Ложь у пропасти

Сцена из спектакля "Самоубийца".

Апология… живота

Чтобы ввести читателей в курс дела, вкратце перескажу, о чем спектакль, так как без этого мы не поймем всей проблематики. Банальная семейная ссора, муж отлучается из дома, а экзальтированная женушка разносит по округе, что ее благоверный намерен стреляться. Хотя сам он настолько труслив, что такое ему не приснится даже в страшном сне. Так бы дело, вероятно, и кончилось ничем, но в бой вступают различные общественно-политические силы. Узнав о готовящемся суициде, они пытаются использовать его в своих интересах. И с воплем «Нам нужны идеологические покойники!» принимаются едва ли не в прямом смысле слова делить шкуру еще не убитого героя, чтобы впоследствии водрузить эту самую шкуру на своем идейном знамени. Герой умирать не хочет, в загробную жизнь не верит, ему бы отправить всех в баню и жить дальше, но по крайнему самолюбию он этого сделать не может, ведь он был нулем, а стал такой важной персоной, все с ним носятся, все ждут от него поступка. Но поскольку жить все-таки хочется, он решает симулировать самоубийство и в итоге обводит всех вокруг пальца. И все вроде бы здорово и правильно, так им, продажным негодяям, и надо, если бы не некоторые «но». Первое «но»: среди «продажных негодяев» оказывается Церковь, и, собственно, об этом хотелось бы поговорить подробнее, но сначала о якобы гуманистической проблематике спектакля.

Его поставил режиссер из Воронежа Михаил Бычков по одноименной пьесе советского, а точнее было бы сказать – антисоветского драматурга Николая Эрдмана. В том, что Михаил Бычков талант, профессионал и вообще большая умница, лично я не сомневаюсь, его предыдущий саратовский спектакль «Ревизор» поставлен тонко, умно и… сострадательно. Так что и смеешься до колик над этими непутевыми, жалкими в своих слабостях героями и одновременно жалеешь их. В «Самоубийце» речь вроде бы тоже идет о жалости к человеку, о том, что человек – это не винтик в системе, а именно человек, личность, и эта личность хочет жить, а не приносить себя в жертву каким-то глобальным, но конкретно для нее совершенно абстрактным идеям. Мысль гуманная и вроде бы правильная, но пожалеть героя на этот раз не получается по той простой причине, что жалеть его особо не за что. Он труслив, до крайности самолюбив и больше всего на свете любит себя, любимого, где уж тут говорить о том, чтобы отдать за кого-то жизнь. По крайней мере, своей жене, которая скачет вокруг него, как вокруг какого-нибудь царька, он заявляет: мол, фигушки, Маша, даже за тебя я свою жизнь не отдам, не то что за идею.

Насколько далек этот анатомико-биологический и гуманистический апофеоз от христианского взгляда на жизнь, долго рассказывать не нужно. Христианину и так понятно, что человек, с точки зрения евангельской антропологии, все-таки не растение и не животное. И хотя жизнь человеческая – это безусловная ценность, поскольку дарована Богом, есть вещи, за которые ее не жалко отдать. Трудно представить евангельского Лазаря, который по воскрешению из мертвых вместо благодарности Христу и, быть может, переосмысления собственной жизни начинает в приступе вернувшейся к нему жизнедеятельности до самозабвения целовать свои ручки и ножки. Или, скажем, апостола Петра, который перед тем, как взойти на крест вслед за своим Божественным Учителем, вдруг говорит: «Ты уж, Господи, меня извини, но умирать я за Тебя не хочу, потому что у меня есть “животик” и он мне дороже». Конечно, показанные в спектакле общественные движения не Господь Бог, чтобы отдавать за них жизнь, но уж за Машу-то, жену свою, при необходимости можно было. А иначе – зачем женился?..

Сарказм пробы агитпропа

Юрий Ошеров в роли священника в спектакле

О том, как показан в спектакле священник, даже говорить не хочется. Это не живая фигура, а пародия, карикатура, сродни тем, какие рисовали на своих антирелигиозных плакатах представители Союза воинствующих безбожников. Засушенный сморчок с козлиной бородкой, рассказывающий похабные анекдоты и похотливо засматривающийся на представительниц прекрасного пола – судя по всему, такими заштампованно-отвратительными представлял себе священников Николай Эрдман. И в принципе его, наверное, еще хоть как-то можно понять и простить – жил он в советское время, когда увидеть живого священника можно было чаще где-нибудь на Соловках или в подвалах НКВД, чем в обычной жизни. Так что и представления о том, какими были эти люди, у рядового советского гражданина складывались именно по агитпропу с его стереотипно и бездарно шаржированными образами. Но откуда эти клише в голове у думающего и продвинутого вроде бы современного режиссера? Ведь есть возможность узнать, какие эти люди на самом деле, никто ведь не запрещает, открой глаза и посмотри! Закрой уже, наконец, интернет и зайди в церковь, пообщайся хотя бы с одним священником, поживи церковной жизнью хотя бы секунду. Но ведь видно, что и не общались, и не жили, и понятия никакого не имеют, зато читали про резонансные аварии и «пощечины за веру»… Где в реальной жизни вы, господин режиссер, видели такое убожество, которое вышло на сцену под вашим чутким руководством? Покажите мне хотя бы одного! А если и найдете, то ведь кроме этого одного есть еще много других, которые составляют истинное лицо Церкви и которые не имеют с вашим героем ничего общего. Я не могу вам сказать, уважаемый Михаил, что испытала большое удовольствие от того, что Юрий Ошеров с вашей подачи пародийно крестился на сцене и скороговоркой, карикатурно бормотал молитвы из заупокойной литии. Потому что мы знаем, какая она на самом деле, заупокойная лития. А вы знаете?

А теперь представьте, что юный зритель (ведь ТЮЗ – он для юного зрителя, верно?), далекий от Церкви, приходит на спектакль и видит такого «дядю попа», занимающегося на сцене непотребством. Будет ли он рефлексировать на тему достоверности образа? Вряд ли. Скорее примет как должное. Ну, и погогочет, конечно. И этот гогот навсегда закрепится в нем как доминанта в отношении ко всему церковному. А если придет ребенок из верующей семьи, который в храм регулярно ходит (или думаете, такие дети не ходят в ТЮЗ?), каково ему будет? Вы об этом не подумали? Почему, когда общество и так до предела взвинчено делами вокруг скандальной панк-группы, вы продолжаете его взвинчивать, кидая со сцены давно обглоданную кость?

И ведь общество ее охотно проглатывает, вот что самое удивительное. Больше всего меня огорчила реакция публики. Я, честно говоря, такого по наивности даже не ожидала, ведь не 1937 год на дворе…

Шаржированный образ священника публика приняла на ура. Особенно запомнился один эпизод. Кто-то из героев интересуется у священника, есть ли жизнь после смерти, и слышит из его уст: «Как прикажете отвечать: по религии или по совести?» «А какая же разница?» – спрашивают его с недоумением. «Ко-ло-ссальная!» – отвечает герой Юрия Ошерова после пропущенных на поминках рюмок, и зал… взрывается аплодисментами и смехом. Герой тем временем продолжает откровенничать: «По религии – есть. По науке – нету. А по совести – никому не известно…» И снова взрыв аплодисментов, едва ли не единственный за спектакль, и какое-то всеобщее ликование: дескать, ага, лицемеры, попались! вывели вас на чистую воду!..

Просто так легче…

В чем причина, по которой интеллигентная публика в театре клюет на глупейшие колкости уровня журнала «Крокодил»? Почему принимает их как «свое», близкое и понятное, более того – прогрессивное? Неужели думающие люди всерьез полагают, что тысячи мирян принимают священный сан ради лицемерной игры или просто от безделья? И неужели и вправду считают, что двухтысячелетний опыт Церкви относительно вещей невидимых основывается на вот этой страсти к притворству? И что спроси священников (предварительно, конечно, подпоив, иначе не признаются!), а как по совести, так они, бедолаги, и руками разведут? Если и вправду так, то можно таких людей только пожалеть: их представления о мире, жизни, вере и Церкви сильно ограниченны. И преодолевать эту ограниченность у них, по всей видимости, просто нет желания, потому что так удобнее…

Сцена из спектакля.

А недавно еще писательница Людмила Улицкая написала книгу, в которой объяснила, почему она разочаровалась в Церкви. Отрывок из нее перепечатал «Огонек». И там есть слова про «плохо одетый, дурно пахнущий церковный люд», который сильно контрастирует в представлении Улицкой с роскошными облачениями священников и не менее роскошными храмами…
Хочется спросить: где она это увидела? В Москве? Пусть приезжает к нам в Саратов, где один храм никак не может достроиться, другой уже скоро развалится, в третьем стена трещит по швам… Или еще куда подальше, в область, там вообще «роскошь» так и зашкаливает…

Но главное: отчего у людей умных, образованных, интеллигентных такое нелестное мнение о простом народе, том самом, который составляет большинство живущих в нашей стране людей? Быть может, не самых продвинутых и образованных, ну и что с того? Разве это важно перед Богом? Почему вы, простите за прямоту, решили, что вы лучше, чем вот эта необразованная бабушка в потертом пальто, которая истово молится в храме каждое воскресенье и, может быть, даже не очень понимает смысла некоторых молитв, но молится искренне? Может, она вообще мало что понимает, потому что старенькая уже и жизнь у нее была тяжелая, но почему вы уверены, что перед Богом она менее ценна, чем хорошо образованный, умный борец с режимом писатель Дмитрий Быков, к примеру?

Есть ощущение, что вот этот некоторый снобизм интеллигенции, ее нелюбовь к простоте и простому люду во многом определяет и отношение к Церкви. Плюс, конечно, гордое нежелание выходить за пределы собственных стереотипов. Так случилось и с тюзовским спектаклем. Режиссер, который отчаянно критикует советскую систему, ратует за свободу, сам оказывается заложником несвободы и порожденных ею клише. И пока режиссеры, писатели и актеры будут именно таким взглядом смотреть на Церковь, между ними и Церковью будет пропасть, и ничего хорошего из этого не получится.