Маски на лицах смерти

Колоссальное неравенство между богатыми и бедными, страшный голод в Африке, политический абсурд, отправляющий на тот свет сотни миллионов, смертельные эксперименты на людях ради процветания фармацевтического рынка, наркотики со всеми их разрушительными последствиями, – всё это прикрывается умело изготовленной маской тотальной гармонизации, здравого смысла, свободы, прав человека, самой что ни на есть, без единого сомнения, гуманности.

Нигде не слышно выражений вроде «мы плохие, убийцы, жаждем богатства, мы нетерпимы, мы насильники и воры». Всё больше говорят о свободе, справедливости, конкуренции, естественном отборе, рыночных ценностях, правде. Вокруг одни оправдания, отговорки, красивые эвфемизмы смерти, замазывание абсолютного зла косметикой. Лицо мира сего стало ужасающим, но оно заштукатурено благородными устремлениями.

«Дорога в ад вымощена благими намерениями», – мудро говорил Данте. Чудовищное преступление называют необратимыми «причинно-следственными связями», аборт прикрывают словосочетанием «свобода женского тела», эвтаназия прячется за ширму «свободы и качества жизни», супружеская неверность именуется «разнообразием», отношение к гомосексуализму становится критерием толерантности, крайняя нищета превратилась в «неблагоприятные условия».

Обама имеет наглость высказываться за внутриутробное убийство ради «свободы любить». Но хуже всего то, что исконные понятия христианского происхождения парализованы микробами лукавого: «президент печального образа», оказывается, поддерживает «гомосексуальные браки»… во имя любви, заповеданной Богом (в Содоме и Гоморре, по всей видимости).

Персонажи из Евросоюза, с благожелательным оскалом, который не исчезает, даже когда они обрекают целые нации на «переход к строгим мерам» (еще один «косметический» эвфемизм, прикрывающий нищету и голод), открыто говорят о Европе всех религий, о Европе позитивной дискриминации и утопической гармонии. Почему бы им не заявить об этом в парижском пригороде Грини^[1]?

Современность стала отговоркой для греха. Приведем лишь один пример: на священный христианский пост со всех сторон ополчаются чревоугодники, твердящие о необходимой ежедневной норме калорий.

Одной из аберраций смерти, прикрытой толстым слоем эвфемизмов, является аборт. На днях я прочел несколько статей, написанных обществами, пропагандирующими человеческую бойню, в которой на кусочки изрубаются миллионы младенцев. Я был поражен этими статьями. Их авторы с беззаботностью, от которой просто лишаешься дара речи, используют библейские, богословские и вообще религиозные аргументы в пользу убийства. Говорят об открытой и безраздельной любви между партнерами, обосновывая ее религиозно, об абсолютной свободе людей распоряжаться собственным телом, как о христианской «данности», о решении иметь ребенка тогда, когда хочешь этого, об ответственности, появляющейся вместе с ребенком, которого нужно кормить, одевать, воспитывать, etc.

А значит, если ребенок вдруг «получится» раньше времени, когда к его рождению будут «не готовы», то его следует убить.

Священное Писание абсолютно ясно в этом отношении. Оно, будучи Словом Бога, Дарующего жизнь, осуждает умерщвление, убийство, смерть вместе со всеми их масками.

Умерщвление ребенка в утробе есть мерзость пред Богом, это двойное убийство – и тела, и души. Все пророки, святые, апостолы были призваны Богом еще во чреве матери своей, не в смысле детерминизма, а в смысле их приготовления, предназначения, посвящения, призвания к вечности, воспитания и принятия священного наследия. «Господь призвал меня от чрева, от утробы матери моей называл имя мое» (Ис. 49: 1)

Так, Богочеловек, еще находясь в девственной утробе Матери Своей, и наибольший из рожденных женами, святой Иоанн Креститель, будучи плодом во чреве святой Елисаветы, божественно узнали друг друга, и от этого пророк, которому предстоит всю свою жизнь до самой смерти искать Мессию, взыграл от радости в утробе матери своей^[2].

Всякое вырывание тезисов из Писания с целью оправдать умерщвление нерожденных младенцев есть лукавство служащих бесам. Так что будем внимательны к терминологии, которая за светлым фасадом постмодернизма и тренда скрывает извечные стратегии убийства тела и души, разработанные в адском мраке тем, кто был человекоубийцей от начала^[3].