К юбилею Миланского эдикта

Конечно же, его симпатия к религии христиан, еще недавно жестоко гонимой, не осталась незамеченной. «Величайший и счастливый победитель», торжественно встреченный сенаторами и народом, поверг в смятение почтенных аристократов своим отказом посетить сакральный центр всего Римского мира – храм Юпитера Капитолийского[1]. И хотя в своих речах Константин заверил римлян, что явился освободить их от тирании и восстановить старые добрые порядки, он первым делом предпринял ряд мер в пользу христиан и даровал их епископу большую базилику в центре города – впоследствии ставшую Латеранским собором святого Иоанна, главным храмом Римско-Католической церкви.

Второй участник медиоланской встречи, Лициний, был одно время соперником Константина. Согласно системе «тетрархии», задуманной Диоклетианом, власть в империи делили два старших императора – августа, которые избирали себе младших соправителей и будущих преемников – цезарей. Сам Диоклетиан вместе со своим соратником августом Максимианом 1 мая 305 года передали власть цезарям – Галерию на Востоке и Констанцию на Западе. Новыми цезарями стали, соответственно, Максимин и Флавий Север. Но смерть Констанция в следующем году спутала все карты. Верные ему легионы провозгласили в Британии его сына, 34-летнего Константина, а вскоре и другой сын августа, Максенций, с помощью ветеранов своего отца Максимиана захватил власть в Италии. Законный август Запада, старый солдат Север, попытался при поддержке Галерия заявить о своих правах, но погиб в борьбе с Максенцием. На его место Галерий назначил в 308 году Лициния, а Константина признал только в качестве цезаря. Впрочем, уже в 310 году тяжело заболевший Галерий объявляет августами Запада и Лициния, и Константина.

Лишь Максенций остался в статусе незаконного тирана, и даже его отец, бывший август Максимиан, перешел на сторону Константина, выдав за него свою дочь Фаусту. Вскоре, однако, он покончил с собой, уличенный в заговоре против зятя. Максенций, обвинив Константина в смерти отца, объявил ему войну и призвал в союзники некогда цезаря, а ныне августа Востока Максимина, который после смерти Галерия в 311 году объединил в своих руках власть над Египтом, Сирией и Малой Азией. В свою очередь, Константин заключил союз со своим восточным соседом Лицинием, владения которого ограничивались в то время Балканским полуостровом. Альянсы Константина с Лицинием и Максенция с Максимином были спаяны не только геополитическими интересами, но и религиозными предпочтениями. Первые два правителя были известны своими симпатиями к монотеистическому культу Высочайшего Бога, тогда как вторые были убежденными язычниками-политеистами[2].

В это время всем в империи уже стало ясно, что грандиозная кампания за восстановление «древнего благочестия», развязанная в последние годы правления Диоклетиана по наущению Галерия, кончилась полным провалом. Самых многочисленных и организованных противников римской языческой религии – христиан – не удалось искоренить, несмотря на массовые и жестокие гонения. Видя крах своих планов, сломленный смутой в государстве и страшной болезнью, Галерий в апреле 311 года издает эдикт, который, хотя и с оговорками, легализует христианство.

Вот его текст, сохраненный Лактанцием и Евсевием[3]:

«Император Цезарь Галерий Валерий Максимиан, непобедимый, август, великий понтифик, великий Германский, великий Египетский, великий Фиваидский, великий Сарматский пятикратно, великий Персидский двукратно, великий Карпский шестикратно, великий Армянский, великий Мидийский, великий Адиабенский, с трибунскими полномочиями в 20-й раз, император в 19-й, консул в 8-й, отец отечества, проконсул; и император Цезарь Флавий Валерий Константин, благочестивый, счастливый, непобедимый, август, великий понтифик, с трибунскими полномочиями и император в 5-й раз, консул, отец отечества, проконсул; и император Цезарь Валерий Лициниан Лициний, благочестивый, счастливый, непобедимый, август, великий понтифик, трибун в 4-й раз, император в 3-й, консул, отец отечества, проконсул, – своим провинциалам [желают] здравия.

Среди прочих постановлений наших на благо и пользу государства первым пожелали мы исправить все дела римлян в соответствии с древними законами и общественным порядком[4] и позаботиться о том, дабы и христиане, которые оставили учение собственных прародителей, пришли бы к здравомыслию. Поскольку по какой-то причине сих христиан обуяло такое своеволие и охватило такое неразумие, что они не следуют тем установлениям древних, которые прежде установили, быть может, сами их отцы, но по своему усмотрению и своевольно сами себе создавали законы для соблюдения и с противными намерениями собирали разные толпы[5]. Затем, когда последовало это наше повеление, чтобы они вернулись к установлениям предков, многие под угрозой покорились, а многие подверглись смятению, казненные различными способами[6].

Но поскольку многие остаются в этом безрассудстве и мы увидели, что они ни богам небесным не воздают надлежащего почитания, ни к Богу христиан не обращаются, мы, следуя нашему снисходительнейшему милосердию и неизменной привычке даровать всем людям прощение, решили незамедлительно распространить и на них наше снисхождение, дабы они снова были христианами и составляли свои собрания[7],так, чтобы не совершать ничего против порядка; в другом послании судьям мы разъясним, что они обязаны соблюдать.

Посему, в соответствии с этим дозволением, они должны будут молиться своему Богу о здравии как нашем и государства, так и своем собственном, дабы и государство ни в каком отношении не терпело вреда, и они могли беззаботно жить на своих местах».

Указ Галерия фактически означал капитуляцию языческой империи перед Церковью. Но капитуляция эта была обставлена целым рядом условий, о которых мы в точности ничего не знаем, но которые, очевидно, были направлены на сдерживание христианства.

Уже 5 мая того же 311 года Галерий умер в Сердике (современная София в Болгарии). Вскоре после этого август Востока Максимин (который выступал и против эдикта 311 года, но вынужден был слушаться Галерия, своего родного дядю) предпринял попытку возобновить гонение, издав, якобы по просьбе подданных, указ об изгнании христиан из Никомидии и других городов[8].

«Иовий Максимин Август – Сабину.

И твоей строгости, и всем людям, думаю, известно, что владыки Диоклетиан и Максимиан[9], отцы наши, узнав, что едва ли не все люди, оставив почитание богов, примешались к народу христианскому, справедливо постановили всех людей, отступивших от почитания своих бессмертных богов, под угрозой пытки и наказания призывать к служению богам.

Но когда я благополучно впервые прибыл на Восток и узнал, что очень много людей, способных служить государству, по вышеуказанной причине выслано судьями в разные места, я отдал каждому судье приказ впредь ни с кем из провинциалов не поступать жестоко, но лаской и увещеваниями возвращать к служению богам. Судьи, следуя приказу, стали соблюдать мои распоряжения, и никто в областях Востока не был ни выслан, ни обижен, и люди, не чувствуя угнетения, охотно возвращались к почитанию богов.

Затем, когда в прошлом году я благополучно прибыл в Никомидию и пребывал там, жители этого города пришли ко мне со статуями богов и усиленно просили меня любым способом не разрешать этому народу жить в их родном городе. Но когда я узнал, что в этих областях живет много людей этой религии, я дал им такой ответ: просьба их доставила мне большое удовольствие, но я не вижу, чтобы она исходила ото всех. И если есть люди, упорствующие в этом суеверии, то пусть каждый по желанию своему держится того, что предпочел, а кто пожелает, пусть обратится к служению богам. Впрочем, и этим жителям Никомидии, и жителям остальных городов, обратившимся ко мне с такой же горячей просьбой, то есть, чтобы никто из христиан не жил в их городах, я вынужден был ответить милостиво, ибо древние императоры все соблюдали такое положение, и самим богам, которыми держатся все люди и само государственное правление, было угодно, чтобы я утвердил прошение, поданное в защиту веры в богов.

Тем не менее, хотя твоему благочестию и до сего времени, конечно же, письменно посылались указы и давались приказания, чтобы с жителями провинций, стремящимися соблюдать подобные обычаи, обходились не сурово, но терпеливо и умеренно, чтобы ни от бенефициариев, ни от кого бы то ни было не терпели они обид или насилий, я счел уместным этим письмом еще раз напомнить твоей строгости, что ласками и увещеваниями ты скорее обратишь наших провинциалов к почитанию богов. Посему, если кто по собственному выбору решит признать религию богов, таковых надлежит приветствовать; если же кто желает следовать своей религии, оставь им это право. Таким образом, твое благочестие должно соблюдать то, что тебе велено: никому не разрешается притеснять жителей наших провинций обидами и насилиями, ибо, как выше написано, следует призывать их к вере в богов скорее ласками и увещеваниями.

А чтобы этот указ наш дошел до сведения всех наших провинциалов, ты должен обнародовать его в изданном тобой предписании».

Это произошло во время его кампании против Лициния, у которого он отобрал Малую Азию. Зимой 313 года, уже после гибели своего союзника Максенция, Максимин с 70-тысячной армией быстрым маршем выдвинулся из Сирии и, перейдя Босфор и сходу захватив Византий, направился к Сердике, намереваясь окончательно сокрушить Лициния, а затем, присоединив его армию, ударить на Константина.

В этой накаленной обстановке противники Максимина встретились в Медиолане, где их союз был скреплен браком немолодого уже Лициния с Юлией Констанцией, единокровной сестрой Константина. Именно на этом съезде двух августов и было принято знаменитое постановление о христианской вере, известное под названием Миланского эдикта.

К сожалению, Евсевий Кесарийский в 10-й книге своей «Церковной истории» не дает последовательного описания событий, ограничиваясь простой подборкой документов. Более подробен рассказ Лактанция, который в это время жил в Никомидии[10].

Согласно его рассказу, Лициний из Медиолана с небольшой наспех собранной армией двинулся навстречу Максимину – надеясь хотя бы задержать его наступление в ожидании помощи от Константина. Перед битвой ему предстал во сне ангел Божий, увещевая обратиться вместе со всем войском к Всевышнему со следующей молитвой:

«Всевышний Боже, Тебя мы молим, святый Боже, Тебя мы молим,
всю справедливость Тебе вверяем, спасение наше Тебе вверяем, империю нашу Тебе вверяем.
Благодаря Тебе мы живем, благодаря Тебе побеждаем и благоденствуем.
Всевышний, святый Боже, услышь наши молитвы!
Руки наши к Тебе простираем, услышь, святый, всевышний Боже!»

Текст молитвы был в многочисленных копиях разослан всем офицерам, чтобы каждый обучил ей своих солдат[11].

Уверенный в победе Максимин назначил сражение на канун восьмилетия своей власти, собираясь совместить триумф с пышным празднованием «дня рождения императора» (он праздновался в день принятия титула цезаря). Битва произошла на Серенском поле близ Адрианополя и окончилась полным разгромом армии Максимина. Как пишет Лактанций, в ней «никто не помнил ни званий, ни доблести, ни старых заслуг, словно они пришли на жертвенную смерть, а не на битву – так Бог Всевышний предал их врагам и обрек на заклание». Максимин бежал и впоследствии скончался в муках, приняв яд и, как уверяет Лициний, перед смертью узрев и признав Христа[12]. Лактанций стал единовластным правителем Востока.

Битва у Мульвиева моста. Питер Ластманн, 1613

Вот его русский перевод (с учетом версии Евсевия)[13]:

«Считая, что свобода религии не должна быть ущемлена, но каждому следует предоставить право заниматься делами божественными по своему разумению и желанию в соответствии с его собственным выбором, мы уже давно распорядились, чтобы и христиане сохраняли верность своему учению[14] и своей религии[15]. Но поскольку в том документе, в котором им предоставлялось это право, представлялись явным образом добавленными многие и различные произвольные условия[16], некоторым из них через короткое время было, очевидно, отказано в его соблюдении[17].

Когда я, Константин Август, а также я, Лициний Август, благополучно собрались в Медиолане и обсуждали всё, что касается народной пользы и безопасности, среди прочего полезного для большинства людей мы решили первым делом дать распоряжения относительно сохранения почитания Божества, чтобы даровать и христианам, и всем возможность свободно следовать той религии, какой кто пожелает. Дабы какое бы ни было Божество на небесном престоле, Оно было бы благосклонно и милостиво к нам и ко всем, кто находится под нашей властью. Итак, мы решили хорошо и самым взвешенным образом обдумать это мероприятие, поскольку сочли вообще никому не отказывать в возможностях, обратил ли кто свой разум к религии христиан или к той, какую счел наиболее для себя подходящей, дабы вышнее Божество, почитанию Коего мы следуем свободным разумом, могло оказывать нам во всём обычную Свою благосклонность и доброжелательство.

Посему твоей чести подобает знать, что нам угодно отменить все без исключения условия[18] касательно имени христиан, содержавшиеся в письмах, посланных прежде твоему ведомству (каковые представляются весьма пагубными и чуждыми милости нашей)[19], и отныне каждый из тех, кто проявил бы желание соблюдать христианскую религию, свободно и просто может позволить себе соблюдать ее безо всякого беспокойства и обременения.

Мы решили дать твоей попечительности полнейшее об этом разъяснение, чтобы ты знал, что мы даровали христианам возможность свободно и независимо блюсти свою религию. И поскольку ты убедишься, что это разрешено нами им, твоей чести будет понятно, что и другим дарована возможность соблюдать свою религию так же открыто и свободно ради покоя времен наших, дабы каждый имел свободную возможность блюсти то, что он избрал. Это было сделано нами, дабы не оказалось от нас никакого ущемления ни какому-либо почитанию, ни какой-либо религии.

Кроме того, мы сочли целесообразным постановить персонально относительно христиан, что если те места, в которых они ранее обыкновенно собирались, о которых в данных твоему ведомству в прежнее время письмах содержалось определенное[20] указание, кто-то оказался бы купившим либо у фиска нашего, либо у кого иного, таковые без оплаты и без каких-либо денежных претензий возвращались бы христианам помимо всякой проволочки и тяжбы. Те, кто приобрел их даром, также должны вернуть их христианам незамедлительно. Если же те, кто купил их или получил в дар, попросят что-либо у нашего благоволения, пусть обращаются к викарию, так как и о них будет проявлена забота от нашей милости. Всё это надлежит передать через твое посредничество и без задержки непосредственно сообществу христиан[21]. И поскольку известно, что эти же христиане владели не только теми местами, в которых обычно собирались, но и другими, на которые распространялось право их сообщества, то есть церквей[22], а не отдельных лиц, все их, по закону, изложенному нами выше, без каких-либо тяжб и споров, ты прикажешь вернуть сим христианам, то есть их сообществу и собраниям, соблюдая, разумеется, вышеизложенный принцип, чтобы те, кто возвратил оное без возмещения, согласно сказанному нами, надеялись на возмещение убытков от нашей милости. Во всём этом ты должен оказывать вышеупомянутому христианскому сообществу свое самое деятельное участие, дабы как можно быстрее исполнено было это наше распоряжение, так как и в нем через милость нашу также проявляется забота об общественном спокойствии.

Пусть будет так[23], дабы, как было сказано выше, Божественное благоволение, которое мы уже испытали в стольких делах, во всё грядущее время продлевало успехи наши вместе с народным благополучием.

А чтобы определение сей санкции благоволения нашего могло быть передано для всеобщего уведомления, эти распоряжения, дополненные твоим предписанием[24], тебе следует выставить повсюду и донести до общего сведения, дабы никто не остался в неведении относительно сей санкции нашего благоволения».

Итак, Константин и Лициний, оба получившие власть в результате чудесного вмешательства свыше, провозгласили полную свободу христианства. Однако личное их отношение к этой религии было далеко не одинаковым. Если Константин, хотя еще и не принявший крещения, не скрывал своей приверженности к христианству и украшал свои знамена монограммой имени Христа, то Лициний был, скорее, сторонником «неопределенного монотеизма» и к христианам относился с подозрением. Впоследствии отношения между бывшими союзниками стали напряженными, и после попытки Лициния устранить Константина при помощи заговора дело дошло до открытой войны. В ней Константин вышел победителем, и с сентября 324 года вся империя от Атлантики до Евфрата вновь, после длительного периода разделений, оказалась объединена под одним скипетром.

С самого момента своего воцарения в Риме Константин погрузился в решение юридических вопросов, связанных с Церковью. Провозглашенная Миланским эдиктом реституция церковной собственности поставила вопрос о том, кого следует признавать законным правообладателем, если христиане данной области расколоты на враждующие группировки (как это было в Африке, где донатисты не признавали епископа Цецилиана Карфагенского). В этом вопросе Константин сразу же применил простой, но четкий критерий: законной признается только единая Кафолическая Церковь[25], а расколы и противостояния должны разрешаться судом епископов.

В качестве образца решений императора приведем послание 314 года:

«Константин Август – Хресту, епископу Сиракузскому.

Еще прежде некоторые дурно и извращенно начали отступать от почитания святой небесной Силы и от кафолического учения. Желая положить конец этим ссорам, я распорядился пригласить из Галлии некоторых епископов, а также вызвать из Африки постоянно и упорно спорящих друг с другом представителей враждебных сторон, чтобы в общем собрании и в присутствии Римского епископа вопрос, вызвавший это смятение, можно было тщательно обсудить и уладить.

Но поскольку некоторые, как это бывает, забыв о своем спасении и о благоговении, которое должно оказывать святейшей вере, и не думают прекращать свои ссоры и не желают подчиниться вынесенному решению, утверждая, что лишь малое число людей высказало свое мнение и что не были предварительно и тщательно разобраны все необходимые обстоятельства рассматриваемого дела и решение было вынесено с поспешностью и горячностью, от всего этого происходит так, что те, кто должны бы иметь братское единодушие, находятся в постыдном, скорее же гнусном, разделении и подают людям, души которых чужды святейшей веры, повод для насмешек. Поэтому я счел своим долгом озаботиться, чтобы это дело, которому следовало быть оконченным после вынесенного решения с общего согласия, хотя бы теперь в присутствии многих пришло к концу.

Посему я распорядился, чтобы к календам августа весьма многие епископы из самых разных мест собрались в городе Арелате, и решил написать тебе, чтобы ты, получив у светлейшего Латрониана, корректора Сицилии, казенный экипаж и взяв с собой двоих от второго престола[26], по своему выбору, и трех отроков, которые смогли бы прислуживать вам в дороге, в назначенный день прибыл в вышеуказанное место, чтобы и твоя строгость, и прочие собравшиеся единодушно и единомысленно покончили с этим постыдным раздором. Выслушав всё, что скажут спорящие лица, которым мы тоже велели явиться, можно будет, хотя и не сразу, склонить их к подобающему богопочитанию и вере и братскому единомыслию.

Бог Вседержитель да сохранит тебя здравым на многие лета».

Так римский император сразу же оказался вовлечен в церковные дела.

Однако, созывая за государственный счет Соборы епископов, Константин никогда не соглашался сам выступать в качестве судьи в церковных вопросах – несмотря на то, что ему принадлежала верховная юрисдикция над всеми без исключения жителями империи. Сложившаяся при Константине система, в которой государство с благоговением признавало за Церковью особый общественный статус и право автономии в вопросах вероучения и внутренней дисциплины, просуществовала многие века. Именно эту систему описывает (а вовсе не изобретает) великий Юстиниан в преамбуле к 6-й новелле 535 года, декларируя совместное действие «двух божественных начал» – священства и царства, которые в устроении дел человеческих должны приходить, каждое своим путем, к гармоничной и согласной «симфонии», стройному ладу, плодами которого являются всевозможные блага материальные и духовные.

Христианское государство со времен Константина провозгласило своей целью нравственное воспитание людей в духе Божественного Закона. Но само оно этим воспитанием заниматься эффективно не могло: механизм государственной власти карающий, но не убеждающий, а в деле веры нет места насилию. Поэтому единственное, что могло предложить оно в этой области, – поддержка Церкви. Поддержка не столько материальная, сколько моральная и организационно-юридическая (строительство храмов, распространение книг, признание церковных преступлений общественно опасными деяниями, соотнесение светских законов с фундаментальными нормами закона Божия). На этом пути было сделано много доброго и полезного, но много было и ошибок. Наибольший вред приносило вторжение государства в сферу духовного, когда – часто из лучших побуждений – мирские власти искажали церковные догматы или насилием пытались водворить благочестие. Одно приводило к тяжелым смутам, другое – к охлаждению веры, к ее вырождению в официальный культ. Результатами были, с одной стороны, ереси и расколы, а с другой – утрата веры, вплоть до массового отступничества Новейшего времени, когда многомиллионные народы, казалось, глубоко укорененные в христианской культуре, стали явно и открыто или незаметно и подспудно отходить от учения Христа.

И вот мы опять оказались в ситуации, когда верное «малое стадо», сплотившееся вокруг Кафолической Церкви, живет бок о бок с людьми, находящимися еще только в поиске истины. Одни, как и 17 столетий назад, ищут ее в экзотических восточных культах, другие – в гуманистической философии и «общечеловеческих ценностях», третьи предпочитают жить сиюминутными интересами, не заботясь о вечном. Как и тогда, государство, вынужденное признать свое поражение в попытке силой искоренить христианство, в минуту кризиса обратилось лицом к Церкви. Остается лишь уповать на то, что это обращение столь же искренно, как это было во времена святого Константина, который в одном из своих указов сформулировал свои убеждения так: «Я твердо уверовал в то, что всю душу свою, всё, чем дышу, всё, что только обращается в глубине моего ума, мы обязаны всецело принести величайшему Богу»[27].

Приложение
(Тексты в оригинале)

1. Эдикт Галерия от 30 апреля 311 г.

2. Эдикт Константина и Лициния 313 г. («Миланский эдикт»)