Об одном неудачном миссионере

Архимандрит Андроник (Елпидинский)

Но при всем этом за восемнадцать лет как миссионер он не добился ничего. После него не осталось даже маленькой общины православных христиан, которых бы он обратил. Как такое могло произойти? Неудивительно, если бесплодным оказывается миссионер, не имеющий любви к людям и стране, в которую пришел с проповедью, человек ленивый, неверующий, порочный, воспринимающий миссию как обузу, – но все это не про отца Андроника. Тогда почему?

Его книга дает исчерпывающий ответ. Начинается она после небольшого вступления с рассказа о том, как отец Андроник отправился на корабле в Индию. Мне сразу вспомнились дневники святителя Николая Японского, которые также начинаются с того, как он плывет в Японию.

Но какой же контраст в настроении двух миссионеров! Святой Николай уже на корабле размышляет, как будет обращать японцев, а отец Андроник имеет совсем иные мысли: «Более легким представлялось осуществить единение Церквей; обращение же язычников казалось более трудным и возможным только при условии особенного проявления силы Божией… Для работы такого масштаба, верил, Господь приготовит других делателей, большей духовной силы и дарований, чем я»^[1].

Итак, еще даже не ступив на индийскую землю, миссионер решает, что обращением язычников заниматься не будет: оно-де слишком высоко и трудно для него. Его интересует присоединение к Православию индийской Маланкарской «Православной» Церкви, входящей в «семью» монофизитских Церквей. Странное противоречие: обратить несколько язычников для меня тяжело, а вот обратить целую неправославную Церковь – это мне по плечу.

Отец Андроник остался верен своему нежеланию проповедовать среди индусов все восемнадцать лет пребывания в Индии. Всякий раз, когда речь заходит о том, почему он не занимается этим, отец Андроник выставляет невероятную трудность и невозможность такого дела, но что примечательно: когда речь заходит о тех миссионерах в Индии, которые ему лично были знакомы, то оказывается, что они вполне успешно справлялись с этим «невозможным» делом.

Так, например, он описывает жившего в монастыре Бетани Асрам одноногого нищего катехизатора Григория, который разъезжал по стране, обращая в христианство язычников (С. 87). В другом месте упоминает маланкарского архимандрита Петра, который «обратил в христианство тысяч 15 язычников, и его братство продолжает обращать по тысяче в год» (С. 254). Более того, в эту деятельность однажды был вовлечен и сам отец Андроник, когда маланкарский священник Фома взял его собой, отправившись в некую местность, и они вдвоем проповедовали там более недели. И результатом этой миссионерской поездки стало то, что 500 местных язычников присоединились к Маланкарской Церкви (С. 103). Казалось бы, отчего же не попробовать все-таки то дело, в возможности которого ты имел случай убедиться на собственном опыте? 500 человек за неделю – кого бы это не вдохновило? Отца Андроника не вдохновило. Конечно, и Григорий, и Петр, и Фома – индийцы, местные; можно было бы сказать, что им легче проповедовать своему же народу. Но отец Андроник упоминает и такой случай, когда русская лютеранка А.К. Ирбе устроила в Индии лютеранскую миссию, «и через 15 лет было около 3000 обращенных ею» (С. 294).

Несмотря на эти факты, отец Андроник все восемнадцать лет сохранял невероятное упорство в нежелании проповедовать язычникам. В виде исключения он все-таки крестил четырех детей из семей язычников – всех четверых подготовил ко крещению схимонах Константин, который некоторое время жил с ним. Впоследствии двоих детей «перевели в католичество», а про еще двоих отец Андроник пишет: «Я попросил местного священника-яковита взять детей под свою опеку» (С. 156). Здесь, как говорится, комментарии излишни.

Помимо язычников, в Индии есть немало местных христиан с искаженным вероучением – католиков, протестантов. Они тоже не представляли никакого миссионерского интереса для отца Андроника. Доходило до того, что он не только ничего не делал для проповеди им, но и проявлял пассивность даже в тех случаях, когда различные общины индийцев сами просились в Православие.

Так, он описывает, как еще в 1933 году координатор миссии, в которую входило несколько групп обращенных и которая осиротела, когда ее глава, англичанин, покинул Индию, «стал усиленно просить меня взять миссию в юрисдикцию Русской Церкви… Я писал митрополиту Евлогию, но он обходил этот вопрос молчанием… Отец Алексей (маланкарец. – д. Г.М.) и католикос вели политику – прибрать ее со всем имуществом себе. Однажды отец Алексей сказал мне: “Вы не должны в это дело вмешиваться”» (С. 97). И отец Андроник послушно не стал вмешиваться.

В другой раз ему рассказывали, что около Калькутты «в Тричинаполи масса католиков желает перейти в Православие и что там же продается громадная школа. “Купите, – говорил он мне, – эту школу, у вас сразу же будет большая миссия”. Я робко писал об этом во Францию, но, конечно, наши ничего не сделали» (С. 291). И в этом, и в других случаях отец Андроник выставляет отсутствие у него финансовой поддержки как причину его бездействия. Вряд ли можно признать это подлинной причиной. Тем более что кое-какие деньги ему все-таки пересылали, в частности святитель Николай (Велимирович). Конечно, это было несопоставимо с теми средствами, которыми располагали, к примеру, католики, но, с другой стороны, одноногий катехизатор Григорий мог вести успешную миссию даже и вовсе без денег. Удивительное дело: отец Андроник при своих частых разъездах по Индии посетил, кажется, все ее места, за исключением тех, где были общины, просившиеся в Православие. Он даже не съездил к ним! Все, что он делал, это писал очередное письмо своему митрополиту, сидевшему в Европе, и «умывал руки».

То, что причина была вовсе не в нехватке материальных средств, ясно видно из третьего случая, когда ему даже предлагали материальное обеспечение нужд устроения миссии среди группы, просящейся в Православие. И он все равно отказался! Отец Андроник пишет: А.К. Ирбе «предлагала мне принять в Православие 300 человек, обещая поддержку, но я не хотел с этим связываться и бросать начатое дело в Траванкоре» (С. 294). В другой раз он описывает, что на Цейлоне «отец Василий… предлагал мне участок земли с рисовым полем, обещал помощь при постройках и просил устроить монастырь» (С. 191). Это тот самый англиканский священник Василий Джайяварден, про которого митрополит Нестор пишет, что он вместе с двенадцатью другими священниками неоднократно просился в Православие – увы, безуспешно. Митрополит в то время был уже далеко от Индии, а отец Андроник не стал заниматься миссией на Цейлоне по той же причине, что и выше: «…мне лично не хотелось оставлять дело в Траванкоре» (С. 191).

Карта Траванкора

Казалось бы, раз все внимание его было сосредоточено на маланкарских христианах, то за восемнадцать лет его деятельность должна была принести какой-то плод хотя бы в этом направлении. Увы!

Действительно, многие маланкарцы полюбили его и уважали его, некоторые даже жили как его помощники с ним в скиту по многу лет, но и из них он никого в Православие не принял. Характерный пример: отец Андроник пишет, что из местных маланкарцев «на Страстной неделе несколько человек приходили ко мне говеть… потому что я с них ничего не брал за исповедь и причастие… Я их не гнал, но говорил, что, отговев у меня, они должны оставаться в своей Церкви. Из-за нескольких человек мне не хотелось портить отношения с сирийскими епископами, так как я вел работу по соединению всей их Церкви с нашей Церковью» (С. 153).

Вот так вот. Не хотелось портить отношений из-за нескольких человек. «Скромно» хотелось обратить сразу всю Церковь.

Как можно объяснить такое странное отношение отца Андроника? Ведь даже самый ленивый и морально разложившийся миссионер не стал бы отказывать в принятии в Православие хотя бы тех, которые сами приходят и просят об этом. А отец Андроник отнюдь не был ни ленивым, ни морально разложившимся.

Наверное, многие читатели уже догадались о причине. Все дело в том, что отец Андроник, к сожалению, был экуменистом и модернистом. Как принято у людей подобного мировоззрения, он считал, что неправославные спасаются (С. 171), – так сказать, лишь бы человек хороший был. Этим убеждением – противоречащим как Писанию, так и Преданию Церкви – объясняется то, почему отец Андроник не только сам не предпринимал никаких усилий по проповеди Православия индийцам, но даже упускал и – более того – отталкивал те случаи, которые сами шли к нему в руки.

«Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет» (Мк. 16: 16); «если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие» (Ин. 3: 5); «не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем» (Ин. 3: 36); предающиеся «ереси… Царствия Божия не наследуют» (Гал. 5: 20–21). Этими истинами руководствуется подлинный миссионер. Он понимает, что принятие или непринятие Православия – это вопрос жизни и смерти, более того – вечной жизни и вечной смерти.

Поэтому, например, знаменитый алтайский миссионер преподобный Макарий (Глухарев) начинал свое сочинение о миссии словами: «Христианская вера… есть единственный, Богом открытый для человеков путь к истинному блаженству… нет спасения вне распятого Иисуса Христа; и без веры во имя Его, как Бога истинного, явившегося во плоти, никто не может очиститься от греха, просветиться и войти в Царство Небесное»^[2]. Так же считал и святой Николай Японский: «Мы твердо уверены… в том, что кроме Христа нет другой двери в Царство Небесное»^[3].

Но если мы не считаем, что только Православие спасительно, то тогда вопрос о принятии или непринятии его перестает быть вопросом, решающим вечную участь человека, и тогда вся миссия низводится до агитации «наш клуб лучше вашего». И что удивительного, если «миссионер» архимандрит Андроник (Елпидинский) пренебрег такой агитацией ради придуманной им великой цели? Если все, кто хочет этого, спасутся своими добрыми делами, то, действительно, зачем им что-то проповедовать? Зачем ради каких-то 300 индийцев бросать великое «дело в Траванкоре»?

В соответствии со своими экуменическими установками отец Андроник причащал маланкарцев и, более того, самочинно дал маланкарскому митрополиту Дионисию «удостоверение, что наши православные могут обращаться к нему для исполнения треб», и в свою очередь получил от него удостоверение о возможности совершения треб для маланкарцев (С. 302). В другой раз он с удовольствием описывает, как на острове Цейлон (современная Шри-Ланка) однажды зашел в англиканскую церковь. Оказалось, что прихожане собрались на службу, а их священник не приехал. «Церковный совет обратился ко мне с просьбой совершить службу… я сговорился… что буду служить нашу вечерню и что между моим пением “Господи, воззвах”, “Свете тихий” и ектений будут петь они. Встав на середину алтаря… я спокойно провел службу, и богомольцы остались очень довольны» (С. 194).

Как и подобает экуменисту, отец Андроник считал, что маланкарцы по вере совершенно православные и что мы с ними духовно уже в одной Церкви Христовой, просто разделены административно. И как раз это заблуждение сделало бесплодными его титанические усилия по «соединению Церквей». Он действительно многое делал. Он лично знал большинство архиереев и даже католикоса Маланкарской Церкви, с которым неоднократно беседовал о присоединении к Православной Церкви. При этом отмечал, что католикос «строго блюдет особенности своей Церкви, и на этой почве у нас с ним были постоянные разногласия» (С. 243). Как в этом, так и в других случаях, сталкиваясь с маланкарскими «особенностями», отец Андроник настаивать на своем «считал бесполезным и просто старался внушить им, что мы – православные и спорами о формулировке ничему не поможем. Создавая атмосферу христианского братства с ними, я верил, что это – самое нужное, что это братство уничтожит всякие мелкие разногласия» (С. 296).

Как показала история, совсем не уничтожило. Что же это за «мелкие разногласия»? Не только отец Андроник, но многие и сейчас убеждены, что будто бы индийская Маланкарская Церковь, как и другие восточные, в действительности совсем не следует монофизитской ереси и по вере такая же, как наша. Приведем свидетельства из разбираемой нами книги.

Отец Андроник пишет, что маланкарцы «ненавидят греков», почитают как святых Севира Антиохийского, Диоскора, Иакова Бараддая и при этом «враждебны к святому Льву Великому» (С. 297). Также и «к Халкидонскому Собору у них определенно враждебное отношение» (С. 179). В изложении веры, которое маланкарские епископы представили православным в 1954 году, говорится, что «после этого таинственного соединения не может быть никакого разделения… на две природы. Христос – одно Лицо, и Его природа – одна. В Нем – одна воля и одна сила» (С. 300).

Человеку, знакомому с церковной историей и догматикой, нетрудно увидеть, что это как раз то самое монофизитство (а заодно и монофелитство, и моноэнергизм), с которым боролись святые отцы и которое осуждено на Вселенских Соборах. К сожалению, маланкарские христиане до сих пор привержены ему. Мне довелось убедиться в этом лично, когда в 2011 году при посещении маланкарского храма в Гоа я услышал от местного прихожанина, что во Христе одна природа и что мы, православные, напрасно последовали Халкидонскому Собору, который-де ошибся.

К большому сожалению, из-за своих экуменических и модернистских взглядов отец Андроник ничего не сделал для того, чтобы развеять хотя бы некоторые из заблуждений маланкарцев, при том что он, повторюсь, имел столь широкую известность и пользовался таким уважением, что его помнят в Индии до сих пор.

Относительно непризнания маланкарцами IV Вселенского Собора отец Андроник говорил, что, «в сущности, этот вопрос, хотя и необходимый, – придаточный. А главное – наше общее сознание принадлежности к Православию, к единой Святой, Соборной и Апостольской Церкви. Это сознание у нас было и раньше» (С. 179).

Он не мог понять, что как раз такие ложные установки и делают бесплодными его многолетние самоотверженные усилия. Мысленно поставив себя на место маланкарцев, с которыми беседовал отец Андроник, я не нахожу ни одной причины, которая могла бы подвигнуть их горячо желать соединения с Православием: ведь если мы уже, как ты говоришь, имеем одну веру, если мы уже находимся в одной Церкви, если мы уже спасаемся, если ты уже молишься с нами и даже причащаешь нас – то зачем нам еще делать что-то, чтобы присоединиться к Православию? Зачем? Это тогда просто мелкий административный вопрос, который к числу жизненно важных никак не отнесешь.

Мне вспоминается здесь пример знакомых мне монахов из Греческой Церкви, которые трудились в Мексике и за короткое время обратили в Православие 200 местных католиков. Секрет простой: всегда принимая людей с любовью, всегда помогая нуждающимся, они были строги и непреклонны в вопросе совместных молитв и таинств. Я сам видел мексиканца, ставшего православным монахом, и слышал историю его обращения. Сдружившись с отцами из монастыря, он как-то вечером изъявил желание завтра причаститься у них. Они ответили, что это невозможно, поскольку он – вне Церкви. Юноша возмутился и наговорил резких слов. Затем вышел и всю ночь ходил не смыкая глаз и думал. Утром он пришел и сказал, что просит присоединить его к Православной Церкви. При всем этом в ближайшем городе был православный приход другой юрисдикции, где католиков спокойно допускали до причастия, и за все годы существования там ни один человек не обратился в Православие, хотя много мексиканцев ходит туда. А зачем обращаться, если тебе уже дают Чашу?

То же самое и в Индии. Тема присоединения к Православию – не в вероучительной, а именно в административной плоскости – представляла некоторый интерес лишь для католикоса и его окружения. Они изъявляли желание присоединиться к Православию, но вот по какой причине. В то время Маланкарская Церковь была разделена на две партии. Одна часть архиереев сохранила верность Сиро-Яковитскому патриарху, а другая в 1912 году объявила об автокефалии и избрала своего католикоса. Эта автокефалия не была признана Яковитским патриархом, и католикос со своим окружением чувствовал себя неуютно под критикой епископов первой партии, которые называли их раскольниками и отщепенцами, указывая, что они лишились общения с Сирией. Это был не просто вопрос отвлеченной критики – обе партии активно переманивали паству друг у друга. В этой связи как контраргумент и некая легализация партии католикоса рассматривался вариант с присоединением к Православной Церкви. Это был исключительно политический вопрос, ничего в своей вере и церковной практике менять они при этом не собирались.

Отец Андроник полагал, что его цель «соединения Церквей» оказалась недостигнута из-за того, что со стороны Православия будто бы не было достаточно внимания к желаниям маланкарцев. Это не так. Он сам описывает, что Индию в разное время в 1930–1940-е годы официально посетили в целях переговоров с католикосом епископ Хайларский Димитрий (Вознесенский), архиепископ Камчатский Нестор (Анисимов), священноисповедник Досифей (Васич), митрополит Загребский; добавим также, что во время поездки католикоса и маланкарских епископов в Европу их пригласили посетить Сербию и приняли там на высшем уровне, в частности с ними встречался и святитель Николай (Велимирович).

Так что внимание к ним было, причем на очень высоком уровне, и были неоднократные переговоры, но результат оказался нулевой. Причина – в самих маланкарцах. Отец Андроник пишет, что в 1938 году со стороны католикоса «архиепископу Нестору было заявлено, что они хотят единения, но что пока нужно обождать с этим делом» (С. 305). Пишет, что ему самому также дали понять, что «еще не время» для соединения.

Вообще удивляет некоторая легкомысленность в представлениях отца Андроника о том, как нужно подготовить «соединение Церквей». Описывая, что основную паству Сирийского Яковитского патриарха составляют именно живущие в Индии маланкарцы, и отмечая, что даже на партию католикоса патриарх имел определенное влияние, отец Андроник совсем не задумывался о том, какие меры мог бы предпринять Яковитский патриарх, чтобы побороться за столь значительную часть своей паствы. А ведь он вряд ли сидел бы сложа руки, если дело дошло бы до серьезных движений в сторону Православия. В своих фантазиях отец Андроник почему-то решил, что именно «русская и другие славянские Церкви… осуществили бы духовное и формальное единение» с Маланкарской Церковью (С. 168), хотя его правящий архиерей митрополит Евлогий вполне резонно замечал, что в то время – в 1930–1940-е годы – Русская Православная Церковь была совсем не в том положении, чтобы заниматься великими делами в Индии.

Маланкарская Церковь имела отношение к монофизитскому Антиохийскому патриарху, неужели же дело ее обращения не касалось и православного Антиохийского патриарха? Но отец Андроник даже не пытался проконсультироваться с православными из Антиохийской Церкви. В то время в Индии действовал приход Константинопольского Патриархата в Калькутте, на котором служил греческий священник. Но отец Андроник даже не озаботился встретиться с этим священником и обсудить свои великие планы по присоединению маланкарцев к Православию.

Эти планы были обречены на провал, даже если бы дело продвинулось дальше. Поскольку если присоединение к Православию – это не вопрос веры, истины, спасения, а лишь вопрос политической конъюнктуры, то оно будет непрочно и при изменении конъюнктуры закончится выходом из Церкви. Такие примеры мы уже знаем в ХХ веке и во Франции, и в Чехии, и в Бразилии, где определенные церковные организации переходили в Православие, а спустя какое-то время отпадали от него.

Пример отца Андроника – это важный урок, который показывает, насколько опасно повреждение в вере. Оно не ограничивается только умом человека, но влияет на всю его деятельность, так что даже предпринятое благое дело оказывается совершенно бесплодным, несмотря на то, что в плане методов все сделано правильно.