Еще раз о месте России в системе мировых координат и «европейском выборе»

В последние месяцы очевидным образом ускорился процесс фундаментальных, если не сказать, сейсмических перемен в устройстве современного мира, в конфигурации центров глобального и регионального влияния. Эти перемены затрагивают Россию, а у иных из них самый эпицентр находится в нашей стране либо в ее лимитрофной периферии. В связи с этими событиями и процессами, сопровождаемыми, как это всегда бывает, обильным кровопусканием, актуализируется вопрос о месте России в системе мировых координат, о ее идентичности, о ее, если так можно выразиться, цивилизационной прописке. Помимо историософского плана, рассуждения на эту «вечную» тему ведутся и на прагматическом уровне современной политики. В этой плоскости вопрос, грубо говоря, ставится так: должна ли Россия, а лучше сказать, русский мир как исторически и перспективно единое целое, в котором Российская Федерация хотя и составляет центр преобладающей силы, но представляет собой все же только его часть, продолжать следовать в фарватере Запада, соглашаясь с ролью нерадивого и бестолкового ученика, с покорностью принимающего тычки и затрещины за свою нерасторопность и несообразительность, либо она может позволить себе действовать без подсказки менторов, без пресловутой учительской ферулы, которой в средневековых школах били по рукам проштрафившихся школяров, вызвавших неудовольствие наставников. Иными словами, переводя тему в другой и высший план, в контекст историософский: где законное, подобающее место России в современном мире? На задворках Запада, куда стремятся протиснуться непритязательные державы Восточной Европы, вроде Эстонии? Или Россия сама по себе представляет иной мир и иную цивилизацию, или, другой вариант ответа в пользу независимости, Россия принадлежит миру иной цивилизации, чем Запад?

Где законное, подобающее место России в современном мире?

Поскольку в разговорах на эту тему, в том числе публичных, в журнальных и газетных статьях, в интернете и на экране телевидения Запад тривиальным образом именуется Европой, то возникает нередко досадная путаница, достойная сожаления или смеха.

Так, в одном из дебатов на эту тему, состоявшемся на телевизионном экране, для пущей солидности пригласили поучаствовать некоего не особенно знаменитого историка, представленного византинистом. И вот, как, думается, и рассчитывали организаторы шоу, рекомый византинист решительно высказался за то, чтоб Россия не дерзала своевольничать, чтоб она и думать не смела о неподобающей ей самостоятельности, чтоб она возвратилась на спасительную стезю послушания мудрому и бескорыстному Западу, по которой аккуратно следовала в благословенные 90-е годы, потому что Русь, по его словам, получила крещение из Византии, то есть из Европы. Для изречения этой мудрости – этой хохмы – и был призван на телевизионное ристалище сей ученый византинист. России, заявил он, должно оставаться на задворках Запада, потому что в мир христианской цивилизации ее ввела Византия, то есть, Европа.

Опешившие от глубокомыслия византиниста, его оппоненты, которые в ходе дискуссии до наступления этого кульминационного момента отстаивали право России на самостоятельность, не нашли что возразить мудрецу и эрудиту, не имея больше исторических аргументов для отстаивания своей позиции, хотя и продолжали лепетать жалкие слова в пользу права России на непослушание, когда затрагиваются ее коренные интересы, но делали это уже с сознанием своей неправоты, как бы совершенно вопреки логике, истории и науке, из одного только голого упрямства.

Этот сеанс телевизионного жульничества произвел сильное впечатление и дал повод в который раз высказаться на тему, обозначенную в заголовке статьи. При осмыслении причины жалкого фиаско оппонентов византиниста, посрамившего их скромной исторической справкой, стало ясно, что в этой словесной баталии они пали жертвой тривиальной, повседневной, едва ли не всеобщей топонимической ошибки колоссального масштаба: укоренившейся подмене наименований, когда Европой называют ее меньшую часть – Западную Европу. Подобная подмена давно уже, столетия назад, вошла в широкое употребление. Вспомним пушкинскую строку о Петре Великом, который «в Европу прорубил окно», что значит: из помещения, находящегося вне Европы, в Европу, хотя в действительности это прорубленное окно соединило одну европейскую клеть, Россию, с другой европейской квартирой – Западом.

Так с тех пор, а точнее говоря, со времен, на сто лет предшествовавших поэту, с царствования, говоря пушкинскими же словами, «то мореплавателя, то плотника», прорубающего окна, и повелось называть Европой ее западную фракцию, ту, что занимает не более трети европейской территории.        

Русь, как верно проинформировал собеседников и телевизионную публику ученый-византинист, хотя, впрочем, это хорошо известно и менее образованным людям, приняла христианство из Константинополя, из Византии, то есть из Европы. Однако Русь при этом сама являлась Европой, подобно Скандинавии, до своего Крещения, языческой периферией Европы. Но со времени своего Крещения Русь стала интегральной частью той Европы, которой принадлежало духовное, культурное и даже топонимическое первородство в сравнении с Западом.

После отпадения Запада от Православной Церкви Русь сохранила свою приверженность Православию и тем самым свою принадлежность миру восточно-христианской цивилизации

Изначально Европой назывался клочок земли, находившийся не на ее западной, а на ее восточной окраине. На крайнем востоке средиземноморской Европы, в Элладе, находился очаг развитой дохристианской цивилизации, которую принято называть античной. Апостол Павел впервые вступил на европейскую землю на берегу не Атлантики, но Эгейского моря, откуда и началась христианизация этой части света. После отпадения Запада от Православной Церкви Русь сохранила свою приверженность Православию и тем самым свою принадлежность миру восточно-христианской цивилизации. Исходя как раз из этого факта, из такого своего генезиса, России, по меньшей мере, с исторической точки зрения, неуместно записываться в ученики вторичной Европы, претерпевшей в средневековье метаморфозу, которую при более строгом взгляде на вещи можно было бы назвать и дегенерацией. Заимствования на Западе, не лишенные пользы в области технологии, по природе вещей не делали и не делают Россию более европейской страной, поскольку аутентичной и изначальной Европой является ее грекоязычный регион, откуда на Русь и пришло христианство при святом Владимире. Употребляемый нередко применительно к петровской и послепетровской эпохе термин «европеизация» представляется совершенно неуместным, потому что, пребывая до Петра в мире аутентичной византийской цивилизации, Россия оставалась ничуть не меньше Европой, чем соседние с нею западные страны, скорее более аутентичной и в этом смысле лучшей Европой, чем они, и на эту оценку никак не должна влиять технологическая отсталость допетровской России от Запада, острая необходимость в преодолении которой, ради выживания и самосохранения, была осознана Петром.

Для иллюстрации сказанного приведем в пример сопоставление современной Португалии и современной Японии: Япония опережает Португалию и в экономическом, и в технологическом отношении, но это не значит, что тем самым Япония переместилась на европейский континент или даже только на Запад, а Португалия подвинулась в сторону Африки. При желании об этом можно осведомиться у португальца или японца. Япония осталась страной восходящего солнца, то есть крайнего востока, и не только географически, но и в отношении основ своей цивилизации, культуры, этнопсихологии, равно как и Португалия, несмотря на свое экономическое отставание от преуспевающей Японии, пребывает там же, где она находилась во времена Магеллана и Васка да Гама – на крайнем западе Европы.

Для технического прогресса нет надобности радикально менять свое цивилизационное лицо

Данный пример интересен еще и в том отношении, что из него видно, что для технического прогресса нет надобности радикально менять свое цивилизационное лицо – достигнув незаурядных успехов в экономике, Япония осталась страной со своими древними религиозными и культурными традициями: как исконными, синтоистскими, так и конфуцианскими и буддистскими, заимствованными из Срединного Царства или через китайское посредство на заре государственного существования Японии, которые настолько глубоко укоренены в толще народного сознания и национальной психологии, что принудительная, продиктованная после Второй мировой войны победившей страной-оккупантом поверхностная вестернизация представляется вполне эфемерным явлением.

Возвращаясь к отечественной теме, заметим, что при более детальном определении характера российской цивилизации и ее генеалогии есть ряд действительно дискуссионных тем: можно спорить на тему, поставленную евразийцами, – насколько фундаментальным оказалось влияние степи, и, в апогее ее истории, империи Чингис-хана на развитие и облик русского мира; насколько глубокой была вестернизация России, которой она подверглась после петровского «прорубания окна»; наконец, и о том, представляют ли собой восточно-христианский мир, к которому принадлежат Россия, православные балканские страны, христианские народы Ближнего и Среднего Востока – Армения, Грузия, Ливан, а также африканская Эфиопия, и западно-христианский мир разновидности единой христианской цивилизации или, несмотря на общие религиозные корни, христианский Восток и христианский Запад – это две родственные, но разные цивилизации. На эти вопросы, как известно, давались и даются разные ответы, однако принадлежность России к миру византийской, или, назовем его по-другому, первичной европейской цивилизации, в отличие от вторичной европейской, то есть западной, при этом является очевидностью, не предполагающей дискуссии всерьез. Спорить тут не о чем. Это банальная очевидность.

Как бы там ни было, из того факта, что Россия была крещена не латинянами, а греками вытекает, вопреки жульническому выводу пресловутого телевизионного византиниста, не историческая неизбежность хождения в учениках и подражателях Запада, а, скорее, историческое право на самостоятельность.

Популярный в одной среде и одиозный в другой слоган о европейском выборе в собственном своем смысле лишен содержания по отношению к России и любой иной стране, генетически принадлежащей к миру восточно-христианской цивилизации, как, одинаковым образом, он неприложим к Франции или Германии, но раз он все-таки употребляется, значит, в него влагается некий смысл, и заключается он явным образом в агитации в пользу вестернизации и отказа от своей исконной восточно-христианской, православной идентичности, в отречении от своего первородства в обмен на периферийный маргинальный статус в орбите Запада.

Остается ли современный Запад миром западно-христианской цивилизации?

Правда, перед лицом новейших тенденций в эволюции современного мира определение места России в системе цивилизационных координат имеет до известной степени археологическое значение, потому что координаты эти видимым образом смещаются. Остается ли современный Запад миром западно-христианской цивилизации? Полвека назад, несмотря на многие тревожные новации, положительный ответ на такой вопрос был ожидаемым и убедительным. Но в наше время, вероятно, не без оснований, говорят уже о постхристианском Западе.

Дело в том, что против христианских ценностей в западном мире ведется систематическая безжалостная агрессия, и вовсе не со стороны иноверцев. Классический пример этой агрессии – когда при выработке доктринальных документов Евросоюза было решительно отвергнуто предложение о включении в них скромного, ни на какие преференции не претендующего, упоминания о христианских корнях европейской цивилизации. Что стояло тогда за аргументами противников подобной констатации? Толерантность и пресловутая политкорректность к иудаизму и исламу? Отнюдь нет. И даже не приверженность безрелигиозному гуманизму, просвещенческому атеизму или агностицизму воспрепятствовала успеху этой инициативы, которую отстаивал Ватикан. Не представляло особого труда найти приемлемые для мусульман, иудеев и даже гуманистов слова и включить их в соответствующие документы, чтобы, напоминая о христианском происхождении европейской цивилизации, в них не содержалось бы посягательства на равноправие религий. Ценности, приверженность к которым оказалась несовместимой с традиционными религиями и традиционными нравственными нормами, которые отстаивает не только христианство, но и другие религии, были совсем особого свойства: регулирование деторождения, свобода убийства не рожденных детей, однополые браки, и наконец, эвтаназия. Именно эти ценности пропагандируются ныне громче и настойчивее всех других. О том, что именно они, а не старинный слоган «свобода, равенство и братство», вызывающий у ревнителей современного постмодернистского либерализма в лучшем случае снисходительную иронию, стоят в центре идеологии современного Запада, красноречиво говорит высказывание одной высокопоставленной дамы из страны, не входящей в Евросоюз, но под дудку которой танцует Евросоюз: в бытность свою госсекретарем США, эта замечательная особа пояснила с присущей, не в пример замшелым дипломатам старой Европы, американцам (и особенно американкам) из числа ее коллег, прямотой и откровенностью, что права человека это, собственно, и есть права человека нетрадиционной ориентации. Не опасаясь погрешить против пресловутой политкорректности, употребим для аттестации подобного мировоззрения словосочетание «инфернальные ценности».  

Так вот, перед лицом угрозы их навязывания urbi et orbi («Городу и миру» – Прим. ред.) есть место для солидарности православных и католиков, лютеран и кальвинистов, мусульман и иудеев, и даже носителей традиционных гуманистических идеологий с их классической, а не постмодернистской толерантностью, с их искренним идеалистическим пиететом перед «свободой, равенством и братством», а не перед эвтаназией, переменой пола и трансвестизмом, в апологии которых весьма преуспели многие из наших именитых соотечественников (некоторые даже и из числа вчерашних единоверцев).

Россия, освободившаяся от многих иллюзий, возвращается к традиционными, консервативными, фундаментальными религиозным и нравственным ценностям

Россия, выстрадавшая в ходе пережитой ею в XX веке трагической истории приверженность своим вековым традициям, Россия, освободившаяся от многих и разных иллюзий, возвращается к тем религиозным и нравственным ценностям, которые принято называть традиционными, консервативными, фундаментальными, к тем, которые до недавних пор во всем мире служили скрепами общества, удерживавшими его от деградации и распада.

Для большинства российских граждан они вытекают из веры, которую их предки обрели вместе со своим вождем – великим князем Владимиром, когда тот решил креститься и привести свой народ к крещальной купели.

Приверженность других народов России и иных стран к своим традиционным ценностям не стоит в противоречии с православной идентичностью Руси. И в этом контексте приобретает новую актуальность хорошо известное учение старца Филофея о Третьем Риме. Претензии на то, чтобы стать Четвертым Римом, в какие бы словесные и идеологические формулы они не облекались, до сих пор оказывались посрамленными. Эта участь выпала, как известно, на долю строителей альтернативного Третьему Риму «Третьего Рейха». Есть основания надеяться, а кому-то и опасаться, что подобная перспектива ожидает и Град, вчера еще сиявший на вершине горы, а ныне изрядно уже потускневший.