобщены. Упрощенная картинка, но в ней есть одно здравое зерно.

Община, как ее не назови, действительно не может существовать без общего дела. Из истории Церкви мы знаем, что многие прославленные монастыри возникли из небольшой группы людей во главе с ее основателем.

Вот монах Антоний возвращается с Афона и в середине XI века поселяется в маленькой пещерке на высоком берегу Днепра. Постепенно к нему приходят ученики – преподобные Никон, Варлаам и Феодосий Печерские.

«Житие Феодосия Печерского», написанное вскоре после кончины преподобных Антония и Феодосия (до 1088 года), рассказывает о том, как юноша Феодосий, убежав из Курска от своей строгой мамы, обходит киевские монастыри. Будущий святой одет бедно, не имеет собой денег, поэтому во многих киевских обителях отказываются его принять. Молодой человек не в состоянии заплатить взнос монастырю за свое пострижение и проживание. Лишь преподобный Антоний не отказывает юному подвижнику, но предупреждает его о том, что пещера «мала и тесна», а жизнь в ней скудна и тяжела.

Это агиографическое повествование – яркий пример того, чем традиционный приход отличается от общины. Преподобный Феодосий мог бы ходить в какую-нибудь курскую церковь, но там не было монастырей, а юноша хотел стать иноком, поэтому и убежал в другой город.

Преподобные Антоний и Феодосий Печерские. Художник: иеромонах Рафаил (Симаков)

В начале 60-х годов XI века преподобный Феодосий становится третьим игуменом Киево-Печерского монастыря и вслед за преподобным Антонием создает разветвленную систему послушаний и вводит строгое общежитие.

В общинной жизни церковь становится не просто местом, где совершается богослужение, но и центром жизни людей

Иноки переписывают книги, ведут хозяйство, молятся, помогают бедным и больным – то есть ведут настоящую общинную жизнь, когда церковь становится не просто местом, где совершается богослужение, но и центром их жизни. При этом большую роль играла личность игумена. Преподобный Феодосий умер 3 мая 1074 года, и вскоре в обители начались конфликты (об этом можно прочитать в Киево-Печерском патерике и в летописных статьях Повести временных лет, относящихся к концу XI века).

Нетрудно заметить, что даже в монастыре община строится вокруг личности святого. Это может быть игумен, почитаемый старец, от которых зависит духовная жизнь в обители.

В приходских храмах ситуация похожа.

Я нашел свой второй приход потому, что мне понравился священник. Несколько лет я был в храме алтарником, певчим и уставщиком, но при этом не могу сказать, что со стороны наш приход был «общиной».

Это было начало 90-х годов. Мы восстанавливали сельский храм. За годы советской власти он превратился в клуб. Алтарь и храм были маленькими, зато сзади была роскошная лестница на второй этаж и несколько кабинетов, где можно было переночевать. Прихожан было мало, самой заметной из них была настоящая буренка, которую кто-то привязал к крыльцу храма. Однажды я вышел на крыльцо по поручению священника, и никуда не пошел. Я – городской подросток, а передо мной стояла корова, с которой я не знал, что делать. Местный житель и замечательный псаломщик Коля по-доброму посмеялся надо мной, когда я ему рассказывал «об этом ужасе», а потом просто отогнал скотинку подальше.

Храм восстанавливался, люди приходили, но при этом не было у нас дискуссий на тему «община» мы или «приход». Дел хватало – я учился читать и петь, осваивался со служением алтарника, а потом мне пришлось уйти в другой храм – поближе к дому.

Там мы тоже не задумывались о создании общины. Храм был деревянный, маленький. Летом было жарко, зимой настолько холодно, что мне разрешили подавать кадило в перчатках и стоять в алтаре в маленькой шапочке. Теплота почти замерзала, пока ее несли от плитки в алтарь.

Было трудно, но очень дружно. Помню, как после службы мы на клиросе как-то пили чай с вареньем и солеными огурцами. В тот день на кануне больше ничего не было.

Прошло еще несколько лет, и я оказался в небольшом храме при Российской детской клинической больнице. Храм был сделан в актовом зале, дети и взрослые сидели на ступеньках. Пасхальный крестный ход совершался вокруг больницы, после службы я занимался с детьми на компьютере. И разговоров о том, что это – приход или община, у нас тоже не возникало. Все занимались своим делом, поддерживали друг друга, как могли.

У каждого христианина в запасе может найтись несколько подобных историй о том, как он нашел свой храм, или своего священника, или свой монастырь. Когда такое происходит, люди готовы тратить несколько часов, чтобы приехать в храм, готовы проводить в нем целые дни и даже ночи, готовы участвовать в его строительстве или восстановлении.

В моем случае главную роль играла личность настоятеля или одного из служащих священников.

Я неоригинален, если мне нравился батюшка, то я по мере возможности становился прихожанином храма, где он служит. Если со священником что-то случалось, то созданная община, к сожалению, могла распадаться.

Другим сильным мотиватором в моей жизни было восстановление или строительство нового храма. В маленький деревянный или в холодный каменный храм случайные люди просто не придут – слишком холодно или жарко, слишком много работы.

Но вот эти трудности людей сплачивали.

Поймите меня правильно – я не говорю о том, что восстановленные или богатые городские храмы «хуже» строящихся бедных и сельских. Речь совсем о другом.

Активизация разговора об общинах и приходах говорит о том, что у нас, православных христиан, уже есть возможность выбора. Когда на десять или пятьдесят километров есть один действующий храм (я еще застал такое время), то не возникает никаких проблем. Люди помогают друг другу добираться до церкви. Священник (ветеран войны и исповедник) может сокращать всенощное бдение для того, чтобы люди успевали на единственный вечерний автобус, на клиросе поют бабушки от шестидесяти и старше, в алтаре прислуживает подросток, который недавно принял Крещение и иногда крестится левой рукой (я – левша), а вместо ладана в кадило кладутся остатки свечек (ладана было мало, и его использовали только по праздникам).

Мы ждем, когда кто-нибудь создаст нам общину. При таком подходе мы так и останемся холодными к Церкви и не знающими ничего о человеке, молящемся рядом с нами

Теперь все иначе. У нас в городе как минимум три действующих храма, в благочинии больше тридцати. Казалось бы, человек может легко найти себе и батюшку, и дело по душе, но все-таки разговор о приходе и общине продолжается. Мы сетуем на то, что мало прихожан и много «захожан». На то, что народ не читает Евангелие и не знает наизусть Символа веры, а сами упрекаем священников или епископов, говоря о «неудачной миссионерской политике», о том, что «храмов понастроили, а служить некому», пересказываем друг другу анекдоты о плохих священниках, ругаемся друг с другом в социальных сетях и все ждем, когда же Бог, Патриарх, правящий архиерей или отец настоятель создадут нам общину и превратят приходской храм в место, куда нам будет приятно ходить.

Боюсь, что при таком подходе мы так и останемся холодными к Церкви и не знающими ничего о человеке, молящемся рядом с нами. Община же не создается по указу епископа, если мы сами не решим, что именно в этом храме я буду трудиться, помогать священнику и делать то, что я умею. Без этой решимости отдать свое время и силы ничего не получится.