Об одной особенности Благовещенского канона

Один из самых радостных и удивительных праздников — Благовещение Пресвятой Богородицы. Глубока и содержательна его служба, в том числе и канона на Благовещение, приписываемого преподобному Иоанну Дамаскину^[1]. В нем есть одна особенность, которую хотелось бы обсудить с читателями портала Православие.Ru.

Этот канон — один из немногих диалогических канонов: он строится на напряженном драматическом диалоге Архангела Гавриила и Богоматери. В каждой песни один тропарь составляют слова Ангела, другой — Богородицы. Эта особенность канона связывает его с кондаком^[2] и (вероятно, опосредованно) с таким жанром сирийской литературы, как сугита^[3]. Его содержание составляет уверение Богородицы в истинности слов Архангела Гавриила. Оно занимает почти весь канон — с первой по восьмую песнь.

Но в содержании этого канона заметна одна странность, отмеченная еще М. Скабаллановичем^[4]. Первая, третья и четвертая песни говорят о недоверии Богородицы к словам Ангела. В пятой Она просит у Ангела разъяснений: как произойдет Воплощение? В шестой песни выражается согласие Богородицы на Воплощение, а в седьмой — Ее торжество и радость. «Душу очисти и тело освяти, Церковь сотвори Мя вместительну Бога, скинию Богоукрашену, одушевлен храм наитием Пресвятаго Духа и Жизни чистую Матерь» (третий тропарь седьмой песни).

Но вдруг в восьмой песни происходит нечто неожиданное — диалог начинается заново! «Слыши, Отроковице, Дево чистая, да речет убо Гавриил совет Вышняго древний истинный: буди к приятию готова Божию» (ирмос восьмой песни). И опять-таки Богородица вначале показывает недоверие к словам Ангела: «Но страшуся, ликуя, да не обольстиши Мя, яко Еву далече отошлеши от Бога» (первый тропарь восьмой песни). Практически в восьмой песни весь диалог воспроизводится заново, лишь в самом конце ее Богородица убеждается в истинности слов Ангела: «Являешися Ми истины глашатай, отвеща Дева. Радости бо общия явился еси Ангел (или Вестник)» (пятый тропарь). Сам стиль Иоанна Дамаскина и внутренняя конструкция этого канона противится подобной тавтологии. К тому же если бы весь канон принадлежал одному автору, то в композиции канона песнь трех отроков — не самая удобная позиция для выражения сомнений, ибо она исполнена хвалы и благодарения.

Помимо содержательных критериев есть и другие причины считать, что восьмая песнь канона изначально являлась самостоятельным произведением, принадлежавшим другому автору.

Восьмая песнь сама содержит алфавитный акростих, но он образуется не началом строф, а началом стихов

Во-первых, ирмосы первых семи песен не входят в алфавитный акростих и не связаны с содержанием тропарей, в то время как ирмос восьмой песни включен в диалог Ангела с Приснодевой и входит в алфавитный акростих восьмой песни. Во-вторых, начала строф первых семи песен канона (за исключением ирмосов) образуют полный алфавитный акростих — последняя строфа седьмой песни кончается на «Ω». Восьмая же песнь содержит полный алфавитный акростих, но он образуется не началом строф, а началом стихов:

U—U—UU—UU—U—U—UUU— 18 слогов, мужское окончание

U—U—UU—UUUU— 12 слогов

U—UUUU—U—UU— 12 слогов, мужское окончание

U—U—UU—UUU—UUU—UU 17 cлогов

U—U—UU— 7 слогов

UU—UU—UU—UU—UU 14 слогов^[5].

За исключением припева, который вводится либо словами «διὸ (или ἐγὼ) γὰρ χαίρων βοως» («сего ради вопию»), если строфа содержит слова Ангела, либо «ἀλλ᾿ ὅμως ἴδε βοαςͅς», («но, однако, се, вопиешь»), если строфа содержит слова Богородицы, все стихи начинаются с соответствующих букв алфавита. Ни в одном из известных нам канонов не соблюдается подобный принцип создания алфавитного акростиха^[6], но зато он часто присутствует в кондаках. Приведем хотя бы анонимный кондак в честь Богородицы (вероятно — на Благовещение):

Однако здесь больше различий, чем сходств. Во-первых, в кондаке все стихи в составе одной строфы начинаются на одну букву, в то время как в строфах восьмой песни начальные буквы стихов различаются. Во-вторых, в кондаке мы имеем дело с 6 равносложными стихами (cемисложниками), а в тропарях восьмой песни мы видим 6 неравносложных стихов (от 18 до 7 слогов) со сложным размером. Более близкий аналог мы видим в песнопении Входа Господня в Иерусалим «Ἄσμα καινὸν ἄσωμεν»^[8]:

Ασμα καινὸν ἄσωμεν, λαοὶ τωςͅ επὶ πώλου καθεζομένῳ Χερουβὶμ
—UU——UUU—UU—U—U—UUU— 23 слога, мужское окончание.

Βάια μετὰ τωςν παίδων βαστάζοντες εἴπωμεν·
—UU—U—UU—UU—UU 14 слогов, дактилическое окончание.

Γενους ἡμιςν, δέσποτα, ὁδηγὸς πρὸς τὴν ζωὴν
U—U——UUUU—U—U— 14 слогов, мужское окончание.

Διὰ ἡμαςς γὰρ παρεγένου
U—U——UU—U 9 слогов, женское окончание.

Ὁ ἐν ὑψίστοις οἰκωςν εἰς τοὺς οὐρανοὺς
UUU—UU—U—UU— 12 слогов, мужское окончание.

Песнь воспоем новую, народы, на жребяти, как на Херувимах Седящему.
Скажем же, вместе с детьми мы, ветви носящие:
Владыка, буди нам к жизни наставником!
Ведь ради нас явился
Живущий в вышних, живущий на небесах.

Этот гимн Пауль Маас считает первоначальной и архаичной формой кондака^[9], а Гродидье де Матон датирует второй половиной IV века и считает, что его могла слышать блаженная Эгерия^[10]. В нем мы видим тот же принцип, что и в строфах восьмой песни Благовещенского канона: гимн состоит из шести строф по шесть стихов, из них первые четыре стиха начинаются с соответствующей буквы алфавита (в результате чего образуется полный алфавитный акростих), остальные два составляют припев. Как и в гимне «Ἄσμα καινὸν ἄσωμεν», в восьмой песне канона стихи являются неравносложными. Следовательно, можно сделать вывод о том, что восьмая песнь Благовещенского канона (далее — БК) строилась по сходным принципам и, возможно, в одно и то же время. Отметим далее, что в содержании ирмоса и тропарей восьмой песни БК ничего, кроме припева, не связано с песней трех отроков. При этом припев весьма отдаленно связан с содержанием тропарей. К тому же наши наблюдения за однопеснцем JR, как и за другими однопеснцами, показывают, что диалог для них нетипичен. Кроме того, в реконструируемом однопеснце JR — три строфы, в восьмой песни — шесть. Наконец, в восьмой песни БК употребляются колоны с большим количеством слогов (18 слогов — первый стих, 17 слогов — третий стих), что не типично для логаэдических канонов, зато типично для кондаков, в том числе ранних (см. первый стих в «Ἀσμα ἀναπέμψωμεν» — 23 слога).

Возможно, шесть строф восьмой песни Благовещенского канона первоначально составляли кондак или «протокондак»

Из этого мы можем сделать вывод, что, возможно, шесть строф восьмой песни БК первоначально составляли кондак или «протокондак», подобный гимну «Песнь новую воспоим». У этого «Благовещенского протокондака» был другой припев. Какой? Вероятнее всего, он начинался с Χαιρε. Во-первых, введение к припеву выглядит как ὅθεν καὶ χαίρων βοως, после которого естественно ожидать χαιρε. Во-вторых, типологически сходный припев в Благовещенском кондаке Романа Сладкопевца — χαιρε νύμφε ἀνύμφευτε^[11]. Тот же самый припев присутствует в акафисте^[12]. В приведенном выше анонимном кондаке в честь Богородицы имеется припев «Χαιρε ἡ μετὰ τόκον ὑμνουμένη παρθένος».

В девятой песни Благовещенского канона (о которой речь пойдет ниже) присутствует припев, являющийся цитатой из Евангелия от Луки: «Χαιρε ῳ κεχαριτωμενη, ο Κυριος μετα σου» (Лк. 1: 28). Мы имеем определенные основания предполагать, что это был первоначальный припев «протокондака», лежавшего в основе восьмой песни БК. Этот «протокондак», вероятно, исполнял те же литургические функции, что и гимн «Ἆισμα καινὸν ᾳσωμεν», а также гимн Ефрема Сирина «Χαιρε τὸ ᾳσμα Χερουβείμ». Судя по структурной близости к протокондаку «Песнь нову воспоим», он мог быть создан во второй половине — последней четверти VI века.

Впоследствии этот гимн, благодаря замене припева, был переделан в однопеснец. Это могло произойти вскорости после появления первоначального празднования Благовещения (между 383 и 431 годом)^[13]. При этом только в одном случае — в последней строфе — требовалась небольшая переделка^[14], в основном же текст прежнего «протокондака» при переработке в однопеснец остался неизменным.

Девятая песнь, несомненно, составляет один блок с восьмой песнью и в то же время несет на себе явную печать вторичности: начальные стихи строф девятой песни составляют алфавит, но в обратном порядке — от омеги до альфы:

В отличие от всех прочих песней канона, девятая песнь не является диалогом: вся она обращена к Богородице

Мы видим, что строфы девятой песни построены по тому же принципу, что и строфы предыдущей восьмой песни: в каждой из них шесть неравносложных стихов, из них четыре начинаются с соответствующих букв алфавитного акростиха, последние два составляют припев; как и в ирмосе восьмой песни, стихи с женским окончанием чередуются со стихами с мужским. Как и в восьмой песни, в девятой — шесть строф. Однако различия не менее важны, чем сходство. В отличие от всех прочих песней, девятая песнь не является диалогом: вся она обращена к Богородице:

Кроме того, буквы алфавита идут в обратном порядке. В истории византийских церковных акростихических гимнов это единственный случай обратного алфавитного акростиха. И объяснить его появление можно только восполнением уже существующей композиции с прямым алфавитным порядком — то есть строф на «Благословите».

Очевидно, ирмос и тропари девятой песни были написаны после 431 года, точнее — после того, как на утрене появляется «Величит», что, по нашим расчетам, должно было произойти после Эфесского Собора. Примечателен некоторый контраст: в восьмой песни Матерь Божия нигде не называется Θεοτοκος, но именуется Девой — либо Παρθενε, либо Κορη.

Примечательно, что в восьмой песни Матерь Божия нигде не называется Θεοτοκος, но только Девой; в девятой же песни Она именуется Богородицей дважды

В девятой песни, напротив, Она именуется Богородицей дважды: первый раз в ирмосе — «устне же верных, Богородице, немолчно глас Ангела воспевающее…», а второй раз — во втором тропаре (о Купине Неопалимой говорится, что она «яко Богородицей наречется» — «ὥς Θεοτόκῳ λεχθείη»), а также называется Родительницей Бога — Γεννήτριαν Θεους (шестая строфа). Скорее всего, однопеснец восполняется до двупеснца приблизительно в то же время, что и двупеснец, — во второй трети — середине V века.

Содержание девятой песни БК не противится этому. Напротив, прообразовательная типология Богородицы и догматическая терминология, представленная в девятой песни, не выходит за пределы V века. Для примера рассмотрим хотя бы начало шестой строфы c соответствующими параллелями из святоотеческой письменности V — начала VI века.

Сравним с изречением Хрисиппа (V в.):

«Χαιρε το ορος οθεν ο ακρογωνιαίος ανευ χειρων απετμηθη λίθος» — «Радуйся, Гора, от Которой без рук отсекся камень» (Chrysippus. Encomium in Mariam Deiparam I^[16]).

Это выражение присутствует в актах собора 536 года: «ὧν ὁ ἕτερος μὴ θέλων τὴν παρθένον Μαρίαν θεοῦ εἶναι γενν῎τριαν…» — «иной не желает сказать, что Дева Мария есть Родительница Бога»^[17] (Vere Dei Genitrix est. Hormisda. Epistula clero^[18]).

Сравним с фрагментом на 71-й псалом из Исихия Иерусалимского: «τὴν κένωσιν τους Μονογενους τὴν εἰς τὴν Θεοτόκον… λέγει· πόκον δὲ αὐτης τὴν γαστέρα… ἐκάλεσεν» — «говорит об истощании Единородного в Богородице… называет руном Ее чрево»^[19].

Девятая песнь канона была дописана, когда праздник Благовещения получил особое значение после победы Православия над несторианами

Из этих примеров, как и из других^[20], мы можем сделать вывод о том, что после 431 года вводится песнь Богородицы «Величит», и, по-видимому, вскоре после этого события неизвестный автор пишет строфы современной девятой песни Благовещенского канона, подражая образцу восьмой песни, и увеличивает однопеснец до двупеснца. Очевидно, это событие связано с приданием празднику Благовещения особого значения, что в свою очередь связано с победой Православия над несторианами на Эфесском Соборе.

Отзвуки этого торжества слышны в ирмосе девятой песни: «Яко одушевленному Божию кивоту, да никакоже коснется рука скверных (букв.: непосвященных — ἀμυήτων). Устне же верных, Богородице, немолчно, глас Ангела воспевающее, в радости да вопиют: “Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою”». Безусловно, в ирмосе использован эпизод из Библии, из Второй книги Царств (6: 6—7) — рассказ о поражении Озы, который осмелился коснуться ковчега. Но под «одушевленным Бога кивотом» (Ὡς ἐμψύχῳ Θεοῦ κιβωτῷ)^[21] здесь понимается Богоматерь. И здесь нельзя не вспомнить предание, присутствующее в ранних рассказах об Успении Богоматери, в частности в «Слове Иоанна Богослова о Успении Богородицы»: когда иудей Афония пытался сбросить с погребального одра тело Богородицы, Ангел невидимо отсек ему руки^[22]. Однако эта реминисценция несет в себе явный антинесторианский подтекст: Нестория и его последователей часто сравнивали с иудеями и именовали их подражателями их нечестия, которые «возобновляя их хулы, говорят, для чего ты, человек, делаешь себя Сыном Божиим?»^[23]. Вероятно, в каноне под ἀμύητοι подразумевается Несторий и его сторонники, отказывавшие Приснодеве Марии в именовании «Богородица» и уничижавшие Ее роль в спасительном домостроительстве. Таким образом, Несторий и его последователи как бы уподобляются нечестивому Афонии, и, подобно сему, их руки как бы невидимо отсечены Вселенским Собором. Подобная метафора была бы весьма уместна непосредственно после низложения Нестория и его сторонников, например Александра Дамасского (низложен в 434 г.). Соответственно, мы можем отнести создание девятой песни БК и оформление первоначального Благовещенского двупеснца ко второй половине 30-х — началу 40-х годов V века.

Датировка Благовещенского двупеснца серединой V века находит свое подтверждение в типологически близком тексте — Луксорском Остраконе

Датировка Благовещенского двупеснца серединой V века находит свое подтверждение в типологически близком литургическом тексте — Луксорском Остраконе (Ostrakonum Luxor // Biblitotheca Strasburgiensis. 669)^[24]. Этот Остракон палеографически датируется VI веком, но его содержание явно старше. Он состоит из диалога Архангела Гавриила и Девы Марии и завершается доксологией верных, то есть перед нами та же схема, что и в Благовещенском двупеснце. Приведем этот текст с сокращениями.

Начало этого текста метризовано:

(Ἄγγελος) Χαῖρε, κεχαριτωμένη! ὁ Κύριος μετά σου — 15 слогов

ἐκλελεγμένη συ ὡς ἀγγεῖον ἀμίαντον — 14 слогов

καὶ θεοδόχον καὶ ἀειτίμιον — 10 слогов

εὗρες γὰρ χάριν παρὰ τῷ Θεῷ — 10 слогов

Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою,
Ты избрана, как сосуд непорочный,
И богоприятный, и вечночестный,
Ты обрела благодать у Бога.

Далее идет евангельский текст, подвергнутый минимальным изменениям и, следовательно, не метризованный:

Этот текст не является евангельским чтением, поскольку в нем допущены некоторые отступления от евангельского текста: пропущены вводные предложения к словам Ангела и Богородицы: «εἶπεν δὲ Μαριὰμ πρὸς τὸν ἄγγελον» («сказала Мария Ангелу») и «ἀποκριθεὶς ὁ ἄγγελος εἶπεν» («и, отвечая, Ангел сказал»). Диалог указывает на возможность антифонного пения этого текста. Завершающая часть Луксорского Остракона является похвалой Богородице с большим количеством хайретизмов:

С одной стороны, этот текст носит явные египетские черты: Богородицу называют «ἀμμὰ τοῦ Σωτῆρος ἡμῶν» («Матерь (амма) Спасителя нашего), греческое слово Θεοτόκος передается искаженно — Θεοδόκη. С другой стороны, в тексте имеются следы иерусалимской иудео-христианской традиции:

Известно, что отношение к иудеям в Египте было очень напряженным: в начале V века с ними неоднократно происходили столкновения (411 и 412 гг.). Гораздо естественнее предположить, что эти слова были написаны в Иерусалиме, где были сильны иудео-христианские традиции. Кроме того, хайретизмы в конце указывают на влияние сиро-палестинского ареала. Всё это заставляет нас предположить, что Луксорский Остракон является гимнографическим памятником палестинского происхождения, перенесенным в египетскую среду. Теперь следует определиться, к какому гимнографическому жанру относится этот памятник. По нашему мнению, его можно отнести к жанру однопеснца или двупеснца, и он является произведением, типологически сходным с Благовещенским двупеснцем.

Итак, вкратце суммируем нашу реконструкцию создания Благовещенского канона:

1. создание алфавитного диалогического «протокондака» во второй половине IV века;
2. преобразование этого протокондака в однопеснец между 383 и 431 годами;
3. введение «Величит» и создание строф на «Величит», связанное с приданием празднику Благовещения большей торжественности в связи с победой над несторианством.