Три сотника

Второй сотник уверовал там, откуда убежали все апостолы, кроме одного Иоанна. Жители Иерусалима, в тот час стоявшие под Крестом, словно договорились исполнять Давидовы пророчества. «Раскрыли на меня пасть свою, как лев, алчущий добычи и рыкающий» (Пс. 21: 14). И еще: «Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои. Можно было бы перечесть все кости мои; а они смотрят и делают из меня зрелище; делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий (Пс. 21: 17–19). И вот когда одежду делили, и жребий бросали, и пасти раскрыли, как алчущий лев, и сделали зрелище из Невинного, другой сотник произнес: «Воистину, Человек сей был Сын Божий». Звали того сотника Лонгин.  

Третий сотник был богат милостыней и молитвой. Его звали Корнилий. Слова, сказанные о нем Лукой, напоминают слова, сказанные об Иове: «Благочестивый и боящийся Бога со всем домом своим, творивший много милостыни народу и всегда молившийся Богу» (Деян. 10: 2). К нему в полдень пришел ангел, но сам ничему Корнилия не учил (Богу угодно, чтобы не ангелы, а люди вразумляли людей). Ангел только повелел найти в Иоппии Симона, именуемого Петром: «Он скажет тебе слова, которыми спасешься ты и весь дом твой» (Деян. 10: 6). Этот третий сотник расширил границы проповеди. Он убедил Петра проповедовать Христа не только иудеям, но и язычникам, потому что Корнилий на глазах апостола стал причастником Духа Святого. И «если Бог, – сказал Петр, – дал им такой же дар, как и нам, уверовавшим в Господа Иисуса Христа, то кто же я, чтобы мог воспрепятствовать Богу?» (Деян. 11: 17).

Не римский солдат и не римский генерал, но каждый раз один лишь сотник фигурирует в евангельских рассказах, содержащих похвалу римским военным. Центурион – так красиво и будто позванивая амуницией звучит это слово по-римски. У центуриона под рукой плюс-минус сотня солдат, отсюда и название. В отношении к нашему офицерству центурионы похожи на командира роты в самом скромном варианте и командира батальона на вершине возможностей. По социальному же статусу они – старшины или прапорщики, впрочем, боевые прапорщики, которым у нас полковники с уважением руку жмут. Римские писатели изображали центурионов выносливыми вояками, далеко и сильно метающими дротик или копье, орудующими мечом и щитом, но главное – умеющими вдохновить воинов и поддерживать дисциплину как во время походной жизни, так и в критических боевых ситуациях. Между тем от сотника требовалось не лезть в бой, очертя голову, и даже не искать боя. Он должен быть осторожен и осмотрителен, и только если бой неизбежен – стойким до смерти.

Все это уже важно для ответа на наш вопрос: почему центурион? Центурион опытен. Он не лезет в бой, как мальчишка, и не пьянеет от тщеславия, как полководец на победном пиру. Он часто видел смерть и поэтому должен беречь людей. Свой путь к командной должности он проходит по ступеням, а не прыжками. Сотником нельзя стать, не достигнув 30 лет. А время до 30 проведено в походах, тренировках, схватках, беспрекословном послушании. Смерть не раз приходила к нему, чтобы потрепать то по плечу, то по щеке. И всякий раз от ее прикосновений оставался новый шрам. Оттого смотреть в упор на сотника трудно – глаза сами опускаются. Вся тяжесть организации повседневной жизни в легионах ложилась на плечи этих людей. Разбивка лагеря, чистка амуниции, тренировки, увольнения – все по его окрику. Спорить с ним легионерам или просто прекословить было нельзя под угрозой немедленной казни. Даже если сотник замахнулся для удара, провинившемуся угрожает смерть, если он дернется защищаться. Одних людей такое кровавое и суровое ремесло учило ценить хрупкую человеческую жизнь. Таким был, вероятно, капернаумский сотник, с великой верой просивший об исцелении отрока. Иные, без сомнения, черствели, и таковых всегда больше. Оттого не все сотники вообще ходили за Иисусом, как и не все блудницы омывали Его ноги слезами. Все это были редкие, но очень характерные и не случайные примеры.

Самый важный человек в любом ответственном и многолюдном процессе – это представитель срединного звена. На строительстве – это прораб, находящийся в середине между начальником строительства и армией каменщиков, штукатуров и крановщиков. На производстве – это начальники цехов, которые ходят на ковер к директору и сами распекают рабочих и мастеров в скромных каптерках. В образовании – это директор школы, сдавленный снизу детьми и учителями, а сверху – министерством и контролирующими органами. На судне, где все важны, посередке окажется боцман или кто-то из помощников капитана. Центурион именно таков. Без них жизни нет. Все, что в человеческом обществе движется и живет, движется и живет благодаря опыту и энергии представителей серединного звена. Такие, как он, хорошо знают жизнь нижних чинов, ибо сами родом оттуда. И они же близко знакомы с высшим начальством, от которых получают приказания и к кому входят с докладом. По сути, они знают все, насколько эти громкие слова относятся к человеку.

У нижних чинов в римской армии нет и не может быть, кроме редких исключений, личной инициативы. Чтобы солдату уверовать, нужно, чтобы вера пропитала саму солдатскую среду, чтобы солдат солдату на ухо в дозоре или на отдыхе рассказывал о Воскресении. Это совершилось со временем, и на это ушли столетия. До тех пор, пока вера не пропитает все общество, не просочится в армию и не станет внятной для всякого слуха, простому солдату нет возможности заинтересоваться новым учением, вникнуть в него. У него даже нет времени размышлять о нем. Поэтому римских солдат возле Христа мы и не видим. Сотник в более выгодном положении. У него больше личной свободы, денежное довольствие его превышает солдатское в несколько раз. У него не только денег больше, у него больше свободного времени, этого подлинного богатства, без которого не происходит развитие личности. У сотника есть возможность вникать в религиозные учения оккупированных стран, приглашать для беседы адептов, размышлять, читать. Если говорить собирательно, то у этого грозного рубаки, уже заработавшего пенсию и достигшего второй половины жизни, многое способствует пробуждению интереса к вечности, к Богу.

Но тогда напрашивается мысль, что высшее начальство еще более предрасположено к заинтересованности Евангелием и к усвоению его. Ведь у них еще больше личной свободы, плюс они образованны. Почему же восхваляются не консулы и проконсулы, не прокураторы и императоры, а сотники? Чтобы ответить на этот вопрос, стоит вспомнить, с каким страхом слушал Пилат крики толпы: «Если Этого не отдашь, ты не друг кесаря!» Пилат в Евангелии выглядит не более свободным, нежели разбойники, обреченные на смерть. Вот и ответ. Большие люди связаны еще большими страхами, нежели люди маленькие. У них больше времени и денег, но пропорционально к этому богатству они богаты страхом. А еще: развращением, умножившимися похотями, тщеславными мечтами. Есть среди них льстецы и хитрецы, которые снуют вдоль стен по коридорам дворцов, а во время войны живут вдали от поля боя в дорогих палатках с обозом слуг и любовниц. Есть те, которые готовы слушать мудрецов и проповедников, но не ради истины, а чтобы время до ужина убить. Сотник отличается от всей этой развращенной знати так же, как отличается бригадир нефтяников с буровой площадки в Северном море от столичного мажора. Нужно думать, что в случае прихода в веру обоих (мажора и бригадира), образ жизни их еще очень долго будет сильно отличаться. Добавим, что среднестатистический сотник не склонен мечтать о себе. Ему известна высота планки, выше которой прыгать не стоит. Именно эта высота не известна тем, кто уверен о себе, что правит миром. Эти на глубинах безумия способны соперничать с Самим Господом Богом. А приближенные их, подобно Пилату, боятся доносов в Рим; подобно Сенеке, пьют только проточную воду, опасаясь яда.

Итак, не великие и не малые, не одетые в пурпур и не выстроенные в шеренги в отливающих на солнце латах, а сотник, один лишь сотник выступает на страницах Евангелия из плотной римской массовки. Он выходит вперед и от лица всего римского мира, уже стоящего на пороге новой веры, говорит Христу: «Я не достоин, чтоб Ты вошел в дом мой. Только скажи слово!»

Ну, а мы, глядя на него, а также на двух его братьев по оружию и вере – Лонгина и Корнилия – начинаем смутно понимать кое-что. А именно: как важен во всяком серьезном деле закаленный человек средних лет, помещенный в самую середину сложного коллектива, хорошо знающий свое дело, не хватающий звезд с неба, но достигающий главного – Богопознания.