Образ Русской земли в Галицко-Волынской летописи

Князь Даниил Галицкий

Начиная с ΧVI века, сначала поляки и униаты, а затем австрийцы, венгры и украинофилы пытались железом и кровью стереть с Галицко-Волынской земли всякие следы Православия и русскости, истребить самое имя Руси на этой многострадальной земле. Памятными вехами являются 1914–1915 годы, когда было уничтожено, по разным оценкам, от 60 000 до 80 000 православных русинов, а также 1941–1944 годы, когда на Галичине истреблялись не только поляки и евреи, но и русские – носители русского сознания и православной веры. Теперь воюют с прошлым, пытаясь стереть русское имя из памятников истории и памяти народной.

Но если мы вглядимся в этот уникальный источник – Галицко-Волынскую летопись, то с удивлением увидим, что он, как и «Слово о полку Игореве», пронизан общерусским сознанием, болью за всю Русскую землю. Самый язык Галицко-Волынской летописи, при всех его особенностях, это язык древнерусский. Лучшим доказательством того, что в сознании книжников, создававших Галицко-Волынскую летопись, Русская земля была единой, являются включенные в летопись повесть о битве при Калке, рассказ о нашествии Батыя на Северо-Восточную Русь и о героической защите ее городов – Рязани, Владимира, Козельска, та скорбь, которая ощущается в величественных и простых словах этих повествований. Это и приводимые ниже наблюдения показывают, что и в ΧΙΙΙ веке раздробленная, растерзанная и страдающая Русь была духовно единой, в первую очередь благодаря единой православной вере, которая во многом формировала общерусское сознание и образ единой Русской земли, завещанной потомкам, в том числе и нам с вами.

***

Галицко-Волынская летопись в течение многих лет оказывалась в центре внимания исследователей^[1]. Прежде всего – в связи с дискуссией об общерусском сознании^[2], одним из памятников которого и является Галицко-Волынская летопись (далее ГВЛ), наряду с такими шедеврами прошлого, как «Слово о полку Игореве»^[3], «Слово о погибели земли Русской»^[4] и др.   

Прежде всего, следует рассмотреть, какие смыслы вкладывались составителями летописи в слова «Русь», «русский». Это понятия многозначные. Во-первых, это хороним^[5], обозначающий Киевщину, Киевскую землю. Приведем лишь несколько примеров. Первый из них – запись за 6732 (1224) год, рассказывающая о Калке: «Мьстиславъ бо бѣ со всими князьями рускыми и Черниговьскыми… Прибѣгшимъ же половцемь в Рускую землю, глаголющимъ же имъ рускимъ княземь: “Аще не поможета намъ, мы нынѣ исѣчени быхомъ, а вы наутрѣе исѣчени будете”»^[6]. Здесь явно имеется в виду только Киевщина, поскольку в данном случае понятие «русский» отделяется даже от Черниговского княжества.

Другой пример – запись за 6739 (1231) год: «Данилъ жь из Руской земля взя собѣ часть Торцький, и паки да и дѣтемь Мьстиславлимъ, шюрятомъ своимъ. Рекъ имъ: “За отца вашего добродѣанье приимете ни держите Торцький городъ”»^[7].

Как известно, Торческ находился в Поросье, на Киевщине, поэтому в данном случае термин «Русская земля», несомненно, означает «Киевское княжество».

За 6742 (1234) год – следующий пример: «Половцем же пришедшимъ Кыеву и плѣнящимъ землю Рускую. Данилъ бо бѣ изнемоглъся»^[8]. Как известно, этот набег затронул лишь Киевские пределы. И, наконец, трагический рассказ о взятии Киева монголами в 1240 году: «Въ лѣто 6748. Приде Батый Кыеву в силѣ тяжьцѣ, многомь множьствомь силы своей, и окружи град, и остолпи сила татарьская, и бысть град в обьдержаньи велицѣ. И бѣ Батый у города и отроци его обьсѣдяху град. И не бѣ слышати от гласа скрипания телѣгъ его, множества ревения вельблудъ его, и рьжания от гласа стадъ конь его, и бѣ исполнена земля Руская ратных»^[9].

Однако это далеко не единственное значение термина «русский». Он может относиться не только к Киевской земле, но также и к Черниговской и Переяславской. Приведем пример из записи за 6745 (1237) год: «Батыеви же вземшю Козлескъ, и поиде в землю Половецькую. Оттуда же поча посылати на грады русьскые и взять град Переяславль копьемь, изби всь…»^[10].

Оборона Козельска. Оборона Козельска, миниатюра XVI века из Никоновской летописи

Другой пример, взятый из записи за 6737 (1229) год: «Андрѣеви же пришедшу ко отцю си и брату, и Судиславу глаголюще непрестаньно: “Изѣидете на Галичь, и приимете землю Рускую. Аще не поидеши, укрѣпяться на ны”»^[12].

Однако не только Галицкая, но и Галицко-Волынская земля может быть названа «Руской землей». Так, в записи за 6748 (1240) год читаем: «И приде [Батый] Каменцю, Изяславлю, взятъ я. Видивъ же Кремянѣць и градъ Даниловъ, яко не возможно прияти ему, и отъиде от нихъ. И приде к Володимеру, и взя и копьемь, и изби и не щадя. Тако же и град Галичь, иныи грады многы, имже нѣсть числа. Дмитрови же, Кыевьскому тысяцкому Данилову, рекшу Батыеви: “Не мози стряпати в землѣ сей долго, время ти есть на угры уже поити. Аще ли встряпаеши, земля ти есть силна. Сберуться на тя и не пустять тебе в землю свою”. Про то же рече ему, види бо землю гибнущу Рускую от нечестиваго»^[13].

Приведем другой пример, в котором и Козельск также сопричисляется к Русской земле: «Тогда бо бѣахуть Мьстиславъ Романовичь в Кыевѣ, а Мьстиславъ в Козельскѣ и Черниговѣ, а Мьстиславъ Мьстиславичь в Галичѣ, то бо бѣаху старѣйшины в Руской земли»^[14].

Но понятие «русский» является и этнонимом. «Русский» в ряде позиций противопоставляется ляхам, половцам, уграм и т.д. Вот пример из записи за 1202 год: «Въ лето 6710. Собравшю же Рурику половци и руси много»^[15]; другой пример – из записи за 6716 (1208) год: «Онем же ѣдущимъ напреди ими к Лютой рѣцѣ, оже быша не приѣхалѣ ляховѣ и русь. И сошедшее одва препровадиша рѣку Лютую, половцемъ стрѣляющимъ и руси противу имъ»^[16].

Характерна и хвастливая поговорка бана Фильния: «Острый мечь, борзый конь, многая Руси…» При этом русью именуются и подданные князя Ростислава, правившего на Дунае, вне пределов собственно Русской земли.

И, наконец, понятие «Русь, русский» является политонимом и культуронимом^[17], обозначающим всё пространство древней домонгольской Руси. Особенно это характерно для описания битвы при Калке – общерусской трагедии: «Бысть побѣда на вси князи рускыя. Тако же не бывало никогда же»^[18].

Н.В. Неврев "Роман Галицкий принимает послов папы Иннокентия III", 1875

Отметим, что тема единой Руси вводится с самого начала повествования – с рассказа о Романе Мстиславиче: «В лѣта 6709 [1201] начало княжения великаго князя Романа, како державего бывша всей Руской земли князя галичкого. По смерти же великаго князя Романа, приснопамятнаго самодержьца всея Руси…»^[19]. Обратим внимание, что Роман Мстиславич именуется самодержцем, по-гречески – αὐτοκράτορος. Таким образом, Роман считается преемником византийских василевсов. Для этого была известная причина: как считает А.В. Майоров, вторым браком Роман был женат на дочери Алексия Ангела^[20]. Родство с царствующим византийским домом как бы давало право Роману на царский титул. Соответственно Русь мыслится как некое царство. Это подтверждается и записью за 1250 год – рассказом о пребывании князя Даниила в Орде: «О злая честь татарьская! Его же отець бѣ царь в Руской земли, иже покори Половецькую землю и воева на иные страны всѣ»^[21]. Но если Роман Мстиславич мыслится как царь в силу византийского преемства^[22], то его власть является сакральной и, соответственно, эта сакральность переносится и на его сына Даниила. И хотя автор оговаривается, что «сынъ того не прия чести», но эта оговорка относится ко всеобщему унижению русских князей под татарской властью: «То иный кто можеть прияти? Злобѣ бо ихъ и льсти нѣсть конца»^[23].

Татарская власть такова, что унижает даже и царей: «Приходящая цари, и князи, и велможѣ солнцю и лунѣ и земли, дьяволу и умершимъ въ адѣ отцемь ихъ и дѣдомъ и матеремь водяше около куста покланятися имъ».

Можно сказать, что отсвет отцовской священной власти падает и на Даниила. Отчасти поэтому измена ему становится духовным преступлением, не случайно в записи за 6738 (1230) год бояре именуются «безбожными», а разрушение их планов является делом Божественного Промысла: «Крамолѣ же бывши во безбожныхъ боярехъ галичкыхъ: свѣтъ створше со братучадьемь его Олександромъ на убьенье и преднее землѣ его. Сѣдящим же имъ в думѣ и хотящимъ огнемь зажещи, милостивому Богу вложившю во сердце Васильку изиити вонъ, и обнажившу мѣчь свой играя на слугу королева, иному похвативши щитъ играющи. Невернымъ Молибоговидьчьмь узрѣвши се, страхъ имъ бысть от Бога, рекъшимъ, яко: “Свѣтъ нашь раздрушися”. И побѣгшимъ имъ, яко оканьны Святополкъ»^[24].

Отметим, что изменники сравниваются со Святополком Окаянным, что не случайно, ибо, по свидетельству «Повести временных лет», Святополк умер где-то между Польшей и Чехией. Таким образом, изменники не только являются иудами и безбожниками, но и изгоями: святая Русская земля их не принимает, а выбрасывает из себя, как море выбрасывает гнилое.

Еще более характерный эпизод – с проклятием Жирослава (1226): «Князю же обличившю Жирослава изгна и от себе, якоже изгна Богъ Каина от лица Своего, рекы: “Проклять ты! Буди стоня и трясыся на земли, якоже раздвиже земля уста своя прияти кровь брата твоего”. Якоже и Жирославъ разъдвиже уста своя на господина своего, да не будеть ему пристанъка во всихъ земляхъ в Рускихъ и во Угорьскыхъ, и ни в ких же странахъ, да ходить шатаяся во странахъ, желание брашна да будеть ему, вина же и олу, по скуду да будеть ему, и да будеть дворъ его пустъ и в селѣ его не будеть живущаго»^[25].

Здесь мы видим две библейские аллюзии. Первая – из книги Бытия, истории Авеля и Каина: «Буди стоня и трясыся на земли, яже раздвиже земля уста своя прияти кровь брата твоего» (Быт. 4: 11)^[26]. Вторая – из псалма 108, который читался при анафематствовании: «да будеть дворъ его пустъ и в селѣ его не будеть живущаго». Стоит также упомянуть, что эта цитата присутствует в Деяниях святых апостолов при рассказе об Иуде, который приобрел «землю неправедной мздою» (Деян. 1: 18). Итак, Жирослав становится вторым Каином, а его измена приравнивается к первому братоубийству, оскверняющему землю. Кроме того, он – второй Иуда. Именно поэтому святая Русская земля и извергает его из своих пределов и обрекает на скитания в чужих странах «стеная и шатаясь». Священное пространство – «земля живых» – не терпит на себе духовного мертвеца и предателя.

В ГВЛ встречается прямая аналогия между Русью (точнее – Галицко-Волынской землей) и Израилем. Рассмотрим известие от 6737 (1229) года: «Изииде же Бѣла риксъ, рекъмый король Угорьскый, в силѣ тяжьцѣ. Рекшю ему, яко: “Не имать остатися градъ Галичь. Нѣсть кто избавляя и от руку моею”. Вшедъшу же ему во горы Угорьскыѣ, посла на ны Богъ архангела Михаила отворити хляби небесныя. Конем же потопающимъ и самѣмь возбѣгающимъ на высокая мѣста, оному же одинако устремисшися прияти град и землю. Данилови же молящуся Богу, избави и Богъ от рукы силных. И обиступи град, и посла посолъ, и воспи посолъ гласомъ великом и рече: “Слышите словеса великого короля угорьского. Да не уставляеть васъ Дьмьянъ глаголя: "И-земля изимьть ны Богъ". Ни да уповаеть вашь Данилъ на Господа, глаголя: "Не имать предати град сесь королеви угорьскому". Толико ходилъ на ины страны, то кто можеть одержати от руку моею и от силъ полковъ моихъ”. Дьмьянъ же одинако крѣпяшеся, грозы его не убояся. Богъ поспѣшникъ бысть ему… Богъ попусти на нѣ рану фараонову. Град же крѣпляшеся, а Бѣла изнемогаше. И поиде от града, оставившю же ему люди за собою, оружники многи и фаревникы. Нападшимъ же на нѣ гражаномъ мнозимъ, впадаху в рѣку, инии же избьени быша, инии язвени быша, инии же изоимани быша. Яко инде глаголеть: “Скыртъ рѣка злу игру сыгра гражаномъ”, тако и Днѣстръ злу игру сыгра угромъ. Оттуду же поиде король ко Василеву и переиде Днѣстръ, и поиде ко Пруту. Богъ бо попустилъ бѣашеть рану, ангелъ бьяшеть ихъ, сице умирающимъ: инии же изъ подъшевь выступахуть, акы ис чрева, инии же во конѣ влѣзъше, изомроша, инии же, около огня солѣзъшеся и мясъ ко устомъ придевоше, умираху, многими же ранами разными умираху, хляби бо небесныи одинако топяхуть. И ушедшю же ему за невѣрьство бояръ галичкихъ, Данилъ же Божьею волею одерьжа градъ свои Галичь»^[27].

В этом диалоге мы видим прямую параллель с рассказом из книги Исаии (37) – о приходе Синахериба (слав. Сеннахерима) под Иерусалим. И сама речь Белы напоминает горделивые слова Рабсака, вельможи Синахериба: «Так говорит царь: пусть не обольщает вас Езекия, ибо он не может спасти вас; и пусть не обнадеживает вас Езекия Господом, говоря: “спасет нас Господь; не будет город сей отдан в руки царя Ассирийского”. Не слушайте Езекии, ибо так говорит царь Ассирийский: “примиритесь со мною и выйдите ко мне… да не обольщает вас Езекия, говоря: Господь спасет нас. Спасли ли боги народов, каждый свою землю, от руки царя Ассирийского? Где боги Емафа и Арпада? Где боги Сепарваима? Спасли ли они Самарию от руки моей? Который из всех богов земель сих спас землю свою от руки моей? Так неужели спасет Господь Иерусалим от руки моей?”» (Ис. 36: 14–20).

И как известно, Синахериб кончил печально: «“…По той же дороге, по которой пришел, возвратится, а в город сей не войдет, говорит Господь. Я буду охранять город сей, чтобы спасти его ради Себя и ради Давида, раба Моего”. И вышел Ангел Господень и поразил в стане Ассирийском сто восемьдесят пять тысяч человек. И встали поутру, и вот, всё тела мертвые. И отступил, и пошел, и возвратился Сеннахирим, царь Ассирийский» (Ис. 37: 34–37).

Возникает вопрос, почему автор всё же сравнивает Белу с фараоном, а не с Синахерибом? Вероятно, в силу аналогии обильных дождей, вызвавших эпидемию болезней в войске Белы: с потоплением войск фараона в Красном море: эта параллель была более выигрышной и понятной древнерусскому читателю, который слышал чтение о Сеннахериме раз в год – в Великий пост, а о коне и всаднике, ввергнутом в море Чермное, – практически во время каждой утрени.

Однако и та и другая реминисценция из Священного Писания говорит об образе Руси как новой Святой Земли, а русского народа – как Нового Израиля^[28].

Соответственно, и жизнь Руси и русского народа во многом осмысляется в парадигме жизни Израиля: вождение Богом ко спасению и наказание за грех и непослушание. Вот как осмысляется победа татар при Калке: «Бысть побѣда на вси князи рускыя. Такоже не бывало никогдаже. Татаром же побѣдившимъ русьскыя князя за прегрешение крестьяньское, пришедшимъ и дошедшимъ до Новагорода Святополчьского. Не вѣдающим же руси льсти ихъ, исходяху противу имъ со кресты, они же избиша ихъ всих»^[29].

В чем конкретно заключается христианское прегрешение, автор не поясняет, однако, исходя из контекста – рассказа о княжеской розни, которая привела к катастрофе, можно сделать вывод, что этим грехом было несогласие, «непособие» князей. К тому же могла присутствовать мысль о том, что Бог наказывает подобное подобным: за коварство князей во время междоусобий Бог может карать коварством внешнего врага.

Однако, по мнению летописца, Бог перемежает наказание милосердием. В известии за тот же год мы читаем: «Ожидая Богъ покаяния крестьянскаго, и обрати и воспять на землю восточную, и воеваша землю Таногустьску и на ины страны. Тогда же и Чаногизъ кано ихъ таногуты убьенъ бысть. Ихже прельстивше и послѣди же льстию погубиша. Иные же страны ратми, наипаче лестью погубиша»^[30].

Здесь мы находим нетривиальное известие о том, что Чингиз-Хан при завоевании Тангутского царства был убит, а не умер своей смертью^[31]. Но для нас гораздо важнее, что война монголов на Востоке осмысляется как милость Божия к Русской земле, что типологически сопоставимо с теми или иными политическими событиями в истории Ветхого Завета, осмысляемыми как Божественное милосердие по отношению к Израилю.

В теме Руси как Нового Израиля особенно важна тема Нового Иерусалима. В ее контексте показательно похвальное слово Владимиру Васильковичу, которое исследователи по справедливости выводят из «Слова о Законе и Благодати»^[32]:

«И чести тя обѣщника Господь на небесехъ сподоби благовѣрья твоего ради, еже имѣ в животѣ своемь, добръ послухъ благовѣрью твоему, обителниче святая, церькви святая Богородица Марья, юже созда прадѣдъ твой на правовѣрнѣй основѣ, идеже и мужественое твое тѣло лежить, жда трубы архангеловы. Добрѣ зѣло послухъ брат твой Мьстилавь, егоже сотвори Господь намѣстника по тобѣ твоему владычеству, не рушаща твоих уставъ, но утверждающа, ни умаляюща твоему благовѣрью положения, но паче прилагающа, не казняща, но вчиняюща, иже нескончанаа твоя учиняюща, аки Соломонъ Давида, иже в домь Божий великый и святый его мудростью созда на святость и очищение граду твоему, иже всякою красотою украси, златомь и сребромъ и каменьемь драгимъ, и сосуды честными, яже церкви дивна и славна всѣмъ окружнымъ сторонам, акаже ина не обрящеться во всей полунощий земля от востока и до запада. И славный городъ твой Володимерь, величествомь, акы вѣнчемь, обложенъ! Преда люди твоя и городъ святѣй славнѣй и скорѣй на помощь христьяномъ святѣй Богородици. Да еже челование архангелово дасть Богородици – будеть и городу сему. Ко оной бо: “Радуйся, обрадованная, Господь с тобою!”, к городу же “Радуйся, благовѣрный городе, Господь с тобою!” Востани от гроба твоего, о честная главо, востани, отряси сонъ, нѣси бо умерлъ, но спишь до обыдаго востания! Востани, нѣси бо вьмерлъ! Нѣсть бо ти умерети, лѣпо вѣровавшу во Христа, всему миру живодавча. Отряси сонъ! Возведи очи, да видиши, какоя тя чести Господь тамо сподобив постави. И на землѣ не бес памяти тя поставилъ братомь твоимь Мьстиславомъ. Востани, видь брата твоего, красящаго столъ земля твоея и зрениа сладкаго лице его насыщаася»^[33].

Сопоставим этот фрагмент со «Словом о Законе и Благодати»: «Добръ послухъ благовѣрию твоему, о блажениче, святаа церкви Святыа Богородица Мариа, юже създа на правовѣрьнѣи основѣ, идеже и мужьственое твое тѣло нынѣ лежит, жида трубы архангельскы. Добръ же зѣло и вѣренъ послухъ сынъ твои Георгии, егоже сътвори Господь намѣстника по тебѣ твоему владычьству, не рушаща твоих уставъ, нъ утвержающа, ни умаляюща твоему благовѣрию положениа, но паче прилагающа, не казяща, нъ учиняюща. Иже недоконьчаная твоя наконьча, акы Соломонъ Давыдова, иже дом Божии великыи святыи его Премудрости създа на святость и освящение граду твоему, юже съ всякою красотою украси: златомъ и сребромъ, и камениемь драгыимъ, и съсуды честныими. Яже церкви дивна и славна всѣмь округьниимъ странамъ, яко же ина не обрящется въ всемь полунощии земнѣѣмь ото въстока до запада.

И славныи градъ твои Кыевъ величьствомъ, яко вѣнцемь, обложилъ, прѣдалъ люди твоа и градъ святыи, всеславнии, скорѣи на помощь христианомъ Святѣи Богородици, еи же и церковь на Великыихъ вратѣх създа въ имя первааго Господьскааго праздника – святааго Благовѣщениа, да еже цѣлование архангелъ дасть Дѣвици, будеть и граду сему. Къ онои бо: «Радуися, обрадованаа! Господь с тобою!», къ граду же: «Радуися, благовѣрныи граде! Господь с тобою!» Въстани, о честнаа главо, от гроба твоего! Въстани, оттряси сонъ! Нѣси бо умерлъ, нъ спиши до обьщааго всѣмъ въстаниа. Въстани, нѣси умерлъ! Нѣсть бо ти лѣпо умрѣти, вѣровавшу въ Христа, живота всему миру. Оттряси сонъ, възведи очи, да видиши, какоя тя чьсти Господь тамо съподобивъ, и на земли не беспамятна оставилъ сыномъ твоимъ. Въстани, виждь чадо свое Георгиа, виждь утробу свою, виждь милааго своего, виждь егоже Господь изведе от чреслъ твоихъ, виждь красящааго столъ земли твоеи – и возрадуися и възвеселися!»^[34].

Освящение Десятинной церкви. Миниатюра Радзивилловской летописи.

Итак, типологически Владимир связывается с Киевом, Владимир Василькович – со святым равноапостольным Владимиром, а церковь Успения во Владимире – с Десятинной Церковью. Следует вспомнить, что в «Слове о Законе и Благодати», согласно авторитетному мнению исследователей, Киев описывается одновременно как новый Константинополь и новый Иерусалим, а Десятинная Церковь – как Новый Сион^[35].

Следовательно, в ГВЛ Владимир Волынский опосредованно является Киевом, Константинополем и Иерусалимом. При этом храм Успения является Новым Сионом, а весь город – Новым Иерусалимом и Новым Сионом – уделом Пресвятой Богородицы.

С известной осторожностью можно выделить концепт «стана святых и города возлюбленных», присутствующий в Галицко-Волынской летописи при описании Холма: «Холмъ бо городъ сиче бысть созданъ Божиимъ веленьемь. Данилови бо княжащу во Володимѣрѣ, созда градъ Угорескь и постави во немь пискупа. Яздящу же ему по полю и ловы дѣющу, и видѣ мѣсто красно и лѣсно на горѣ, обьходящу округъ его полю. И вопраша тоземѣць: “Како именуеться мѣсто се?” Они же рекоша: “Холмъ ему имя есть”. И возлюбивъ мѣсто то, и помысли, да сожижеть на немь градець малъ. Обѣщася Богу и святому Ивану Златоусту, да створить во имя его церковь. И створи градѣць малъ. И видѣвъ же, яко Богъ помощникъ ему, и Иоанъ спѣшникъ ему есть, и созда град иный, егоже татарове не возмогоша прияти, егда Батый всю землю Рускую поима. Тогда и церковь святой Троицѣ зажьжена бысть, и пакы создана бысть. Видивъ же се князь Данило, яко Богу поспѣвающу мѣсту тому, нача призывати приходаѣ нѣмцѣ и русь, иноязычникы и ляхы. Идяху день и во день и уноты и мастерѣ всяции, бѣжаху ис татаръ сѣдѣлници, и лучници, и тулници, и кузницѣ желѣзу, и мѣди, и сребру. И бѣ жизнь, и наполниша дворы окрестъ града поле села»^[36].

С одной стороны, посвящение Холма святому Иоанну Златоусту – свидетельство константинопольских смыслов; с другой стороны, имя Иоанн вызывает в памяти имя святого Иоанна Богослова – тайнозрителя последних судеб человечества. Ключевыми словами являются слова о том, что татары не смогли взять его, а в дальнейшем он становится прибежищем для христиан, спасающихся от татар.

Не лишне упомянуть о смысловой параллели с Битольской надписью царя Ивана Владислава: «В лѣто 6525 от створения мира обнови ся съ градъ зидаемъ и делаем Иоанномъ самодрьжцемъ блъгарскиом и помощию и молитвами пресвятыя Владычица нашея Богородица и двунадесяти апостолъ на убежище и спасение и жизнь болгаромъ»^[37].

Собственно говоря, особого обновления Битоля не было: были обновлены лишь стены города. Отметим: значимо, что поновление стен считается обновлением города и соответственно неким церковным празднеством, сравнимым с обновлением храма. Соответственно, Битоль становится неким святым градом, обновляемым с помощью Пресвятой Богородицы и двенадцати апостолов. Отметим: упоминание о Пресвятой Богородице наводит на мысль об образе Битоля как Нового Сиона.

Учитывая то, что Битоль созидается «на убежище и спасение», он становится своеобразным новым Иерусалимом, «станом святых и городом возлюбленных». Значима и вряд ли случайна параллель между словами «на жизнь болгаром» в Битольской надписи и «жизнь бэ» в ГВЛ.

Возвращаясь к Холму, отметим, что также значимо создание и Троицкой Церкви. Посвящение Троице в домонгольской Руси весьма редко: из известных случаев – только церковь Святой Троицы во Пскове. Само посвящение Троице связано с Пятидесятницей, с сошествием Святаго Духа на апостолов и, следовательно, со Святым Сионом, с горницей, где и произошло «снитие огненных языков» Духа. Наконец, Холм создается «Божиим велением», что отчасти указывает на необычный характер его постройки.

Возможно, что характер описания церкви святого Иоанна также отчасти структурируется Апокалипсисом: «Созда же церковь святаго Ивана, красну и лѣпу. Зданье же еѣ сиче бысть: комары 4, с каждо угла преводъ и стоянье ихъ на четырехъ головахъ человѣцскихъ, изваяно отъ нѣкоего хытрѣца. Окъна 3 украшена стеклы римьскими; входящи во олтарь стояста два столпа от цѣла камени и на нею комара и выспрь же, вѣрхъ украшенъ звѣздами златыми на лазурѣ»^[38].

Характерно, что автор данного фрагмента ГВЛ начинает свое описание не с купола или фасада, а с четырех столпов «с головами человеческими», что наводит на аналогию с четырьмя животными Апокалипсиса, на которых пребывает Престол Бога. Аналогия с описанием небесного торжества в Откровении закрепляется описанием верха Церкви, украшенного златыми звездами, который символизирует небо.

Все эти данные указывают на образ Холма как на Новый Иерусалим, «стан святых и город возлюбленных».

Основание города в ГВЛ временами связано с мессианскими христологическими пророчествами. Характерен рассказ в ГВЛ об основании Каменца в 1276 году: «И посемь вложи Богъ во сердце мысль благу князю Володимерови, нача собѣ думати, абы кде за Берестьемь поставити городъ. И взя книги пророческыя, да тако собѣ во сердци мысля рче: “Господи Боже сильный и всемогий, своимъ словомъ все созидая и растрая, што ми, Господи, проявишь, грѣшному рабу своему, и на томъ стану”. Розъгнувъ же книги, и выняся ему пророчьство Исаино: “Духъ Господень на мнѣ, егоже ради помаза мя благовѣстить нищимъ, посла мя ицѣлити скрушенымъ сердцемь, проповѣдати полоненикомъ отпущение и слѣпымъ прозрѣние, призывати лѣто Господне приятьно и день воздания Богу нашему, утѣшити вся плачющаяся, дати плачющимся Сивоону славу, за попелъ помазание… веселье, украшение за духъ уныния, и нарекуться роди правды, насажение Господне со славу, и созижють пустыня вѣчная запустѣвшая преже, воздвигнути городы пусты, запустѣвшая от рода”. Князь же Володимѣръ от сего пророчества уразумѣ милость Божию до себе, и нача искати мѣста подобна, абы кдѣ поставить городъ. Си же земля опустѣла, по 80 лѣт по Романѣ. Нынѣ же Богъ воздвигну ю милостью своею. Князь же самъ ѣха с бояры и слугами, и улюби мѣсто то надъ берегомъ рѣкы Лысны. И отреби е, и потомъ сруби на немь городъ, и нарче имя ему Каменѣць, зане бысть земля камена»^[39].

Отметим, что это пророчество Исаии (Ис. 61: 1–4) читается на паримиях в Великую субботу, в предпразднство Пасхи. Оно также цитируется в Евангелии от Луки (4: 17–19), которое читается в Новолетие – на церковный Новый год (1 сентября). Литургический контекст дает нам дополнительные смыслы: так, на паримиях Великой субботы читается и другой фрагмент из Исаии, непосредственно связанный с темой Нового Иерусалима: «Светися, светися, Иерусалиме, прииде бо светъ твой». Тема же Новолетия в византийском литургическом сознании была связана не только с благословением настоящего времени, но и эсхатологическим будущим. Соответственно, рассказ об обновлении некогда запустелого места и построении града связан в конечном счете с концептами нового неба и новой земли, а также – Нового Иерусалима.

Подведем итоги.

1. Понятие «Русская земля» в Галицко-Волынской летописи является хоронимом, обозначающим Киевщину, Киевскую землю.

2. Этот хороним может в ряде контекстов относиться также к Галицкой и Волынской земле, а также и к другим русским княжествам, например Козельскому.

3. Понятие «русский» является этнонимом. «Русские» в ряде позиций противопоставляются ляхам, половцам, уграм и т.д

4. Понятие «Русь, русский» является политонимом и культуронимом, обозначающим всё пространство древней домонгольской Руси.

5. В связи с тем, что князь Роман Мстиславович именуется царем, можно утверждать, что Русь мыслится как некое царство и как царство священное, коль скоро измена Даниилу Романовичу осмысляется как безбожное деяние, подобное каинову или иудину греху.

6.В ГВЛ встречается прямая аналогия между Русью (точнее – Галицко-Волынской землей) и Израилем. Соответственно Русь является святой землей, и ее судьбы во многом соответствуют путям древнего Израиля, соотносясь с концептами Божественного водительства, а также народного преступления и Божественного наказания. Один из примеров – сопоставление короля Белы с Синахерибом и Фараоном.

7. В похвале Владимиру Васильковичу, а также рассказах о построении Холма и Каменца ощущается влияние концепта «Святой Града – Новый Иерусалим».