Год сталинградского единоборства

Второго февраля 2013 года исполнилось 70 лет со дня окончания Сталинградской битвы. В этот день капитулировала 6 армия под предводительством Паулюса. Всего за Сталинградскую битву немцы потеряли 840000 убитыми и 240000 пленными.

Горящий Сталинград. Зенитная артиллерия ведет огонь по немецким самолетам 1942 г. Место съемки: Сталинград, Площадь

Из воспоминаний профессора-протоиерея Глеба Каледы, в то время рядового бойца Красной Армии.

«Сталинградская битва… Страшное напряжение сил с обеих сторон. На психику сильно действовал постоянный запах трупов, проникавший во все щели. В течение полутора месяцев в городе горели склады, и небо было закрыто черными тучами дыма. По улицам текли реки мазута; залило землянку командующего 62-й армией генерала Чуйкова.

…Бои за рынок начались 21 сентября, нас поддерживала танковая бригада, но за трое суток мы проползли всего 800 метров, имея в начале боев довоенный комплект: 800 штыков в батальоне. Каждую ночь дивизия получала пополнение, а к исходу третьих суток в батальонах осталось в среднем всего по 200 штыков, погибло больше людей, чем исходный состав батальона. Немцы сражались геройски, они буквально руками хватали наши танки и разбивали о них бутылки с горючей смесью. Жертвы наши не помогли: правый фланг отстал и не прополз эти 800 метров, немцы ударили на него, и за три часа мы сдали эти политые кровью метры, отступили…

Нас мучила немецкая авиация: 28 налетов в день по десять и по сто бомбардировщиков. Первый налет еще ничего, второй – хуже, третий – начинается нервотрепка, а дальше нервы уже просто сдают. Психологическое воздействие сильнейшее: кажется, самолет летит прямо на тебя, пилот включает сирену, летят снаряды, бомбы…»

Не только снарядами и бомбами пытал враг защитников Сталинграда, но и предательством — иудиным грехом генерала Власова и его пропагандой: «При выполнении приказа выбить немцев из района рынка мы были приданы 99-й стрелковой дивизии, которой до войны командовал генерал Власов. Эта дивизия была одной из лучших в Красной Армии, держала переходящее знамя наркома. Офицеры гордо говорили нам: “Мы – власовцы!”

На следующий день ждали нового приказа. Я брел по степи и подобрал листовку, благо был один: листовки читать запрещалось. Читаю: “Бойцам и командирам 99-й стрелковой дивизии”. Поворачиваю, смотрю подпись: “Бывший командир 99-й стрелковой дивизии генерал-лейтенант Власов”. В листовке было написано: я сражался, попал в окружение, потом понял, что военное сопротивление бессмысленно, и дал приказ сложить оружие. Долгие дни раздумья привели к выводу: Красная Армия не может побеждать, ибо армия должна иметь единоначалие, а все командиры связаны по рукам и ногам ничего не смыслящими в военном деле комиссарами и работниками органов. Но русский народ имеет силы освободиться, есть добровольческая армия, надо заключить с немцами почетный мир и сотрудничать с ними. В заключение говорилось: “Россия послевоенная должна быть без большевиков и без немцев”. Естественно, после такой листовки командиры 99-й дивизии уже не гордились тем, что они воспитанники Власова».^[1]

Мы засыпали с думой о тебе.
Мы на заре включали репродуктор,
чтобы услышать о твоей судьбе.
Тобою начиналось наше утро.

В заботах дня десятки раз подряд,
сжимая зубы, затаив дыханье,
твердили мы:
— Мужайся, Сталинград!—
Сквозь наше сердце шло твое страданье.

Сквозь нашу кровь струился горячо
поток твоих немыслимых пожаров.
Нам так хотелось стать к плечу плечом
и на себя принять хоть часть ударов!

Нет, не на стены зданий и заводов,
проклятый враг, заносишь руку ты:
ты покусился на любовь народа,
ты замахнулся на оплот мечты!

И встала, встала пахарей громада,
как воины они сюда пришли,
чтобы с рабочим классом Сталинграда
спасти любимца трудовой земли.

На спасение Сталинграда шли сыны России со всех ее уголков. В легендарном доме Якова Павлова (который, кстати, не тождественен с о. Кириллом Павловым) оборону держали представители 26 национальностей.

Дом Павлова

А затем началась операция «Уран».

19 ноября армии Донского фронта под командованием Рокоссовского и Сталинградского фронта под командованием Еременко перешли в наступление. 23 ноября у Калача они встретились. Кольцо окружения сомкнулось вокруг 6 армии.

Вот как это событие отражено в стихотворении Ольги Берггольц.

И пробил час. Удар обрушен первый,
от Сталинграда пятится злодей.
И ахнул мир, узнав, что значит верность,
что значит ярость верящих людей.

А мы не удивились, нет! Мы знали,
что будет так: полмесяца назад
не зря солдатской клятвой обменялись
два брата: Сталинград и Ленинград.

Прекрасна и сурова наша радость.
О Сталинград,
       в час гнева твоего
прими земной поклон от Ленинграда,
       от воинства и гражданства его!

24 ноября 1942

И воистину это был День Гнева. Не человеческого только, но Божьего прежде всего. В котле оказалось 330000 человек. Из них только 90000 удостоились советского плена. Остальные 240000 немцев и их союзников стали жертвой советских снарядов и бомб, голода и холода, получив достойное возмездие за свои злодеяния: за добитых советских раненых, за замученных пленных, за детей, расстреливаемых с немецких самолетов.

И на 6 армии сбылись древние слова: кого Бог хочет наказать — лишает разума. У генерала Паулюса и его подчиненных еще был шанс, хотя и небольшой, вырваться из котла. Гитлер категорически запретил отход, даже когда деблокирующие войска Манштейна подошли к городу на расстояние 40 километров. Рейсхмаршал авиации Геринг хвастливо обещал, что его самолеты обеспечат окруженных всем необходимым. На поверку обещания Геринга оказались пустым фанфаронством. До сталинградских аэродромов не долетало и половины транспортных самолетов, становившихся добычей советских истребителей и зениток.

Вот одно из свидетельств: 25 ноября командующий 4-й воздушной армией Вольфрам фон Рихтгоффен записал в дневнике:

«Все наши «юнкерсы» заняты обеспечением снабжения. Но у нас их всего-то чуть больше трех десятков. Из вчерашних 47 были сбиты 22, а сегодня еще 9. Так что сегодня мы одолели всего 75 т вместо положенных 300. У нас не хватает транспортных самолетов»

Удар армии Дон под командованием Манштейна был остановлен в оборонительных боях 14-19 декабря против 4 механизированного корпуса, а затем — 2 гвардейской армии.

Вот как немецкий мемуарист Раус пишет о событиях 17 числа: «Хорошо замаскированная русская пехота укрывалась в глубоких щелях группами от 2 до 4 человек и просто позволила двум танковым полкам прокатиться у себя над головой. Затем, используя многочисленные противотанковые ружья, каждое из которых мог обслуживать один человек, русские открыли огонь с близкого расстояния по слабо бронированным машинам батальона капитана Купера, нанеся ему тяжелые потери. Нашим танкам приходилось ждать или даже поворачивать назад на помощь панцер-гренадерам, которым пришлось покинуть машины и вести бой с невидимым противником в пешем строю. Вражеские позиции оказались настолько хорошо замаскированы в желто-коричневой степной траве, которая по цвету совпадала с одеждой красноармейцев, что обнаружить такую лисью нору можно было, лишь провалившись в нее. Несколько несчастных немецких солдат были убиты прежде, чем сообразили, откуда по ним стреляют. Даже люфтваффе не могли помочь в борьбе с этими невидимыми призраками. Никогда раньше наши танкисты не чувствовали себя столь беспомощными, хотя могли отбить атаку огромного количества русских танков»^[2]. Все надежды на деблокирование Сталинградской группировки рухнули. Позднее эти события были отражены в повести Ю. Нагибина «Горячий снег», по которой был снят одноименный фильм.

Десятого января началась операция «Кольцо». Перед ее началом советское командование из чувства гуманизма предложило немцам капитуляцию. Паулюс, посоветовавшись с Берлином, отказался. Началась агония. Пред самым концом Гитлер произвел Паулюса в фельдмаршалы, тем самым предлагая ему покончить с собой. Паулюс оказался жизнелюбцем и сдался. Всего сдалось более 90000 солдат.

Н. Н. Воронов, К. К. Рокоссовский допрашивают фельдмаршала Ф. Паулюса

«Мы прошли пешком по главной улице, идущей в южную сторону, меж огромных кварталов сгоревших домов, до следующей площади. Посреди мостовой лежал труп немца. В тот момент, когда его настиг снаряд, он, должно быть, бежал. Его ноги, казалось, все еще бегут…

На другой большой площади некоторые дома были разрушены, но два стояли, приземистые и крепкие, хотя и выжженные внутри, — Дом Красной Армии и универмаг.

Посетив место, где произошла капитуляция Паулюса, и поговорив с лейтенантом Ильченко, который взял в плен фельдмаршала, мы снова вышли на улицу. Вокруг царило какое-то странное молчание. В некотором отдалении все еще валялся труп немца с оторванной ногой. Мы пересекли площадь и вошли во двор большого, выжженного внутри Дома Красной Армии. Здесь как-то особенно ясно я представил себе, каково было многим немцам в эти последние дни в Сталинграде. На крыльце лежал скелет лошади с крохотными лоскутками мяса, еще уцелевшими на ребрах. Отсюда мы прошли во двор. Здесь валялось еще несколько конских скелетов, а немного правее видна была колоссальная и страшная выгребная яма, к счастью совершенно замерзшая. И вдруг в дальнем конце двора я заметил человеческую фигуру. Человек этот присел на корточки над другой выгребной ямой. Завидев нас, он начал поспешно подтягивать штаны, а затем шмыгнул в дверь подвала. Но пока он проходил мимо, я успел рассмотреть лицо бедняги, на котором страдание смешалось с идиотическим непониманием происходящего. В эту минуту мне захотелось, чтобы вся Германия была сейчас здесь и могла полюбоваться этим зрелищем. Этот человек, вероятно, уже был на пороге смерти. В подвале, куда он украдкой шмыгнул, было, кроме него, еще 200 немцев, умиравших от голода и обморожения. “У нас еще не было времени ими заняться, — сказал один русский. — Я думаю, их завтра уберут”. А в дальнем конце двора, рядом с другой выгребной ямой, за низкой каменной стеной, были сложены штабелями желтые трупы тощих немцев — тех, кто умер в этом подвале, — около десятка восковых кукол.

Это зрелище грязи и страданий во дворе Дома Красной Армии было последним моим впечатлением от Сталинграда. Мне припомнились и долгие тревожные дни лета 1942 г., и ночи лондонского блица, и фотографии Гитлера, ухмыляющегося на ступеньках собора Мадлен в Париже, и тоскливые дни 1938 и 1939 гг., когда Европа нервно ловила берлинские радиопередачи и слушала вопли Гитлера, сопровождаемые людоедским ревом немецкой толпы. И я увидел знамение суровой, но Божественной справедливости в этих замерзших выгребных ямах, в этих обглоданных лошадиных скелетах и желтых трупах умерших от голода немцев во дворе Дома Красной Армии в Сталинграде».

У читателя возникнет вопрос: в чем же справедливость и за что возмездие? За многое. В том числе и за то, о чем в своих блокадных поэмах пишет Ольга Берггольц.

Ольга Берггольц

А люди утром прорубь продолбили
невдалеке
         и длинною чредой
к его прозрачной ледяной могиле
до марта приходили за водой.
Тому, кому пришлось когда-нибудь
ходить сюда,— не говори: «Забудь».
Я знаю все. Я тоже там была,
я ту же воду жгучую брала
на улице, меж темными домами,
где человек, судьбы моей собрат,
как мамонт, павший сто веков назад,
лежал, затертый городскими льдами.

…Вот так настал,
         одетый в кровь и лед,
сорок второй, необоримый год.
О, год ожесточенья и упорства!
Лишь насмерть,
         насмерть всюду встали мы.
Год Ленинграда,
         год его зимы,
год Сталинградского
         единоборства.

Твой Путь

Сталинград – это место, где многие обрели веру. Рассказывают, что генерал Чуйков всюду возил с собой икону Богородицы. Верующим был герой Сталинграда Александр Родимцев. Веру в Сталинградской битве обрели будущий архимандрит Алипий (Воронов) и архимандрит Кирилл (Павлов). Завершим нашу статью его воспоминаниями.

Архимандрит Кирилл (Павлов)

После Сталинградской битвы, когда мы прибыли в тамбовские леса на отдых, в один воскресный день я пошел в Тамбов. Там только что открыли единственный храм. Собор весь был голый, одни стены… Народу – битком. Я был в военной форме, в шинели. Священник, отец Иоанн, который стал впоследствии епископом Иннокентием Калининским, произнес такую проникновенную речь, что все, сколько было в храме народа, навзрыд плакали. Это был один сплошной вопль… Стоишь, и тебя невольно захватывает, настолько трогательные слова произносил священник…

…Если и волос с нашей головы не упадет без воли Божией, то тем более – война. Это попущение Божие за нашу безнравственность, за наше безбожие, отступление. Господь попустил, чтобы это пресечь, потому что пытались совсем задушить веру. Храмы все закрыты. Думали, покончили. Нет! Не тут-то было! Трудно идти против рожна. Так и в будущем. Господь знает, чем смирить врагов. Попустил военные испытания – и вынуждены были вновь открыть храмы. Потому что этого требовал народ…

Сегодняшний хаос – это тоже, конечно, попущение Божие. И все эти войны на окраинах России – тоже. Если народ не опомнится, глубоко не раскается, не прекратится разложение нравов, то хорошего ждать нечего. Можно ждать только гибели. Разве допустимо, чтобы в нашей стране, на Руси Святой, сейчас дали свободу бесовщине. Колдуны, маги, экстрасенсы, различные секты… Это, естественно, подвигает Божию правду на гнев. Господь с этим не может мириться. В Евангелии говорится: “Ибо открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих истину неправдою” (Рим. 1, 18)».