Блокадные крохотки, или Несвятые святые Блокады

Недавно мы отмечали 70 лет со дня полного снятия Блокады Ленинграда. Время делает свое: всё меньше и меньше остается свидетелей и участников тех страшных и величественных событий – огненного крещения Санкт-Петербурга, всей России, всего народа. Пока они живы, надлежит собирать бесценные свидетельства той эпохи, ту правду, которая воистину избавляет от смерти. Безусловно, и свидетельства проявления народной праведности, святости «несвятых святых», благодаря которой и выстоял наш народ в Великую Отечественную.

***

Рассказывает Людмила Ивановна Павлова, жительница блокадного Ленинграда:

– Родилась я в 1928 году. Когда началась война, мне было 13 лет. Вместе со всеми я дежурила на крышах, тушила зажигалки. Сколько их за это время потушила, уж и не помню. Не уходила с крыш, даже когда сильно бомбили. А взрывы были такие, что однажды лошадь с повозкой во дворе перелетела через гараж.

Да, о гараже. Когда начался голод, в нем стали складывать трупы. Вот лишь одна из картин: идут двое – муж и жена. Ноги опухшие, как у слона. Это потому, что много пили, желая утолить голод. Временно чувство голода засыпало, но за это приходилось расплачиваться водянкой. И несут они в корзине два детских тельца. Двое детей их умерли от голода. А однажды, проходя мимо гаража, я услышала старческий голос: «Помогите!» Звала старушка, которая замерзла в своей квартире. Ее сочли за умершую, отнесли в гараж. А она среди трупов отогрелась, пришла в себя, стала звать на помощь. Ну, позвала я нашего управдома, открыли гараж, выпустили, конечно. Что с ней было дальше – не знаю.

Отец мой, Иван Сергеевич Павлов, был рабочим, сапожником. Но с ним любил общаться брат Бориса Борисовича Пиотровского – директор института. А все удивлялись: чего у них общего? Значит, было. Отец мой был человек очень умный и душевный. А самого Бориса Борисовича я прописывала в 1946 году, когда он вернулся из Еревана – от своих урартских раскопок. Когда началась война, папу в армию не взяли – по возрасту и по здоровью. Он стал бойцом МПВО – противовоздушной обороны города. В его обязанности входила и очистка города от трупов. Собирали их, загружали в грузовики и везли за город – на Пискаревку. А там экскаватор рыл траншеи. Выгружали тела из грузовика и сбрасывали прямо в траншею.

Так вот, однажды шел мой папа по Литейному проспекту и увидел мужчину в дорогом пальто, лежащего на снегу. Очевидно, человек был не простой, начальник. Шел он на работу за карточками, и стало ему плохо. От голода. Спасти его уже было невозможно. Умирая, он попросил отца: «Отнесите карточки домой». И назвал адрес. Отец обещал: «Хорошо, донесу». И донес! Открыла ему дверь женщина – жена покойного. Осмотрелся отец: квартира богатая. И говорит жене: «Ваш муж скончался». Она первым делом спросила: «Что с карточками?» И понятно почему: у них еще оставались дети, а без карточек – смерть. Папа вытащил карточки и отдал ей. Она открывает шкаф – а там дорогие мужские костюмы – и говорит: «Спасибо вам. Берите любой из них». А отец отвечает: «Да на что они мне?» Ничего не взял и ушел. Такой он у меня был. Всегда.

– Семья наша была верующая. В храм хотя и не часто, но ходили. Отец мой, правда, состоял в партии с 1924 года, но из нее вышел в 1930 году. Из-за этого много намаялся. Не хотели его брать на работу как беспартийного, из-за этого приходилось переходить ему с одного завода на другой. И, тем не менее, отец мой всегда был патриотом и не держал обиды на советскую власть. Когда грянула война в 1941 году, в действующую армию его не призвали по возрасту. Отец сам ушел в народное ополчение и погиб под Псковом.

С начала Блокады и до сентября 1942 года я был в блокадном Ленинграде. В 1942 году меня ранило осколком во время артобстрела. Мама была на работе, ей говорят: «Идите скорее, ваш сын убитым валяется». А на самом деле я остался жив. Добрые люди на улице подобрали, доставили в детскую больницу. Я потерял много крови, необходимо было переливание. Кровь нашлась, пожертвовали ее моряки-краснофлотцы, сами истощенные и изможденные. Дай Бог им здоровья, если еще живы. И Царствие Небесное, если скончались.

***

К этим воспоминаниям участников тех событий могу прибавить и семейные свидетельства.

Брат моей бабушки Тамары Васильевны Бакановой Евгений Васильевич Баканов (1905–1942) в детстве потерял ногу из-за болезни, но не унывал. Любил петь:

Хорошо тому живется,
У кого одна нога,
И сапог ему не надо,
И порточина одна.

Выучился. Стал большим начальником – одним из замов начальника ЭПРОНа: организации по подъему кораблей. Не сказать, что был горячо верующим, но когда потребовалось крестить мою маму, Галину Георгиевну, то он, рискуя своим положением, нашел священника, привез на своей машине и помог организовать тайные крестины – на чердаке дома в Ящере. Когда началась война и враг приблизился к Ленинграду, он отказался эвакуироваться, несмотря на свою инвалидность. До последней возможности ходил на работу и трудился – вопреки всему тому ужасу, который творился вокруг и о котором он писал в письмах моей бабушке в эвакуацию: «Тамара, ты не представляешь, что здесь происходит, какой ужас… Я чувствую, что ледяная рука смерти всё крепче берет меня за горло». Скончался он в марте 1942 года – от цинги и истощения. Похоронен на Пискаревском кладбище. Уже позднее, вернувшись в Ленинград, бабушка узнала, что Евгений свой паек отдавал соседским детям. Их он спас, выкормил, а сам умер, по сути дела – от голода. Царствие Небесное ему и всем в Блокаду скончавшимся. За веру и Отечество жизнь свою положившим.