Как чужому стать своим, а своему не стать чужим

Человеку свойственно делить мир на своих и чужих, а любое проявление социального или национального неблагополучия обостряет реакции этого ряда. Когда человек боится за свой завтрашний день, он весьма подозрительно присматривается к тем, кто может сделать этот день для него тяжелым. А если человека уже сегодня на каждом шагу что-то утесняет и раздражает, то завтрашнего дня ждать необязательно.

По образу и подобию Божиему создан всякий человек, вне зависимости от национальности, партийности, общественного положения, взглядов и прочих маркирующих признаков. Именно на этом должно строиться христианское отношение к человеку. Можно верить, что во многих из нас есть желание именно так относиться к другим, к непохожим на нас людям, но всегда ли это у нас получается? Иногда просто не получается совсем.

Конечно, эта проблема — проблема общественного противостояния и определения людей, входящих в некую группу как чужих, то есть заведомо враждебных, — непроста и неоднозначна. Однако разбираться в ней мы должны — не переставая быть христианами…

Василий (Фазиль) Ирзабеков — природный азербайджанец, получивший русское филологическое образование, в зрелом возрасте сознательно принявший Православие, ставший писателем, просветителем, публицистом, решительным защитником Русского мира и русского языка, но не забывший о своем восточном происхождении,— показался нам самым подходящим для этой темы собеседником.

— Я очень стараюсь, чтобы чужих для меня не было. Но искушения случаются.

Я несколько лет работал в университете с иностранными студентами. Это было очень давно, в советское время, когда и Болгария для нас была далекой заграницей, а передо мной были люди из семидесяти девяти стран, всех цветов кожи. И они не были идеальными, конечно, проблемы у нас с ними возникали постоянно. Но я привык к ним относиться с каким-то чувством родства. Может быть, оттого, что я понимал: как только я сам пересеку границу их родины, я стану таким же, как они здесь, — чужим.

Я советский человек. Москва для меня никогда не была чужим городом. Она была столицей того государства, в котором я вырос, столицей империи. Я сам вырос в Баку, но нашей фамилии в Москве уже пять поколений живет. Первый раз я приехал в Москву девятиклассником, в 1968 году. И влюбился в Москву сразу и навсегда. Она навсегда стала для меня родной.

— Не было случаев, когда Вам давали почувствовать себя чужим — в столице империи или вообще среди русских?

— Русские меня не обижали никогда. Да, никогда. Но я имею в виду сейчас настоящих русских людей. Русский человек — это для меня понятие сакральное, и оно, конечно, шире этнических рамок. Есть удивительное понятие «Русский мир» — в нем можно родиться нерусским, но стать русским. Природные русские люди составляют, безусловно, костяк этого мира, Русского космоса — без них его бы не было. Именно они наделяют его теми чертами, благодаря которым люди иных культур, иных этносов входят в него, становятся в нем своими и обогащают его. Таких «нерусских русских» сонмы, а любимый мой из них — создатель «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимир Даль: русской крови в нем не было ни капли, но именно он язык наш нам сохранил. А преподобномученица Елисавета, одна из любимых русских святых, — немка по крови; а святитель Лука Войно-Ясенецкий, ведь его отец был убежденным католиком, но он — русский святой, исповедник, один из столпов Церкви в безбожные годы. Трудно остановиться, очень много имен еще можно назвать.

Однако можно и наоборот — родиться русским, но в итоге им не стать, не вырасти в настоящего русского. Потому что родиться русским — для этого мало. У меня был студент из Бангладеш, который на ту валюту, которая у него была, покупал на «черном рынке» томики Ахматовой, Мандельштама, Пастернака: в советские годы их невозможно было просто в книжном магазине купить. А сколько есть природных русских или русскоязычных, которым все это не нужно?

В русскости как в духовном состоянии нужно возрастать. Я надеюсь, что возрастаю, потому что с годами чувствую себя все более русским.

— Но Вы не перестаете быть азербайджанцем при этом. От кого бы ни исходили те уничижительные наименования кавказских и закавказских мигрантов, которые прочно вошли в наш язык — от настоящих или ненастоящих, «недоросших» русских, — могут ли они Вас не задевать?

— Моя соседка, природная русская женщина, жалуется мне: «Василий Давыдович, да что ж такое, кругом одни черные!». Меня она «черным» не считает, заметьте. Откуда пошло это слово — «черные»? Вы когда-нибудь слышали, чтобы африканцев черными называли? Русский человек — он живет сердцем и доверяет своим ощущениям. И вот он видит: стоит группа людей, которая отгородилась от всех нас — от Русского мира — стеклянной стеной. Что создает эту стену? Речь, манеры, поведение, поступки. Все это говорит об отсутствии уважения к России, к народу, среди которого они сейчас находятся, к его культуре. От этих людей исходят флюиды — не светлые. И русский человек это чувствует. И отвечает этим словом — «черные».

— Но разве все такие?

— Не все. Но ответственность за то отношение к нашим народам, которое формируется в России, должны принять на себя мы все. Я недавно был в Сургуте, выступал там перед студентами. Вхожу в аудиторию, спрашиваю: кто здесь из Дагестана? Оказалось — больше половины. И тогда я стал очень жестко с ними говорить. Я спросил: как вы могли сделать так, что один из красивейших танцев на свете, танец, в котором заложена модель правильного отношения мужчины к женщине — лезгинка, — стал вызывать у русских раздражение? Как вы могли сделать так, что ваш родной язык стал восприниматься враждебно в России? Я сказал им, что это они ответственны за то отношение к их народу, которое сложилось у русских. Да, я их, возможно, ругал, но по-отечески, с любовью! При этом рассказывал им об удивительном человеке, горячо мною любимом, почитаемом — великом имаме Шамиле, о котором они — либо знают мало, либо имеют искаженное представление. Это был человек, который воевал с Россией, а потом полюбил ее, дай Бог нам всем любить Россию, как полюбил ее имам Шамиль. Ведь когда он спросил князя Барятинского: «Как я могу выразить мою любовь к государю?» — князь ответил: «Только принять русское подданство, иного пути нет». И тогда имам Шамиль написал письмо, которое впоследствии назовут его духовным завещанием. Когда читаешь его, горло перехватывает, потому что имам пишет — об обретении народами Кавказа «нового дорогого Отечества». Он призывал соплеменников: «Никогда не ходите войной на Россию». Его, конечно, обвиняли, и обвиняют до сих пор: как же, такой великий воин, имам — и сдался! Но он пожертвовал своей честью, чтобы спасти народы Кавказа.

Мы с вами говорили о том, что можно родиться русским и русским не стать. Как у Игоря Северянина: «Родиться русским — слишком мало:/Им надо быть, им надо стать!». Есть сколько угодно природных русских людей, которые ни разу порога Церкви не переступали. А имам Шамиль, когда жил в Калуге, очень хотел присутствовать на русском богослужении, и не мог — догадываетесь почему? Мусульманин, тем более имам, не может на людях снимать головной убор, он должен всегда быть в шапке. А оскорбить нашу веру, войдя в храм в шапке, он тоже не мог. Так представьте же себе, как велико было его желание видеть православное богослужение, если в калужской церкви Георгия Победоносца специально для него сделали наружную пристройку и прорубили окно в храм! Вот какой это был человек! Ему было интересно, чему и как учат детей в русской гимназии. И он ходил по ней, и радовался как ребенок в кабинете физики, когда ему показали действие магнита на железные опилки. И очень удивлялся, зачем среди учебных предметов русский язык: «Они же и так его знают, они же русские!».

Я рассказывал этим студентам-дагестанцам об их великом земляке, чтоб дать им пример отношения кавказца к России, к русской культуре. Эти ребята — они разные, конечно, они в большинстве своем хорошие, но я им сказал: расхлебывать-то в конечном итоге мы все с вами будем. Они были очень довольны, они мне устроили овацию, потом мы с ними еще долго общались и вместе фотографировались.

Когда мы с женой приняли очень трудное для нас решение навсегда оставить Баку и перебраться в Москву, я впервые столкнулся здесь с этим словосочетанием: «лицо кавказской национальности». Конечно, оно меня коробило. Я свою национальность менять не собираюсь. То, что на обложке первой моей книги, которая уже восьмое издание выдерживает — «Тайна русского слова», — есть подзаголовок «Заметки нерусского человека», — для меня очень важно. Но когда один мой земляк начал мне жаловаться: «Ну что делать в России нам, лицам кавказской национальности?» — я ему ответил. И тем ребятам-дагестанцам ответил. И вам сейчас отвечу. Лицу кавказской национальности в России нужно стать личностью кавказской национальности. А для этого надо работать над собой каждый день, и каждый день доказывать, что ты — личность кавказской национальности.

— Сойдем все же с национального вопроса, он ведь не единственный, и сегодня, может быть, даже не самый болезненный. Как нам строить отношения с людьми, которые не хотят видеть Россию православной? Как относиться к тем, кто ненавидит Церковь, намеренно ведет с нею информационную войну, поддерживает кощунства? К тем, кому не терпится перенести на нашу почву западные понятия о «толерантности»? Кому, наконец, по известному выражению Столыпина, великие потрясения нужны, а не великая страна?

— Относиться к этим людям нужно с любовью. Но здесь все дело в том, что подразумевать под словом «любовь». В современном обществе под любовью подразумевается некое губошлепство приторное. Все эти валентинки-эсэмэски… На самом деле любовь — самая строгая вещь на свете. Строгость любви к заблуждающимся должна заключаться, во-первых, в том, чтобы называть вещи своими именами. Заблуждение — заблуждением, преступление — преступлением, порок — пороком. Я перенес семь операций, очень страдал после них, потому что очень тяжело идет процесс послеоперационный, но эти хирурги, которые операции делали, — они ведь причиняли мне боль для моей же пользы, правда? Таким образом проявлялась их любовь ко мне. А во-вторых, строгая любовь наша должна заключаться в том, чтобы действовать справедливо и, главное, — не предавать. Ибо сказано: Не давайте святыни псам… (Мф. 7, 6). Действовать, не забывая при этом, что вера наша учит различать грешника и грех, жалея первого и ненавидя второе.

И, конечно же, помнить, что нет «национальных» страстей, ибо порок, если можно так выразиться, интернационален. В свое время меня поразили слова епископа Никольск­Уссурийского Павла (Ивановского) из «Краткого устава жизни православного христианина», впервые изданного еще в 1915 году: «Все инородцы — наши братья, хотя и не такие близкие, как единоплеменники и единоверцы. Ведь всех Господь Бог сотворил из одной персти (земли), вдунул одну душу, всех венчал одинаковым достоинством, — малым чем умалив от ангелов (Пс. 8, 6), и всем людям желает спастись и в разум истины приити. Поэтому по заповеди Божией мы обязаны всех людей любить и всем делать добро (см.: Гал. 5, 14), даже врагам и ненавидящим нас (см.: Мф. 5, 44). О любви деятельной ко всем ближним, к инородцам и иноверцам Господь сказал в притче о милосердном самарянине (см.: Лк. 10, 37–37), увещевая нас быть сынами Отца Небесного, Который повелевает солнцу сиять над добрыми и злыми, праведными и неправедными (см.: Мф. 5, 45–48). К сожалению, у нас к инородцам и иноверцам далеко не всегда наблюдается доброжелательное отношение, особенно среди простонародья, причем называют инородцев — “тварями”, “погаными”, стремятся их унизить, оскорбить, причинить им вред. Поступающие так христиане нарушают заповедь Божию о любви ко всем людям и на свою голову собирают гнев Божий»…

Конечно, нельзя не учитывать, что слова эти были произнесены в совершенно иной демографической и социально-политической ситуации…

— По сути, Вы все время говорите о преодолении ненависти, о выходе из нее. Но иногда бывает так, что нет выхода. Например, то, что произошло и происходит на Украине, все эти мифические перемирия, в которые уже заранее не верит никто… Где там выход из взаимной ненависти?

— На Украине никакой взаимной ненависти нет. Ненавидит одна сторона, та, что объявила войну Русскому миру. Недавно прочитал в одной газете заголовок: «На Украине русские убивают русских». Это неправильный заголовок, его написал человек, который неглубоко понимает эти вещи. Те, кто сейчас там убивает, — это не русские люди, нет, невзирая на их фамилии, происхождение, на то, что они говорят по-русски. Мы с вами опять вернулись к началу: человек, не родившийся русским, может русским стать, а родившийся таковым может просто не вырасти в русского, выродиться. Ведь русскость — это не состояние какое-то, дарованное раз и навсегда. Это некий градус — как температура тела здорового человека. Так вот, мы имеем дело с людьми больными. А губительный вирус, которым они заражены, заокеанского происхождения.

Есть такое понятие — «полнота русскости». Эта полнота наступает только тогда, когда ты становишься верным чадом Русской Церкви. Вспомним слова героя романа Ф. М. Достоевского «Бесы» Ставрогина: «Атеист не может быть русским. Атеист тотчас же перестает быть русским». А там, на Украине, объявлена война языку и вере, Церкви нашей. Какие же они русские? Но удивляться не надо. Мир всегда шел и идет против Христа и Церкви, происходит только то, что должно происходить, мы же все читали Апокалипсис. Христос сказал:враги человеку — домашние его (Мф. 10, 36). Украина — это наши домашние, вот от них-то мы и получили самый болезненный удар. Но тут мы тем паче должны поступать с той любовью, о которой я уже говорил.

— И каким же образом здесь можно проявить любовь?

— А как проявили ее в январе монахи Киево-Печерской Лавры и Десятинного монастыря в Киеве? Они встали цепью между враждующими сторонами на Майдане. Я близко знаю одного из них, это архимандрит Алипий (Светличный). Мы переписываемся с ним в «Фейсбуке», и он очень интересные слова сказал о тех священниках, которые были на Майдане и призывали воевать: «У них какой-то другой “христос”». Не с заглавной уже Христос, а со строчной буквы. Когда у человека Христос на первом месте, тогда все остальное встает на свои места. Нам надо научиться, наконец, любить Христа, и тогда мы научимся правильно любить врагов. Трезвой, строгой любовью.

— Я не приемлю уранополитизма — есть такое учение, которое противопоставляет Небесное Отечество земной Родине. А коль так, то получается, что христиане не должны привязываться ни к чему земному, в том числе и Отечеству. Но как хорошо сказал об этом Н. В. Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями»: «Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства. Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданства, до тех пор не придет в порядок и земное гражданство». И у него же в одном из писем дипломату и духовному писателю А. С. Стурдзе — удивительное прозрение о России: «…да и вообще Россия все мне становится ближе и ближе. Кроме свойства родины, есть в ней что-то еще выше родины, точно как бы это та земля, откуда ближе к родине небесной». И это признание великого русского писателя мне необычайно дорого. Вот и аз, грешный, азербайджанец по рождению, дерзаю вторить столь любимому мною малороссиянину: в России Бог ближе.

И в самом деле, человек, не сумевший полюбить собственных родителей жертвенной любовью, сможет ли с любовью и уважением отнестись к чужим отцу и матери?

С возрастом те черты, которые действительно не украшают азербайджанский народ, стали для меня еще более неприемлемы, но вместе с тем так ясно обозначилось все хорошее, что есть в моем народе. Так что мое возрастание в русскости пошло только на пользу моей любви к Азербайджану. Русскость — это очищающее, это вселенское понятие. Когда человек возрастает в русскости — он уподобляется ракете, выходящей в космос: биологическая ступень отваливается первой. Потому что если цепляться за биологическое, то как далеко от нас окажутся наши святые!

Святитель Лука Крымский (ему как святому были, наверное, открыты какие-то тайны, хотя он об этом не говорил открыто — но иногда у него это как-то прорывалось) в проповеди своей, произнесенной в 1949 году, говорил, обращаясь к тем, кто спасется: когда мы окажемся в Царстве Небесном, мы увидим, как нам навстречу в долину с холмов спускаются патриархи, мученики, преподобные, а впереди всех — святитель Николай, архиепископ Мир Ликийских. Вот кто будет встречать русских людей в Царстве Божием — грек, родившийся в Малой Азии за полтысячелетия до того, как Русь крестилась. Вы знаете более русского святого, чем он?

В моем бакинском детстве мы часто ходили в гости к нашим русским соседям, друзьям, и едва ли не в каждом доме была бабушка. Удивительные эти бабушки советской власти будто и не замечали, жили в своем мире: ходили в церковь, молились, на Пасху пекли куличи. И у каждой непременно была иконка Николая Чудотворца, Николы Угодника, как они его называли. Я не мог сомневаться, что Никола — это русский человек. И тем самым уже тогда, в детстве, соприкоснулся с тайной русскости, о которой у Ф. М. Достоевского сказано, что русский человек — это вселенский человек.

Вот еще о чем не могу не сказать. Сегодня столько мути поднимается на наших глазах, столько демагогии бесстыдной, столько обвинений против Отечества нашего. Начиная от сетований в связи с утратой возможности поглощать сыры элитных сортов и вплоть до утверждений о том, что «в этой стране», как называют Россию некоторые из ее граждан, жить невозможно. Хотелось бы привести отрывок из удивительного рассказа отца Ярослава Шипова «Уездный чудотворец». Напомню, в этом эпизоде молодой барин, устрашенный надвигающейся смутой, зовет с собою в Париж деревенского фельдшера Ивана Фомича со всею его семьей, зная не понаслышке о его удивительных способностях излечивать людей. «Я назначу хорошее жалованье, — говорит он. — Вы совсем не то, что эти бездушные городские доктора…» Фельдшер выслушал, за доверие поблагодарил, а потом и отвечает молодому барину: «Это немыслимое дело». — «Вы же нищий здесь, а там озолотитесь», — возражает тот. Иван Фомич даже растерялся, услышав такую, по его мнению, несусветную глупость от образованного человека: «Как же можно? Да за право жить здесь и заплатить можно». А барин снова: «Если б жить, а то страдать, мучиться, терпеть издевательства, а потом погибнуть какой-нибудь пустой, нелепой смертью». — «За право умереть здесь, — отвечает старый фельдшер, — тем более заплатить следует».

Разве ж это не счастье — жить и умереть в России? А умереть за Россию — это еще и награда. Для меня это так понятно, так очевидно. Вы честно спросили — я честно ответил.

Журнал «Православие и современность» № 32 (48)

Беседовала Марина Бирюкова