Архиепископ Феодор (Поздеевский) о духовном образовании и воспитании юношества

Архиепископ Феодор (Поздеевский)

«Скромно и незаметно это дело воспитания, - говорил он, - но велико оно, ответственно и трудно. Велико оно тем, что здесь личная жизнь воспитателя как бы приносится в жертву жизни других и свои интересы заменяются интересами другого. Ответственно потому, что созидается и формируется не бездушный материал и слепая сила, а цельная живая личность человека… Трудно и мучительно потому, что и духовное рождение не бывает без тех болей и страданий, которыми сопровождается рождение телесное… Ведь отдать лучшую пору своей жизни, расцвет своих сил другим во имя их доброго созидания для жизни, это значит своими соками как бы питать многих и чувствовать, что каждое уходящее поколение уносит с собой часть этих сил. А заботы, а разочарования, а компромиссы совести, а необходимость видеть прямое непонимание истинно полезного, ради которого тратятся силы, разве это не подвиг, разве это не труд? Только все это скрыто от взора, все это не видно и тайно, но тем-то оно и велико, что скрыто и тайно».

Вот об этом «скрытом и тайном» делании архиепископа Феодора хотелось бы сегодня поговорить. Его учительство и преподавание началось с 1896 году еще в стенах Казанской духовной академии и продолжалось вплоть до его смерти в 1937 году. Ведь учитель остается примером для учеников на всю жизнь.

Известный аскет и подвижник, он принадлежал к тем общественным деятелям, которые всегда собирают вокруг себя молодежь, воодушевленную одной общей идеей. Для нас важно, что в революционные годы XX столетия, во время общего оскудения веры, он сумел своим личным примером привлечь к иночеству и взрастить целое поколение мучеников и исповедников. Они видели в нем пример «доброго пастыря и учителя», всегда прислушивались к его мнению и окружали его многие годы, пока тюрьмы, лагеря, ссылки или смерть не разлучили их.

«Жизнь христианина, - считал владыка, - есть жизнь человека спасающегося, борющегося с грехом, человека, который от рабства и болезни греховной при помощи христианства восходит к свободе нравственного совершенства». Именно к этой внутренней работе, в первую очередь, над собой и призывал своих учеников архиепископ Феодор.

Он вдохновлял их личным примером добродетельной и подвижнической жизни, всегда готовой к жертве. «Мир… и радость жизни должен каждый из нас нести в общую жизнь, но прежде, конечно, должен сам их приобрести. И вот в этом открывается тайна, глубокая тайна и правда христианства, что оно возрождает душу человека любовью, чистотою и миром, в самом корне обновляет жизнь человеческую и обеспечивает благие внешние плоды ее».

Вся его церковная деятельность, необычайно последовательная и целостная, свидетельствует о том, что для него воспитание будущих пастырей - патриотов и аскетов, было, пожалуй, самым главным делом жизни.

Как известно, в 1871 году в России была проведена реформа образовательной системы. В ее основе лежали западные принципы светскости школы и образования, а по сути дела – провозглашение свободы от Церкви и народных традиций. В результате добровольного забвения исконных начал народной жизни началось всеобщее оскудение веры и отход образованного общества от Церкви.

Уже к началу ХХ века Россия погрузилась в глубочайший общественный кризис, переросший в первую революционную смуту 1905–1907 годов. Но этот кризис еще острее выявил внутренние противоречия и самой образовательной системы. Поэтому не случайно волна стачек и выступлений особенно охватила светские и духовные школы. Революционные соблазны, искренние и намеренные заблуждения, протесты против всего положительного и разумного, коснулись всей системы церковных школ. В духовных академиях преподавательские корпорации выступили с требованием широкой автономии богословского образования от церковной власти, а воспитанники семинарий – с требованием политических свобод.

В эти годы педагогическая деятельность владыки Феодора проходила в самых революционно настроенных семинариях: Калужской, Тамбовской и Московской. Под живым впечатлением от увиденного, у него зарождались собственные взгляды на духовную школу и необходимую ей реформу, которые он изложил в статьях «Чего желать для нашей духовной школы?» и «Записка о реформе духовно-учебных заведений». Однако к этой теме он вновь возвращался в течение всей своей педагогической деятельности.

«Странное… можно наблюдать теперь явление, что главный волнующийся элемент, что первые насильники чужой свободы и посягатели на святые права личности человеческой – это учащаяся молодежь высших учебных заведений и отчасти средних, да дезорганизованная и грубая масса фабричных рабочих», - писал в те дни владыка Феодор, наблюдая за развитием революционных событий в духовных школах.

Как внимательный педагог он считал, что все происходящее в семинариях является выражением мальчишеского азарта или разнузданного хулиганства, игрой в политику, но не более. Он всегда доверял своим ученикам и возлагал на них большие надежды, считая, что тем и сильна юность, что «может в порыве искреннего и сознательного увлечения своим личным одушевлением и примером вести за собой многих, и может она сделать многое и доброе». Поэтому не случайно на своих уроках и в беседах с учащимися он часто цитировал слова апостола Павла, сказанные юному Тимофею: «Преуспевай в правде, благочестии, вере, любви, терпении, кротости. Подвизайся добрым подвигом веры, держись вечной жизни, к которой ты и призван» (1 Тим. 6: 11–12).

В основе его педагогической системы лежало представление о том, что формирование четких нравственных ориентиров происходит у каждого человека в самом раннем возрасте именно в семье и храме. В это время в юной душе созидаются все основные понятия, например, о добре и зле, о милосердии и справедливости, о вере и любви. Все же дальнейшее школьное образование, считал владыка, должно послужить, в первую очередь, укреплению и уже сознательному развитию этих основополагающих человеческих ценностей в каждой отдельной личности. Он писал, что все «доброе, способное… умилить и растрогать… душу, идет непременно из далекого детства и связывается с впечатлениями религиозными и церковными, привязывается как-то неизбежно то к молитве матери, то к лику иконы с мерцающей лампадой, то к службе церковной. Так Церковь с ее обиходом жизни влияет на чистую еще детскую душу и налагает на нее ту печать, которую не в силах стереть время». Наблюдая современное ему общество, он пришел к выводу, что главным источником осознанной нравственной жизни нашего народа и его религиозной принадлежности всегда служили и служат евангельские заповеди. Поэтому, даже пережив революцию 1917 года, он продолжал свято верить в будущее возрождение России, так как считал, что в народе нравственные христианские идеалы навсегда остаются неизменными, а значит, рано или поздно они все равно приведут его к Церкви.

Он полагал, что всей школьной системе образования необходимо вернуться к изучению вечных евангельских заповедей и воспитывать каждое подрастающее поколение в верности православному преданию. Если это удастся сделать, то непременно начнется возрождение и обновление, как нашей народной жизни, так и всего российского общества в целом.

Поэтому создание в России духовных школ, действительно воспитывающих в своих питомцах церковность, и стало главной целью всей его педагогической деятельности, которая сама по себе была продолжением его внутренней духовной жизни, да и строилась она на тех же принципах.

Во вверенной его попечению духовной школе вначале низшей, а потом и высшей ступени он всегда последовательно боролся с революционным хаосом и стремился так выстроить образовательный процесс, чтобы школа могла выполнять свою главную задачу - готовить для Церкви пастырей. И не простых, а, как он любил говорить, «горящих духом, молитвенников, богатых духовными дарами, готовых взять на свою совесть и в свою душу руководство и души многих чад Церкви, готовых идти при теперешнем положении духовенства, весьма не заманчивом с внешней стороны, на подвиг смирения и уничижения, на подвиг скудости материальной и лишений». Он всегда хотел видеть своих учеников, прежде всего, духовными руководителями народа, а потом уже настоятелями приходов.

Владыка был глубоко убежден, что образовательная школа любой ступени должна быть, прежде всего, школой благочестия, школой добрых нравов и основ христианской жизни. Она должна преследовать цели воспитательные, а потом уже образовательные. Тогда, обучаясь в ней, учащиеся смогут не только выработать правильное христианское мировоззрение, но и стать в жизни «добрыми делателями». Ведь на глазах у педагогов в течение многих лет складывается и растет молодой христианин, будущий член Церкви и весь школьный процесс должен способствовать формированию в нем четкого православного мировоззрения. Этой основной задаче и должны быть подчинены все школьные программы, предметы, учебники и даже сама обстановка в школе, считал он.

«Наши духовно-учебные заведения, - писал владыка в своей «Записке о реформе духовно-учебных заведений», - имеют своей задачей осуществление цели по преимуществу воспитательной и притом строго определенной: воспитание в духе религиозно-нравственном, духовная школа должна готовить для Церкви пастырей. Весь стой жизни этих учебных заведений, вся ее атмосфера должна быть проникнута тем духом и настроением, которые они должны привить своим питомцам, и самые воспитательные приемы и самая жизнь этих учебных заведений должна непременно обеспечить выработку в своих питомцах того настроения, которое необходимо для пастыря-работника на благо христианской Церкви».

Однако в годы первой русской революции он с тревогой наблюдал, как в семинариях и академиях под давлением многочисленных студенческих выступлений стали делать все больше уступок в сторону светскости образования, которые на практике только затрудняли общий процесс формирования будущих русских пастырей. Да и сами учащиеся в такой школе начинали еще больше тяготиться все увеличивающимся разрывом между изучаемыми светскими и церковными предметами, схоластическими учебниками по богословию и даже своим предназначением к приходской жизни. Вся обстановка такой церковной школы не отвечала их внутренним потребностям и даже входила в конфликт со знакомой им с детства церковной жизнью. Именно поэтому в их душах все больше назревал протест, ловко раздуваемый партийными товарищами в открытый бунт против всей системы образования.

Среди главных недостатков духовной школы того времени была ее излишняя замкнутость в сословных рамках. Если учесть то обстоятельство, что не только министерство образования своим циркуляром запрещала принимать поповичей в светские учебные заведения, но и Учебный комитет при Святейшем Синоде сильно ограничивал поступление представителей иных сословий в свои школы, то станет понятным, почему бастовали дети священников и отказывались учиться. Духовные школы всех ступеней вынуждено преследовали двойную цель – дать среднее или высшее образование и подготовить своих учащихся к пастырству. Однако те воспитанники, которые не хотели служить по духовному ведомству, естественно предпринимали любые попытки, чтобы избежать пастырского направления в своей жизни. Это и было главной причиной революционных беспорядков в духовных школах в самом начале ХХ века.

Прекрасно понимая это, владыка Феодор писал: «Безусловно верно, что религиозное воспитание должно начинаться с детского возраста, и пусть оно будет серьезно вестись во всякой школе», однако, конечно, оно не должно соединять простое школьное образование с предопределением к пастырству – оно должно стать свободным выбором любого человека, не зависимо от его сословного происхождения.

Владыка Феодор прекрасно понимал, что нужна скорейшая реформа, но она «не должна сводиться только к некоторого рода изменениям в программах, в передвижении и перестановке предметов, тем более в удовлетворении тех требований, которые высказываются в петициях воспитанников семинарий, особенно касающиеся разного рода дисциплинарных вольностей… Необходимо создать новый тип пастырской школы, высшей и низшей, и притом такой школы, которая могла бы обеспечить возможность подготовки к пастырству и выпуск людей с искренним религиозным одушевлением или настроением».

Первым практически шагом к этому должно было стать создание для детей духовного ведомства средних общеобразовательных школ, отдельных от семинарий и дающих право дальнейшего поступления в любую «школу какого угодно направления и специальности». Из системы общеобразовательных школ должен быть открыт свободный доступ всем желающим учиться и в особую «школу для подготовки к пастырству». Такая пастырская школа «должна быть непременно вне всяких сословных преимуществ: она должна быть доступна юношам всех сословий, которые заявят свое желание учиться в ней», – писал он. Только тогда можно будет действительно «воспитывать будущих пастырей, руководить их в деле подготовки к пастырству, устраивать для них и такую школьную обстановку, которая содействует сложению серьезного, молитвенного, пастырского настроения. В такой школе и должно, и можно завести вполне церковный, строгий образ жизни и порядок, соответствующий будущему высокому пастырскому служению», - считал владыка.

Где бы ему ни приходилось нести свое педагогическое служение, он как педагог стремился, прежде всего, установить во вверенной его попечению школе простые и доверительные отношения со всеми, считая, что «единение учащей и воспитывающей корпорации – начало и конец чаяний и желаний школы»; в такой атмосфере «каждый действует свободно, но в согласии со всеми прочими и в этом органическом единении черпает уверенность и решимость» для работы над собой. Он всегда подчеркивал, что воспитание является живым и творческим делом всех учащих и учащихся в их свободном сотрудничестве и взаимодействии. Но успех любой педагогической системы, конечно, напрямую зависит от личности самих школьных наставников. Поэтому владыка уделял большое значение преподавательскому составу школы и не терпел формального отношения педагогов к своим обязанностям. «Всем педагогам нужно вменить в нравственную непременную обязанность - вместе с начальством руководить учениками, вникать в их настроение, отвечать на все их не только умственные, но и нравственные вопросы».

Он считал, что если поступать в духовные школы должно по призванию, то и преподавание в ней должно быть тоже призванием. Педагоги, прежде всего, сами должны быть исполнены пастырскими идеалами, и, конечно, пользоваться у своих учеников заслуженным нравственным авторитетом, «являя в себе образец честного, любящего и заботящегося о благе» человека. Только тогда они смогут воспитать будущих священников - пастырей своего народа. При этом он считал, что в духовной школе на роль классного учителя наиболее подходит священник. Ведь священник является прежде всего духовником своей учащейся паствы и ему в таинстве рукоположения сообщается и благодать наставления в вере, поэтому он, как учитель, имеет больше возможностей сказать свое слово «со властью», что недостижимо для простого светского учителя.

Владыка Феодор полагал, что в духовной школе «пастырское настроение создается не количеством богословских предметов, а всем духом школы», поэтому необходимо «завести вполне церковный, строгий образ жизни и порядок, соответствующий будущему высокому пастырскому служению… Самая цель духовной школы укажет и определит и программу, и характер, и размер преподавания наук». А возрождать и воспитывать церковность в юных душах лучше всего в храме. Ведь как часто во время церковного праздника или в отголоске древнего песнопения, при чтении жития святых или в походе в монастырь и особенно в чтении Священного Писания происходит постепенное обретение живой веры. И школа должна помочь этому процессу, происходящему в учащихся, и, кроме обычных знаний, указать ему дорогу к храму. Это и будет началом и венцом любого образования.

Он стремился создать сначала в семинарии, а потом и в Московской духовной академии атмосферу христианского братства, единомышленной семьи и с любовью воспитывал вверенное его попечению юношество. Его задачей было обогащать учащихся не только знаниями, но и идеалами святой жизни. Для этой цели он часто посещал вместе с учениками не только близлежащие, но даже и весьма отдаленные монастыри и храмы.

Например, кроме обычных учебных программ, он совершал со своими учениками паломничества в Зосимову пустынь – «к старцам». Именно здесь многие из учащихся впервые почувствовали и вдохнули в себя воздух «чистой церковности», узнали духовную жизнь не из книжек, а из собственного опыта.

По замыслу владыки, если начальная духовная школа должна была прививать своим питомцам вкус к церковному благочестию и раскрывать сокровищницу православной веры, то духовная академия должна была стать школой высшей ступени церковного духа, которую он, естественно, мыслил только под сенью Церкви. Она должна была быть внутренне очень цельной и преследовать одну педагогическую цель - подготовку пастырей-учителей, которые при правильном образовании смогут указать прямой путь к религиозному воспитанию, воцерковлению и возрождению всего русского народа. Пусть даже на примере одной церковной общины или одного прихода. Вся академическая корпорация по этому замыслу должна была стать как бы единым организмом с одной общей идеей и задачей. На практике же владыке пришлось столкнуться с профессорскими амбициями и с полным непониманием производимого им коренного переустройства образовательного процесса в МДА.

Требовательный к себе и другим, он всегда подчеркивал, что «возрождение и обновление» окружающего общества «должно начинаться с личной внутренней жизни» каждого человека; и именно «здесь нужно делать запас добра и любви и потом уже выносить его в общую жизнь».

Поскольку главным в воспитании будущих пастырей владыка почитал церковный дух школы, то уделял особое значение совершаемому в академическом храме богослужению, его уставу и подбору песнопений. Он стремился к тому, чтобы вся корпорация – учащие и учащиеся - равно посещали богослужения, увлекал их своим личным примером, бывая на службах почти ежедневно. «В минуты искренней и горячей молитвы, в моменты особенного духовного подъема и слова Священного Писания, и слова молитвы, и церковных песнопений получают как бы особенный какой-то смысл – высший и духовный, как будто мы сами “переживаем” то самое, что говорится в этих молитвах… Мы делаемся ближе к Богу, отрешаемся от мира греховного и духом своим приобщаемся к высшему духовному миру истины. Отсюда наша прямая и святая обязанность состоит в том, чтобы сделать это духовное настроение и как бы ближайшее общение с Богом, насколько возможно, постоянным», - говорил владыка Феодор.

В предреволюционные годы одной из серьезных проблем высшей духовной школы был почти полный упадок преподаваемой в академиях богословской науки и ее оторванность от народной православной жизни, так как в основу преподавания были положены научные схоластические труды и руководства католических авторов. Такие академические учебники не могли увлечь юные сердца. Владыка не без основания считал, что «для пастыря гораздо важнее и полезнее изучать святоотеческие творения, нежели курсы иностранных пасторологов». Он последовательно проводил в жизнь мысль о необходимости изучения пастырского богословия на примерах и по творениям святых отцов. Также он считал, что наше православное богословие должно быть построено «на аскетической почве».

В 1911 году, уже будучи ректором Московской духовной академии, владыка Феодор по благословению Святейшего Синода впервые составил и прочитал на кафедре пастырского богословия курс лекций по православному аскетизму. Этот курс имел большой успех в студенческой среде и привлек многих к монашеской жизни. Со временем в академии даже сложился целый кружок ученых иноков. Их учитель полагал, что нынешнее время поставило перед иночеством очень важную задачу: хранить чистоту православного богословия. «Теперь, когда богословская наука, разрабатываемая светскими учеными, явно начинает проявлять неправославный характер, кто должен первее сказать авторитетное ученое слово предостережения? Кто, как не ученые монахи?» Однако для практического осуществления многих добрых замыслов владыки Феодора требовалось время. А его в российской истории было отпущено крайне мало. Революционное разложение быстро меняло и саму академическую жизнь. Можно сказать, что начатая владыкой созидательная деятельность в МДА во многом осталась не завершенной и прерванной в 1917 году.

1 мая 1917 года по требованию революционного обер-прокурора В.Н. Львова епископ Волоколамский Феодор был снят с должности ректора МДА и переведен настоятелем в Московский Данилов монастырь. Вместе с ним из академии сюда перешли многие его воспитанники – молодые ученые иноки, которые помогли ему возродить духовную жизнь в этой древней обители. В 1918 году по благословению Святейшего Патриарха Тихона, их трудами была создана знаменитая Даниловская академия - высшая церковная школа, построенная целиком на святоотеческом аскетическом опыте.

Конечно, революция смела и уничтожила и этот труд его жизни, но осталось живое преемство –те архиереи, священники и преподаватели, которые учились при нем и восприняли его творческое делание. После войны, когда Московская духовная академия стала возрождаться, в ее основу были положены педагогические взгляды и принципы именно архиепископа Феодора. И она сама по себе стала достойным памятником своему бывшему ректору.

Как духовный завет для нас, ныне живущих, звучат проникновенные слова владыки Феодора: «Нам, русским людям, нужно крепко держаться за веру свою православную и, давая спокойно и мирно каждому чужеземцу исповедовать свою веру и молиться по-своему, в то же время зорко блюсти, чтобы не обольстил нас кто-либо лукавыми словами, будто все веры равны и наша православная не лучше других. Зорко нужно блюсти, чтобы не посмели нас, православных, отторгнуть от нашей веры и увлечь на путь ереси латинской или неверия языческого. Пусть будет вера наша православная по-прежнему господствующей у нас на Руси, а все прочие только терпимы, без права миссионерства на счет Православия. Иначе встанут перед нами целым сонмом древние наши святители, угодники и преподобные, благочестивые цари, бояре и миряне и скажут нам с укором: “Изменники!”».