Л.Н. Толстой на «Дожде»

С.М. Прокудин-Горский. Портрет Л.Н. Толстого. 23 мая 1908 года

Все предлагали телеканалу показательно уволить сотрудников, выпустивших в эфир «Дилетанта» Дымарского с его опросом, но Наталья Синдеева мужественно отказалась от децимации редакции и пошла другим путем. Собственно, с этого момента развитие событий стало необратимым.

Увольнений не произошло, и метод реабилитации избрали те же самые люди, которые выпускали в эфир злополучный опрос. Поэтому все получилось еще лучше, чем в прошлый раз.

Было принято решение устроить марафон «Любить Родину», во время которого специально приглашенные гости расскажут телезрителям, как именно надо любить Родину, если вообще надо. Список гостей составляли те же не уволенные люди. Поэтому в гости — рассказывать про любовь к Родине — был приглашен весь оппозиционный бомонд, представители которого без спазма даже слово «Россия» выговорить не в состоянии.

Эффект превзошел все ожидания. Сказалось сочетание идеально подобранных людей, усилий творческого коллектива и повода. Все пошло как по маслу.

Гости выкатывали глаза, сглатывали, краснели, надувались. Страдали. Им было плохо.

Но они старались. Держались, как могли. Выговаривали, выталкивали из себя с рыком: «Беррррррезки», «РРРРРРРРРоссссссия», «гоусударррррство», «Рррррродина». Мне стало их жалко.

Результат оказался также весьма предсказуем.

Мощнее всего пробило Ксению Ларину.

«От слова “патриотизм” тошнит уже какими-то червяками и вишневыми косточками.

Я не люблю родину давно и убежденно.

…

Сегодня на “Дожде” я пыталась сказать, что всем самым чудовищным в человеке мы обязаны патриотизму.

Патриотизм разрушителен, он ничего не создает, кроме трескотни, вранья, шарлатанства, лицемерия. Патриотизм не совместим со свободой, он убивает свободу мысли, свободу творчества, свободу самореализации. Патриотическое искусство — крикливо, фальшиво, примитивно. Патриотизм крышует бездарность и пустоту, производит бездарность и пустоту.

Патриотизм мракобесен, как и показная примитивная религиозность, которая не имеет никакого отношения к вере.

Патриотизм сам по себе является религией вчерашнего дня, религией мертвых.

Патриотизм — это оружие ксенофобии.

Патриотизм основан на ненависти, страхе, вранье и непримиримости.

Патриотизм отвратителен.

Он упрощает человека, лишает его разума».

В общем, процедура реабилитации репутации телеканала прошла именно так, как и должна была пройти. Другого просто и быть не могло — с таким-то умищем!

На повестку дня встал вопрос, как теперь реабилитироваться от реабилитации.

Поскольку на внутренние резервы, измотанные предыдущими бесплодными попытками назначить себя народу в моральные авторитеты, рассчитывать было нельзя, пришлось изыскивать помощь извне. Причем забираться пришлось аж в позапрошлое столетие: ради этого вспомнили Льва Николаевича Толстого, который имел несчастье говорить про патриотизм.

Про Толстого вспомнил музыкальный критик Артемий Кивович Троицкий. Он представил публике свое видение того, какое интервью Лев Николаевич мог бы дать телеканалу «Дождь», основываясь на некоторых высказываниях покойного писателя:

«Патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своем есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых — отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти».

«Патриотизм не может быть хороший. Отчего люди не говорят, что эгоизм не может быть хороший, хотя это скорее можно было бы утверждать, потому что эгоизм есть естественное чувство, с которым человек рождается, а патриотизм же — чувство неестественное, искусственно привитое ему. Так, например, в России, где патриотизм в виде любви и преданности к вере, Царю и Отечеству с необыкновенной напряженностью всеми находящимися в руках правительства орудиями — Церкви, школы, печати и всякой торжественности — прививается народу, русский рабочий человек — сто миллионов русского народа, несмотря на ту незаслуженную репутацию, которую ему сделали, как народа, особенно преданного своей вере, Царю и Отечеству, — есть народ самый свободный от обмана патриотизма. Веры своей, той православной, государственной, которой он будто бы так предан, он большей частью не знает, а как только узнает, бросает ее и становится рационалистом; к Царю своему, несмотря на непрестанные, усиленные внушения в этом направлении, он относится как ко всем начальственным властям — если не с осуждением, то с совершенным равнодушием; Отечества же своего, если не разуметь под этим свою деревню, волость, он или совершенно не знает или, если знает, то не делает между ним и другими государствами никакого различия».

«….несмотря на неоспоримую и очевидную зависимость только от этого чувства разоряющих народ всеобщих вооружений и губительных войн, все мои доводы об отсталости, несвоевременности и вреде патриотизма встречались и встречаются до сих пор или молчанием, или умышленным непониманием, или всегда одним и тем же странным возражением: говорится, что вреден только дурной патриотизм, джингоизм, шовинизм, но что настоящий, хороший патриотизм есть очень возвышенное нравственное чувство, осуждать которое не только неразумно, но и преступно. О том же, в чем состоит этот настоящий, хороший патриотизм, или вовсе не говорится, или вместо объяснения произносятся напыщенные высокопарные фразы, или же представляется под понятие патриотизма нечто, не имеющее ничего общего с тем патриотизмом, который мы все знаем и от которого все так жестоко страдаем».

Ну, и наконец: «Патриотизм есть рабство».

Туше?

Тут нам придется либо от Толстого отказаться в пользу Артемия Кивовича и его подельников, либо склониться перед авторитетом.

Однако, есть нюанс.

Все эти жуткие речи о вреде патриотизма говорил тот самый Лев Николаевич Толстой, который, будучи российским офицером, вооруженной рукой проводил российскую империалистическую политику на Кавказе, участвовал в сражении в Ольтенице, осаде Силистрии, обороне Севастополя, командовал батареей в сражении при Чёрной, был при бомбардировке во время штурма Малахова Кургана, был награждён Орденом святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», медалями «За защиту Севастополя 1854–1855» и «В память войны 1853–1856 гг.».

И уж совсем парадоксально, что это тот самый Лев Николаевич Толстой, внесший неоценимый вклад в сокровищницы мировой и отечественной литературы, на произведениях которого патриотизму советские и русские школьники учатся уже не одно поколение.

Собственно говоря, в этом противоречии и заключается ответ на парадокс.

Не может быть патриотом, не может видеть смысла в каком-то особом почитании своего народа и Отечества тот, кто не видит смысла в самом себе.

То что, сделало Толстого великим русским писателем, из-за чего его вспомнил внезапно Артемий Кивович, было сделано тогда, когда Толстой видел смысл в себе самом, переживал себя, свою жизнь, переживал свою Родину и народ — жил с ними одной жизнью. Толстой — писатель, Толстой — солдат, Толстой — инженер-баллистик, Толстой — творец.

Толстой — русская совесть.

Такая совесть, на какую ни у какого другого народа широты, смелости, зоркости не хватило.

Это то, за что его ценим мы и весь мир.

То же, что так удачно пригодилось Артемию Кивовичу, было написано Толстым намного позже, одновременно с такими фразами как:

«Я, счастливый человек, прятал от себя шнурок, чтобы не повеситься на перекладине между шкапами в своей комнате, где я каждый день бывал один, раздеваясь, и перестал ходить с ружьём на охоту, чтобы не соблазниться слишком лёгким способом избавления себя от жизни. Я сам не знал, чего я хочу: я боялся жизни, стремился прочь от неё и, между тем, чего-то ещё надеялся от неё» (Толстой Л.Н. Исповедь).

Это период отпадения от Церкви, впадения в ересь, отчаяния, отрицания прошлой деятельности.

«В этот период, — сообщается в биографии писателя, — он пришел к полному отрицанию своей предшествующей литературной деятельности, занялся физическим трудом, пахал, шил сапоги, перешел на вегетарианскую пищу. В 1891 публично отказался от авторской собственности на все свои сочинения, написанные после 1880».

Вот это то, за что его ценят Артемий Кивович сотоварищи.

Эта попытка спрятать за Толстым и его авторитетом свое неумение любить, свою бессмысленность, потерянность, оторванность от живых корней — на самом деле лучшая всего этого демонстрация.

Трагедия Толстого — прекрасная иллюстрация трагедии нашей интеллигенции. Трагедия отрыва и отчуждения.

«Начиная думать о воспитании детей, он спрашивал себя: “зачем?”, — написано в другом жизнеописании Толстого, — рассуждая “о том, как народ может достигнуть благосостояния”, он “друг говорил себе: а мне что за дело?” В общем, он “почувствовал, что то, на чём он стоял, подломилось, что того, чем он жил, уже нет».

Произошла утрата связи с народом, историей, жизнью. Все то же самое, абсолютно точно, до самого последнего штришочка мы видим в нашей изуродованной интеллигенции. Всю ту же самую катастрофу.

Разница только в том, что Толстой отказывался от авторских прав и мясной пищи, шил сапоги и занимался крестьянским трудом, а наши «толстовцы» мечутся между конституцией и севрюжиной с хреном, коксом и водкой, обычным блудом и мужеложством.

В остальном картина совершенно та же — вплоть до того, что в ответ на наивное «мы стали лучше одеваться» звучит все то же мертвенное: «А мне что за дело?»

Толстой, наш Толстой – это ЖИЗНЬ. Жизнь полнокровная, связанная с миром, а значит, и с Родиной и с народом бесчисленным количеством тонких невидимых уз, позволяющих нам чувствовать малейшее трепетание ткани бытия. Жизнь, ощущаемая и переживаемая, приветствуемая всей душой, всем телом, всем разумом.

Их Толстой — смерть, отчаяние, гордыня и одинокое стариковское брюзжание.

Они сами выбрали именно его потому, что утратили или и вовсе никогда не имели связи с миром. Связи, которая обычно и попросту называется любовью.