Священномученик Иларион как преемник и продолжатель идей профессора М.Д. Муретова

Муретов Митрофан Дмитриевич

У преподавателей-библеистов не вызывало никаких сомнений зачисление на вторую кафедру Священного Писания Нового Завета священника Владимира Страхова, защитившего кандидатскую диссертацию по Новому Завету, а вот в связи с принятием на первую кафедру В.А. Троицкого, тема диссертации которого была связана с церковной историей, М.Д. Муретов аргументировано пояснял, почему решил взять именно его: «Могу указать… Владимира Троицкого, профессорского стипендиата текущего академического года, хотя и не работавшего специально по Священному Писанию Нового Завета, но ставшего мне известным по прочитанной мною его кандидатской работе («История догмата о Церкви»), имеющей особый отдел, посвященный изложению учения Нового Завета о Церкви, и показывающей в авторе серьезную как лингвистическую, так и методологическую подготовку к научному изучению и академическому преподаванию Священного Писания Нового Завета»^[2].

Уникальность этого отдела (I глава) под названием «Новозаветное учение о Церкви» состоит в том, что в ней Владимир Алексеевич рассматривает насущные вопросы о Церкви, которые всегда будут актуальны и важны для каждого христианина. Глава имеет два основных тематических блока. В первой части автор посредством глубокого разбора текста Священного Писания Нового Завета пытается определить сущность Церкви.

Свои рассуждения на тему онтологии Церкви Владимир Троицкий начинает с того, что Христос пришел не для славы, а для спасения погибшего человечества. Но как осуществить этот замысел, если после грехопадения уже в самой природе коренятся страсти и грехи? Воплотившись, Господь прежде всего восстанавливает падшую человеческую природу, дает возможность ей исправиться и достичь Царства Небесного, утерянного после падения Адама и Евы. Эти непреложные истины, по слову Самого Господа, лежат в основании Церкви: «На сем камне Я создам Церковь Мою» (Мф. 16: 18). В соответствии с этим Владимир Алексеевич дает определение Церкви как соединенного и возрожденного Господом общества людей. Другими словами, вера людей в то, что Христос есть воплотившийся Бог, Который дал силы бороться с грехом и диаволом, является тем камнем, на котором Господь создает Свою Церковь.

Во второй части первой главы кандидатского сочинения Владимир Троицкий раскрывает учение апостола Павла о Церкви как о Теле Христовом. Автор замечает, что апостол Павел своим учением о Церкви хочет показать, с одной стороны, естество Церкви, ее неразрывность с Господом, а с другой – продемонстрировать новый принцип жизни во Христе, где «нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос» (Кол. 3: 11). Все члены Тела Христова должны руководствоваться любовью друг ко другу, и эта любовь объединяет и соединяет их в Господе.

Безусловно, для человека, посвящающего себя богословской науке, необходимы древние и новые языки, знание которых Владимир Алексеевич показал в своей работе. Ее уникальность заключается в тонком понимании Церкви, совмещенном с грамотным употреблением научного эгзегезиса, а также в использовании изречений святых отцов (святителя Иоанна Златоуста, преподобного Ефрема Сирина, блаженного Феодорита Кирского и др.); он не основывал свои суждения на западной схоластике, что, безусловно, заинтересовало М.Д. Муретова. Кроме того, Владимир Троицкий опровергает протестантскую теорию о первоначальной Церкви, подкрепляя свои доводы свидетельствами из Священного Писания. Важно, что о фундаментальных основах автор пишет достаточно легким языком, что позволяет расширить круг читателей его работ – от научных деятелей до простого народа.

Безусловно, работа Владимира Троицкого еще раз подтверждает его прекрасную научную подготовку, но помимо этого проф. М.Д. Муретов увидел в нем своего преемника и близкого по идеям начинающего научного деятеля. И действительно, если обратиться к сопоставлению их жизненного пути и понимания богословия, выяснится, что они очень похожи и близки.

Сходство жизненных обстоятельств

Оба родились в многодетных семьях сельских священников. Священник Геннадий Бырлэдяну в своей работе «Обзор трудов профессора М.Д. Муретова в области истолкования Священного Писания Нового Завета» описывает семью М.Д. Муретова: «В семье было, кроме Митрофана Дмитриевича, еще пятеро детей: Иван (впоследствии директор гимназии в г. Томске), Сергей (впоследствии кандидат Московской духовной академии, священник храма на Семеновском кладбище в Москве), София и Александра (жены сельских священников) и Мария (работала в училище принца Ольденбургского)»^[3]. Диакон Сергий Правдолюбов указывает: «Детство Митрофана Дмитриевича проходило в атмосфере, обычной для семьи сельского священника, центром которой был храм и богослужение. Добрые и глубокие детские впечатления от церковной службы, особенно пасхальной, Митрофан Дмитриевич сохранил на всю жизнь»^[4].

Отец М.Д. Муретова с детства прививал детям любовь к Библии и познавательной литературе, что впоследствии отразилась на его выборе профессии: «Отец Димитрий (отец М.Д. Муретова) успевал уделять внимание своей семье. Знанием русского, славянского и латинского языков, а также начитанностью в Библии, житиях святых, духовной и светской литературе Митрофан Дмитриевич был обязан своему отцу»^[5]. Семья жила бедно, и главными сокровищами М.Д. Муретова и его братьев и сестер были Церковь, учеба и просторы русской земли: «На навозе, в полях, лугах и лесах вместе с русским мужиком выросли»^[6].

Сходное можно увидеть и в биографии священномученика Илариона. Н.А. Кривошеева так описывает семью, в которой он рос: «В семье отца Алексия было пять детей: три сына и две дочери. Как сложилась жизнь сестер Владимира Троицкого, Ольги и Софии, выяснить не удалось. О сыновьях священника можно сказать, что они посвятили свою жизнь пастырскому служению. Двое старших – Владимир и Дмитрий – стали впоследствии архиепископами (Владимир – архиепископ Иларион († 1929); Дмитрий – архиепископ Даниил († 1934), а младший, Алексий, после смерти отца стал священником и продолжил духовное окормление односельчан. В годину испытаний свою верность Церкви братья доказали венцами исповедников»^[7].

Слышишь, бывало, как несется над рекой пасхальный звон, – будто волны новой жизни вливаются в душу

Владимира Троицкого воспитывала сестра его матери, работавшая учителем в приходской школе. Он быстро овладел грамотой. Особенно ему нравились уроки церковнославянского языка: «Стихия славянского языка сделалась для него родной»^[8]. Позже священномученик Иларион писал о своем детстве: «Не имел я изнеженного воспитания в детстве своем, вырастая среди лугов, полей и лесов моей родины в любезной простоте трудового быта»^[9]. И еще: «С детства привык я, мой милый друг, видеть такую именно картину на своей Родине, на берегах родной Оки… Приедешь, бывало, домой на Пасху. Выйдешь к реке. На несколько верст она разлилась, затопила всю равнину. И слышишь по воде со всех сторон радостный пасхальный трезвон во славу Христа воскресшего: и с нашего тульского берега, и с московского несется звон, будто две церкви, две епархии сливаются в одном торжественном гимне… Оживает природа, а смиренный народ справляет праздник Воскресения. Слышишь, бывало, как несется над рекой пасхальный звон, – будто волны новой жизни вливаются в душу, слезы навертываются на глаза. Долго и молча стоишь зачарованный»^[10].

В воспоминаниях М.Д. Муретова и священномученика Илариона о Пасхе Христовой, храмах, богослужениях, красоте родных краев раскрывается глубина их внутреннего мира, в котором с раннего детства жила любовь ко Христу, Церкви и Отечеству. Поэтому неудивительно, что дальнейшую судьбу они связали именно с церковным служением.

Закончив успешно семинарии, и В. Троицкий, и М. Муретов вступили в число желавших продолжить свое обучение в Московской духовной академии. По результатам экзаменов 1873 года абитуриент М.Д. Муретов набрал наивысший балл^[11], тот же самый результат, только в 1906 году, показал и В.А. Троицкий^[12]. Учась в МДА, они выделялись среди остальных студентов своими способностями. Во время обучения их расположенность к богословским и светским наукам превосходила успехи других студентов, что запечатлелось в графиках успеваемости учащихся, где они числились первыми^[13].

Следующим этапом их жизни стала преподавательская и научная деятельность, без которой они свою жизнь не мыслили. Их личности были особенно одарены в научном плане, но в то же время их трудно отнести к практикам (что они еще при жизни сами утверждали), которые комфортно себя ощущали, находясь на административных должностях. Здесь вспоминается тот момент жизни каждого, когда администрация академии назначила их на должность исполняющего обязанности инспектора МДА. Отец Дамаскин (Орловский) пишет об инспекторстве священномученика Илариона: «30 мая отец Иларион был назначен на административную должность инспектора Московской духовной академии. С этого времени он потерял мир и покой. Об этой поре своей административной деятельности владыка Иларион всегда вспоминал как о каком-то кошмаре, почти равном по тяготе тюремному заключению, когда жаждущего уединения инока, неопытного в делах административных и житейских, влекли на житейские торжища, вменяя ему в обязанность принимать ответственные решения в качестве хотя и небольшого, но всё же начальства»^[14]. А по прошествии определенного времени после своего назначения священномученик Иларион пишет в письме к родным о душевном неспокойствии, в котором, как он признается, «не монашество виновато, а инспекторство… Инспектор я плохой»^[15].

Ту же мысль об инспекторстве можно найти в размышлениях о призвании М.Д. Муретова в некрологе, составленном священномучеником Иларионом: «Общественная деятельность не была призванием почившего. Избранный инспектором академии, он поспешил от этой должности освободиться через год, причем после недобрым словом поминал этот год, уверяя, что за этот год он на десятилетие сократил свой век. Родной и любимой стихией почившего была наука. Здесь он был могуч. Здесь он велик и знаменит»^[16].

сщмч. Иларион

Всем своим существом они жили в Церкви, и она была для них тем оплотом, на котором строилась их деятельность, и, конечно, это не могло не отразиться на их понимании науки. То, что закладывалось с детства, стало определяющим стержнем, который соединял и делал их единодушными в жизни и единомыслящими в науке.

Параллели богословских идей

Выше всех предметов М.Д. Муретов ставил богословие Нового Завета. Он считал все остальные дисциплины, не важно, светские они или церковные, служанкой новозаветного богословия. Священномученик Иларион в некрологе своему учителю пишет о его идеологии: «Имевший редкую филологическую подготовку к экзегетическим работам, многими своими трудами показавший свою способность к кропотливой, усидчивой работе, Митрофан Дмитриевич, однако, выше всего ставил идеологию Нового Завета, новозаветное богословие»^[17]. Здесь же можно добавить слова самого М.Д. Муретова: «Все церковно-богословские и светские дисциплины, соприкосновенные с новозаветным богословием, хотя и необходимо должны быть изучаемы научно, но отнюдь не самостоятельно и особно, а только в качестве служебных пособий и вспомогательных орудий для научной системы новозаветного богословия… Но сами по себе, как самоцель и самодовлеемость, без богословия, они так же нелепы, как краски без живописцев, музыкальные инструменты без композиторов и музыкантов, грамматики без писателей и ораторов. В богословии только их смысл, цель и жизнь – без него они лишаются духа животворящего и обращаются в мертвящую букву»^[18].

Бог неописуем и неограничен, Он является центром богословия, и человеку можно познать Его только через Христа. Поэтому и в церковной науке главной идей должно стать богочеловечество. Проблема некоторых историков-буквалистов, схоластиков в том, что они не видят и не хотят взять за основу жизни и научного исследования именно боговоплощение. Им хочется больше рассматривать историю, хронику, то есть здесь они занимаются, по словам проф. М.Д. Муретова, мертвящими буквами, оставляя без внимания Животворящий Дух, Который ведет человека к обожению.

Итак, главной идеей в изучении Нового Завета становится тайна богочеловечества: «Описуемое и ограниченное по букве и истории, слово Божие неописуемо и безгранично по духовно-созерцательной стороне, как неописуем и безграничен по существу Своему изрекший его Бог. Поэтому оно должно быть изъясняемо и исследуемо по Христу, то есть под руководством идеи богочеловечества, и по высоким идеалам духа, а не по-иудейски низводиться к телу и земле, то есть к букве и истории, как это делают некоторые из лжеименных христиан. Тайна богочеловечества (Новый Завет) есть духовное исполнение закона (Ветхий Завет) через упразднение буквы мертвящей и проявление Духа Животворящего. Буквалисты-историки не уразумевают тайны боговоплощения и не желают быть по образу и подобию Божию, то есть не стремятся к обожению, богочеловечеству и богосовершенству»^[19].

Объективно-историческое следствие и проявление веры человека в Спасителя-Богочеловека и объективно историческое осуществление блага и блаженства в мире есть Церковь

В 1915 году Митрофан Дмитриевич закончил трудиться над своим исследованием «Новый Завет как предмет православно-богословского изучения». Этот труд полностью и глубоко раскрывает основные задачи и цели, которые он ставил перед собой, занимаясь новозаветной наукой. Главное место в его жизни занимала Церковь, которую основал Господь Своим пришествием в мир. На этом строилась вся его новозаветная наука, именно эти важные для православного человека догмы были начальной точкой во всех вопросах, которые решал ученый: «Главным предметом новозаветного богословия должна быть идея богочеловечества. Новозаветная гносеология должна быть методологическим принципом для систематического построения новозаветной идеологии. Благо и блаженство суть первопричина, конечная цель и высший смысл бытия и жизни. Эти идеи должны господствовать в новозаветной теологии, космологии и антропологии. Субъективно человеческое условие и средство к осуществлению блага и блаженства в мире есть вера. Логос-Сын Бога воплотившийся и Спаситель Богочеловек есть объективный предмет веры человека и объективное условие осуществления блага и блаженства в мире. Субъективным следствием и целью веры человека в Спасителя Богочеловека является спасение человека. Объективно-историческое следствие и проявление веры человека в Спасителя-Богочеловека и объективно историческое осуществление блага и блаженства в мире есть Церковь»^[20]. Само Священное Писание устами Господа говорит: «Исследуйте Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне» (Ин. 5: 39). Все Священное Писание говорит о Сыне Божием, и это не удивительно, так как именно Он должен спасти человечество. В Ветхом Завете пророки возвещали о пришествии в будущем времени Христа Спасителя, а в Новом Завете рассказано о Его пришествии как об уже свершившемся факте, соответственно вся суть Священного Писания заключается на этих основах.

Религия Богочеловечества преображает всего человека, делает из него новою тварь, и Священное Писание Нового Завета должно послужить орудием для достижения этой цели. Только в таком ракурсе, по мнению проф. М.Д. Муретова, должно рассматриваться Священное Писание Нового Завета. В своем труде «Новый Завет как предмет нравственно-богословского изучения» он раскрывал, в чем преимущество Нового Завета перед различными религиями, философиями и другими проявлениями человеческого разума: «Новый Завет не только собирает и проявляет в одной высшей и средоточной идее Богочеловека Спасителя, но и осуществляет эту идею в идеальном лице действительного Богочеловека Спасителя Иисуса Христа, являясь выражением и осуществлением всех наивысших религиозно-нравственных потребностей и запросов человеческой души как отобраза Бога, а следовательно, христианки по самой своей природе, действительным и действенным идеалом всех религий»^[21].

Последующие размышления проф. М.Д. Муретова объясняют отношения Церкви и Священного Писания. Догмат воплощения Сына Божия неразрывно связан с догматом Церкви. Господь воплотился для спасения людей, как написано в Священном Писании: «Родит же Сына, и наречешь Ему имя: Иисус; ибо Он спасет людей Своих от грехов их» (Мф. 1: 21). Но как и где может спасти Господь человека от грехов его – это серьезный вопрос. Господь, придя на землю, ничего не писал, не создавал школ, как делали это, например, философы. Воплотившись, Богочеловек дал нам Себя – «и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16: 18). М.Д. Муретов считал главным источником и целью в изучении новозаветной науки Христа, на Котором зиждется человеческое спасение, а Церковь есть «объективно-историческое следствие и проявление веры человека в Спасителя Богочеловека и как объективно-историческое осуществление блага и блаженства в мире»^[22].

С обособлением общины или лица неизбежно возникает потребность в самоудостоверении, в доказательствах, в построениях

Церкви и были даны глаголы истины – Священное Писание. Как только человек уклоняется или уходит от Церкви, Писание перестает существовать в истинном смысле, каким оно предалось Церкви, оно начинает искажаться по причине обладания им не Церковью, а тем, кто отпал от нее. Церковь охраняет истину, вверенную ей Христом Спасителем, и ту же истину она оберегает и в Священном Писании: «Всякий христианин или община христианская как скоро отлучаются от общецерковной соборности в отдельную и самовольную особу, уже не могут иметь самодостоверности и непогрешимости именно потому, что не проникаются общесоборным сознанием Церкви и перестают подлежать таинственному действию соборности Церкви Христовой. С обособлением общины или лица неизбежно возникает для них потребность в самоудостоверении, в доказательствах, в построениях. Непосредственно живое самосознание Церкви Соборной заменяется работами частных лиц, разномнениями, отвлеченными аргументами и схоластикой»^[23]. А по причине того, что с течением определенного времени эти лживые построения для подобных же частных лиц или круга становятся бессильными, «возникают новые построения, которые искусственно примиряются с прежними, то есть появляются софистика и схоластика»^[24]. Такой путь, выбранный отдельными исследователями, неизбежно приведет к ложным выводам, в том числе и по отношению к Священному Писанию^[25]. «Только вся целокупность Церкви Соборной, возглавляемой и оживляемой Христом и Духом, имеет в себе самой непосредственное и самодовлеющее удостоверение и сознание своей истинности и непогрешимости. Одна только Соборно-Православная Церковь оставалась, остается и навсегда останется верной хранительницей апостольского и отеческого предания», потому что она «есть живое Тело Христа и осенение Духом Святым»^[26].

Священномученик Иларион подмечает эту тенденцию в изложении Священного Писания Нового Завета у М.Д. Муретова и делает вывод, что новозаветное богословие насыщено у него идеей богочеловечества, а в исагогике и апологетике на главном месте стоит Церковь^[27].

Как видно, идея Церкви у М.Д. Муретова играла важную роль в построении новозаветной науки. Следовательно, главный предмет новозаветной науки – это воплотившийся Христос, а Церковь – хранительница истины. Такие фундаментальные для себя основы он и пытался донести до студентов, обучая их Священному Писанию Нового Завета.

Они хотят быть землей и в землю отойти вместо вознесения духом на небо – к Богу

Профессора М.Д. Муретова можно назвать апологетом и защитником традиций святых Восточных Церквей. Отвращение от западной схоластики у него началось еще со студенческой поры, она и привела его впоследствии к изучению Священного Писания Нового Завета в святоотеческом ключе. Произошла переоценка ценностей. Он пытался заниматься философией, но вскоре разочаровался, сделав вывод о ней как о мудрености, а богословскую науку западного христианства он считал затемнением ясного: «Я, вспоминает он, почувствовал, и, думается, справедливо, полное отвращение к нездоровой, может быть, патологической и во всяком случае схоластическо-искусственной туманности немецкой философской спекуляции… вся эта неметчина есть мудреность, а не мудрость… а о христианской уже не говорю – только замудрением мудрого и затемнением ясного»^[28]. Проф. М.Д. Муретов считал западную библеистику бесплодной, так как, отпав от Церкви, они утратили истинное понимание Священного Писания. Даже несмотря на то, что западные библейские ученые пишут огромное количество книг, пользы от этого нет, там есть только материал, а Духа Животворящего нет. Все стремления этих схоластов сводятся к земному, телесному, они «не уразумевают тайны боговоплощения и не желают быть по образу и подобию Божию, то есть не стремятся к обожению, богочеловечеству и богосовершенству. Напротив, они хотят быть землей и в землю отойти вместо вознесения духом на небо – к Богу, в воздух – к духовному свету… для всегдашнего с Ним сопребывания через духовное умосозерцание»^[29]. Но сколько бы врагов ни было у Церкви, она все равно остается стоять за свои непоколебимые истины и традиции. «Впрочем, – говорит ученый, – и без нарочитых доказательств многовековой исторический опыт уже показал непоколебимую твердость Церкви и бессилие врагов ее. Вековые нападения всевозможных врагов и со всех сторон не поколебали ни единого камня в соборном веросознании Церкви… Они постоянно появляются и исчезают, как дождевые пузыри, не оставляя после себя никакого вреда для Церкви»^[30].

Ознакомившись с основными понятиями и идеями М.Д. Муретова, перейдем к рассмотрению взглядов священномученика Илариона (Троицкого) по тем же вопросам.

Священное Писание Нового Завета ставилось им, так же как и его учителем, на первое, главное место среди всех остальных богословских дисциплин, уже не говоря о светских: «При свете Нового Завета должны мы осознать всю свою деятельность»^[31]. И еще: «Нам вместе наиболее прилично искать себе руководящего света именно в книгах Нового Завета»^[32].

Понимание Священного Писания Нового Завета у В.А. Троицкого было тесно связано с Церковью, так как первое являлось частью последнего. Будучи «всецело и всепоглощающе “экклезиологичным”», как определяет его А.И. Сидоров, он, еще студентом, первую главу кандидатской работы посвящает анализу новозаветного учения о Церкви^[33].

Иногда священномученик Иларион говорил в общих чертах о богословской науке, в которую входят предметы, непосредственно связанные с Богом. Из всех богословских дисциплин на первое место он ставит предметы, изучающие Священное Писание, которое дает нам особое познание и откровение о Боге. Истинное богословие, в понимании владыки Илариона, это прежде всего жизнь в Боге и с Богом, и если нет личного опыта христианской жизни, то богословие как наука теряет свой истинный смысл. В своих рассуждениях он спрашивает себя: «Что такое богословие? Оно для многих есть только знание богословских истин, но не знание Бога. Знание же Бога есть наука опытная. Только чистые сердцем Бога узрят, и потому истинное богословие должно быть благочестием»^[34].

Бесспорно, богословская наука нужна для религиозной жизни, но ни в коем случае она не есть самая религиозная жизнь

Богословская наука не должна заменять истинное богословие, поэтому священномученик Иларион говорит: «Бесспорно, богословская наука нужна для религиозной жизни, но ни в коем случае она не есть самая религиозная жизнь. Богословская наука не есть даже религиозное познание в тесном смысле этого слова… Рассудочно Бога никтоже виде нигдеже (Ин. 1: 18)»^[35]. Священное Писание говорит о Боге, но достаточно ли знать это для спасения души, заменит ли наука о Священном Писании жизнь в Боге? – Конечно, нет, она может лишь помочь в достижении главной для каждого православного христианина цели – Царствия Божия, которое важно не красотой и райскими садами, а тем, что там человек непосредственно находится в общении с Богом, по примеру прародителей. Никак недопустимо делать из него самоцель, как это наблюдается у протестантов и других отпавших от истинной Церкви.

Аналогично проф. М.Д. Муретову, священномученик Иларион, придя на кафедру Священного Писания Нового Завета, подмечает, в чем богословская наука превосходит все остальные: «Наша богословская наука по преимуществу перед всеми другими касается жизни нашей, нашего спасения и погибели. Богословская наука самая жизненная из всех наук, и ни одна из наук не может идти в этом отношении в какое-нибудь сравнение с наукой богословской»^[36]. И еще: «Зовут историю учительницей жизни. Но это далеко не всегда так. Мало разве таких исторических вопросов, которые интересны для науки, но вовсе бесполезны для жизни? Больше всех наук может претендовать на руководство человеческой жизнью наука богословская, которая имеет дело с вопросами жизни и которая имеет в своем распоряжении бесценное сокровище ведения людей святых, глубоких знатоков души человеческой»^[37].

И действительно, Священное Писание людям возвещает не что-то временное и материальное, оно прежде всего говорит о Боге, о вечности, о тех событиях, которые изменили все человечество. И, конечно, поставить все это на одну плоскость с выведением водорода никак нельзя.

В заключение рассуждений о преимуществе богословия над другими науками хотелось бы привести такие слова священномученика Илариона: «Изучать Священное Писание… исследовать дивные судьбы Христовой Церкви – неужели можно сравнивать все это с постройкой фабричных труб, с изучением писаний греховных, со всем вообще строительством современной башни вавилонской? Конечно, нет!»^[38]

Трудясь на первой кафедре Священного Писания Нового Завета, В.А. Троицкий, как достойный ученик проф. М.Д. Муретова, многое взял у своего учителя. Новозаветное богословие он ставит выше остальных богословских дисциплин. Во вступительной речи перед началом учебного года Владимир Троицкий сказал: «Новый Завет в одно и то же время для одних просто литературный памятник I и II века нашей эры с довольно-таки темным прошлым, а для других он – слово Божие живое и действенное, он – Священное Писание»^[39]. Соответственно, можно задать такой вопрос: что может быть еще выше и важнее слова Божия?!

Главным предметом изучения в новозаветном богословии священномученик Иларион считает воплощение Сына Божия. Он видел Священное Писание именно как помощь для приближения людей к главной цели, которая заключалась в попытке осознания таинства воплощения Богочеловека: для чего Он пришел в мир и что Он дал, соединив природу Божественную с природой человеческой. Священное Писание для будущего священномученика лишь средство для достижения цели, им никак нельзя подменять жизнь в Боге.

Эти суждения особенно хорошо выражены в труде священномученика Илариона «Священное Писание и Церковь». «Воплощение Сына Божия нужно было для спасения человечества, а не для написания книги. Никакая книга спасти человечество не могла и не может. Христос не есть Учитель, а именно Спаситель человечества. Нужно было возродить истлевшее грехом естество человеческое, и начало этому возрождению положено было самим воплощением Сына Божия, а не Его учением, не книгой Нового Завета»^[40]. С приведенными доводами нельзя не согласиться, так как если бы не пришествие в мир Христа, ни учение, ни книга, ни что-либо другое не смогло бы обновить человеческое естество и возвести его в горние селения. Эту мысль священномученик Иларион черпает у святых отцов, например у святителя Иринея Лионского: «Если же у вас возникнет такая мысль и вы скажете: “Что же нового принес Господь пришествием Своим? То знайте, что Он принес все новое тем, что Он, возвещенный, принес Себя Самого. Ибо это самое и было предсказано, что придет новое, что обновит и оживотворит человека… Он принес Себя Самого и даровал людям возвещенные прежде блага, в которые Ангелы желали проникнуть”»^[41]. Таким образом, проповедь о Христе, о том, что Бог пришел в мир, была для отца Илариона основной идеей всего новозаветного богословия, которое он пытался донести до слушателей.

Только в Церкви неподдельное соблюдение Писания, без прибавления и убавления, и чтение Писания без искажения

Что касается места Церкви в новозаветном богословии священномученика Илариона, то здесь надо сказать так: своим воплощением Христос основал Церковь. И слова Господа «ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою» (Мф. 16: 18) ученый понимал следующим образом: «Имя твое – Камень, и исповеданное тобою воплощение будет тоже камнем, на котором создана будет Моя Церковь»^[42]. Когда Церковь уже существовала, стали появляться новозаветные писания, которые в свою очередь зародились в Церкви и для Церкви. Именно Церковь оберегает Священное Писание от лжеучений и искажений: «Только в Церкви неподдельное соблюдение Писания, без прибавления и убавления, и чтение Писания без искажения»^[43].

Если же говорить в общем, то воплощение в богословии священномученика Илариона находится в тесной связи с Церковью. Сын Божий, воплотившись, основал Церковь, где и спасаются от власти диавола верующие в Него, исповедуя Его как сшедшего с небес Господа всех.

Как и проф. М.Д. Муретова, священномученика Илариона можно назвать апологетом, верным чадом Православной Церкви. Он опирался только на церковное наследие, с западными источниками знакомился в большинстве случаев для критики. Он безмерно страдал, когда видел засилье в русском богословии западной схоластики: «Я хочу вам сказать о необходимости освободительной войны в области русского православного богословия»^[44]. И еще: «Схоластическая крепость – это наш академический участок общего фронта. Если мы – живые люди и живые члены Христовой Церкви, мы должны чувствовать, что эта крепость нам, жизни нашей православной мешает. Сравнять с землей неприятельскую крепость схоластики – вот наша, академическая задача, если мы хотим самим делом участвовать в великой освободительной войне!»^[45] Эти слова были сказаны, когда уже шла Первая мировая война. На полях сражений русские солдаты противостояли неприятелю, и отец Иларион призывает так же противостать немецкому засилью в отечественном богословии.

Здесь есть и другой смысл. Влияние западной схоластики ощущалось с давних пор на Руси. Еще обеспокоенный этим Иерусалимский патриарх Досифей писал, видя усиливающееся влияние католиков, особенно в Москве: «Папежская прелесть однозначуща с безбожием, ибо что есть папежство и что есть уния, если не явное безбожие?»^[46] И патриарх Иоаким основал «нашу нынешнюю Московскую духовную академию, именуемую в первом названии “еллино-славянскими схолами”»^[47].

Поэтому призыв отца Илариона – преподавателя МДА – звучит актуально. Все свои силы он отдавал на эту борьбу и других призывал к тому же, а использовавшим схоластику инославным он говорил: «Все, что в нашем богословии есть, – печальный результат влияния католической схоластики, – все это, конечно, не может быть более авторитетно, нежели учение Древней Церкви и прямой наследницы ее благодатных даров – Церкви Восточной»^[48].

Сделаем некоторые выводы. Духовное родство учителя и ученика – проф. М.Д. Муретова и В.А. Троицкого (будущего архиепископа Илариона, священномученика) – в определенной мере основывалось на близости уклада жизни их семей, схожести ранних впечатлений и детских воспоминаний. Даже судьбы их братьев и сестер в дальнейшем сложились очень похоже.

Господь обоих одарил способностями к познанию наук, а их любовь к Церкви соделала их учеными именно в области богословских дисциплин. Они желали всецело посвятить себя научным изысканиям, при этом не имели призвания к административной деятельности, в чем сами и признавались.

Оба ученых выделяют среди всех богословских дисциплин новозаветное богословие. Ведь именно Священное Писание Нового Завета нам благовествует о Слове Божием, о Его пришествии в мир, о зарождении новой жизни людей с Богом, что, бесспорно, является фундаментальной истиной для всего человечества. Отсюда богословие для них не только наука, но прежде всего опыт жизни с Господом.

У священномученика Илариона и проф. М.Д. Муретова сходно отношение к Священному Писанию: Священное Писание – лишь одно из средств, помогающих человеку прийти к обожению, но само по себе оно не является главной целью в жизни христианина.

Понимание того, что такое Священное Писание, проф. М.Д. Муретов увязывал с пониманием того, что такое Церковь, хотя писал об этом меньше, чем священномученик Иларион: владыка Иларион говорил о значимости Церкви в жизни христианина практически в каждом своем труде. Оба ученых мужа были убеждены: без Церкви Божией искажается подлинный смысл Священного Писания. Только в Церкви живет и действует Дух Святой, Который и дал через людей Божиих эти священные письмена. Отсюда ими делается основной вывод: без Церкви невозможно быть и Священному Писанию. Особенно плодотворно потрудился в этом направлении священномученик Иларион, посвятив изучению этого вопроса довольно много времени. Он стал достойным преемником своего учителя на первой кафедре Священного Писания Нового Завета. При этом, с нашей точки зрения, нет основания считать, что священномученик Иларион в понимании этого вопроса только следует за своим наставником проф. М.Д. Муретовым, ибо изначально они были единомышленниками. Стоит заметить также, что рассуждения священномученика Илариона о Церкви гораздо глубже, чем проф. М.Д. Муретова. На это особенно обращает внимание митрополит Владимир (Сабодан) в своем труде «Экклезиология в отечественном богословии»; владыка выделяет священномученика Илариона среди остальных отечественных ученых, потрудившихся в этой области.

Оба ученых мужа не симпатизировали западной схоластике и немало сил положили именно на преодоление ее в отечественном богословии. Они не прибегали к софистике, мудрованию или иному, уводящему в сторону от главного источника нашего спасения – Христа. Их особенно беспокоило, чтобы до читателей и слушателей дошла основная суть всей богословской науки и жизни человека – пришествие в мир Сына Божия, что является основанием Церкви – нового человечества. Их творения в области богословия показывают, в чем истинный смысл существования христианства. Поэтому студенты, учившиеся у них, всегда могли убедиться в жизненности их слова.

По нашему мнению, у богословских работ священномученика Илариона есть преимущество перед трудами проф. М.Д. Муретовым – большая ясность изложения, ибо у владыки Илариона была довольно редкая способность о сложных вопросах писать простым языком, что не всегда можно сказать о трудах его учителя проф. М.Д. Муретова.