«Чувства верующих» как предмет законодательного регулирования

Михаил Шахов

Проанализировать проблему «оскорбления чувств верующих» с точки зрения российского законодательства предлагает доктор философских наук, профессор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, преподаватель Сретенской семинарии и член экспертного совета при комитете Госдумы по делам общественных объединений и религиозных организаций Михаил Шахов.

– Если рассуждать без эмоций, насколько целесообразны с юридической точки зрения меры, предложенные депутатами?

– Прежде всего, я поддерживаю идею об установлении уголовной ответственности за оскорбление религиозных чувств либо осквернение объектов религиозного почитания, мировоззренческой символики. Вопрос о том, относить ли то или иное правонарушение к уголовному преступлению или к административному правонарушению, разрешается с учетом тяжести последствий и общественной опасности содеянного. Учитывая сложность и деликатность этноконфессиональных отношений в нашей стране, максимальная ответственность за такое деяние в виде штрафа от 500 до 1000 рублей, предусматриваемая статьей 5.26 КоАП РФ, явно неадекватна и недостаточна.

У нас, а еще более в Европе и Америке, общество, особенно так называемая «либеральная общественность», с пониманием и одобрением относится к существованию законов, жестоко карающих за так называемые «преступления ненависти» или «речи ненависти», оскорбляющие различные меньшинства: национальные, религиозные, сексуальные. Но увы, эти законы совершенно не защищают представителя большинства – белого коренного европейца/американца-христианина от глумления над христианскими святынями, над традиционными национальными ценностями. В России, чтобы не повторять саморазрушительных ошибок «постхристианской цивилизации», надо твердо защищать святыни и чувства как меньшинств, так и большинства населения.

Но отдельный вопрос – это оценка конкретного законопроекта, который, на мой взгляд, несовершенен. Во-первых, в нем использовано некорректное выражение «унижение (?!) богослужений, других религиозных обрядов и церемоний». Во-вторых – и это гораздо более важное замечание, – предлагается установить ответственность только за действия, направленные против религиозных обрядов и объектов религиозного почитания «религиозных объединений, исповедующих религии, составляющие неотъемлемую часть исторического наследия народов России». В нашем законодательстве отсутствуют критерии для разграничения религий на «составляющие» и «не составляющие» эту «неотъемлемую часть». Вопреки распространенному заблуждению, в Федеральном законе «О свободе совести и о религиозных объединениях» не содержится никакого перечня из четырех религий. В преамбуле закона, то есть во вводной части, не имеющей самостоятельного нормативного значения и лишь объясняющей, исходя из чего и ради каких целей принимается этот закон, было сказано, что Федеральное Собрание РФ принимает настоящий Федеральный закон, «уважая христианство, ислам, буддизм, иудаизм и другие религии, составляющие неотъемлемую часть исторического наследия народов России». Как мы видим, список религий «открытый», и каковы эти «другие религии» в дополнение к четырем, названным поименно (язычество? шаманизм? конфуцианство?), никто не определил. Упоминание некоторых религий в данном контексте в преамбуле вовсе не тождественно тому, что законом им присвоен какой-то особый правовой статус. К сожалению, неграмотные или нечестные политики и общественные деятели так часто заявляют, что в России законом определены «четыре традиционные религии», что многие наши сограждане стали верить, будто это действительно так. Но даже если оставить в стороне неопределенность списка «защищаемых» религий, мне совершенно неясно, почему за осквернение синагоги или дацана надо карать, а за осквернение святилища сикхов, даосов и т.д. – нет. Это грубейшее нарушение конституционного принципа равенства религиозных объединений перед законом, который предполагает не только равную обязательность соблюдения требований законодательства и равную ответственность за их нарушение, но и равное право на защиту от противоправных посягательств. (Хотя лично я с симпатией отношусь к житийным историям о сокрушении православными святыми идольских капищ, однако современное общество диктует иные нормы поведения.)

– Законопроект предлагает поправки в Уголовный кодекс (максимальное наказание в виде трех лет лишения свободы). Оправдана ли такая строгость?

– Трудно судить, почему за оскорбление религиозных чувств предлагается максимальный срок именно три года, а не два, не четыре… У нас и в законодательстве, и в судебной практике достаточно много диспропорций, иногда кричащих, между карами за правонарушения, когда менее серьезное и тяжкое наказывается гораздо более строго, чем более опасное. Но обращу внимание на то, что в законопроекте идет речь о верхнем пределе наказания, а это означает, что суд в конкретном деле может назначить и существенно меньшее наказание, исходя из конкретных обстоятельств. Более того, возможно и такое изменение законодательства, когда ответственность за сходное правонарушение будет и в УК, и в КоАПе. (Например, ответственность за хулиганство – ст. 213 УК и за мелкое хулиганство – ст. 20.1 КоАП). Тогда в конкретном деле судом может оцениваться: есть ли вообще состав уголовного преступления или же это административное правонарушение или вообще нет правонарушения.

Понятие «оскорбление чувств» очень растяжимое, трудно определяемое, поэтому лишение свободы за «оскорбление», может быть, и не следует устанавливать даже в виде верхнего предела наказания. А вот за «осквернение» – например, если человек ворвался в храм и надругался над Святыми Дарами во время литургии, – можно и посадить.

– Можете ли вы привести конкретные примеры из судебной практики, которые бы иллюстрировали описанные вами проблемы законодательства?

– Судебной практики именно по делам об оскорблении чувств верующих немного. Гораздо больше дел по ст. 282 УК (возбуждение ненависти либо вражды). К таковым относится и дело о лозунге «Православие или смерть» на футболке, по которому я входил в состав группы экспертов, проводивших комплексную экспертизу. Мы обосновали, что лозунг не является экстремистским, но судебные процессы еще не завершены. Московская фемида уже больше года разбирается с этим делом. Умножения таких казусов хотелось бы избежать.

– А как насчет других маек с явно кощунственными изображениями, которые в последнее время можно было встретить на улицах города? Как это можно квалифицировать с точки зрения законодательства?

– Все очень индивидуально, надо разбираться по каждому конкретному случаю. Универсального законодательного запрета быть не может, закон может только установить общий принцип недопустимости размещения на майках или где-либо еще изображений, оскорбляющих религиозные чувства граждан. А вот оскорбительно ли изображение – иногда очевидно, а иногда это затруднительно решить даже экспертам.

В обществе, где нет единых представлений о том, что есть «священное», «истинное», «добро», «прекрасное», кто-то всегда и неизбежно будет оскорбляем чужими воззрениями, высказываниями и действиями. Тоталитарное общество стремится «привести всех к одному знаменателю», оправдывая свои действия искренней верой в истинность официально признанных «вечных ценностей» и наказывая инакомыслящих. Наше современное государство (которое я лишь с большими оговорками назвал бы демократическим) отказалось от претензий на монопольное обладание духовными истинами. Это, конечно, хорошо, но фактом идеологического многообразия общества стараются воспользоваться, чтобы сознательно загнать в тупик дискуссию об оскорблении чувств верующих. Нам говорят: завтра кто-то скажет, что его веру оскорбляет любое изображение человека на майке, потому что изображения людей – это идолы, послезавтра другой скажет, что его религиозные чувства оскорбляет вообще всякая картинка на майке, на следующий день придет третий и скажет, что само ношение любых маек оскорбляет его религиозные чувства. А поскольку кто угодно может оскорбиться чем угодно, значит, уверяют нас, в условиях плюрализма верований и мнений идея защиты религиозных чувств нереализуема, поэтому якобы нельзя препятствовать людям носить майки с кощунственным глумлением над святынями. Конечно, с такими рассуждениями согласиться невозможно. Понятие «оскорбление» в уголовном праве характеризуется совокупностью квалифицирующих признаков, среди которых субъективное отношение лица, почувствовавшего себя оскорбленным какими-то словами или поступками, далеко не является единственным признаком. Если я на вас «не так посмотрел» и вы оскорбились, этого недостаточно, чтобы привлечь меня к ответственности. Под оскорблением принято понимать унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в неприличной форме, то есть путем унизительного обращения с человеком в циничной, глубоко противоречащей нравственным нормам и правилам поведения в обществе форме. То есть оскорбление – это не корректное высказывание, например: «Бога нет», а действие, имеющее неприличную форму и сознательно направленное на унижение человека, в нашем случае верующего (верующих).

Также поддаются различению реальные религиозные чувства, нуждающиеся в защите от оскорблений, от различного рода фикций, фантомов и капризов. Даже если посмотреть на практику Европейского суда по правам человека, можно убедиться, что он разграничивает действительно глубокие, прочные, системные важные для личности убеждения и верования от сиюминутной блажи в духе «мои чувства оскорбляет зеленый цвет, устраните его изо всех государственных учреждений во имя уважения к моим убеждениям!» Хотя, надо признать, что в демократическом обществе весьма непросто доказать, что «художник», рисующий «икону» женщины с балаклавой на голове и говорящий: «А я так это вижу, и мое восприятие ничуть не хуже вашего традиционного», вышел за пределы допустимой свободы творчества.

– Какие еще поправки в законодательство необходимы, чтобы изменить ситуацию?

– Прежде всего, необходимо существенно переработать содержание ст. 282 УК РФ и правовое регламентирование критериев и порядка признания каких-либо материалов (литературы, символики и т.п.) экстремистской. Существующая неопределенность правовых норм позволяет по достаточно произвольному усмотрению судей и экспертов объявлять экстремистскими почти любые тексты, включая тексты древних священных книг. Первый шаг к «законному произволу» был сделан еще тогда, когда в статье 29 Конституции РФ среди недопустимых форм использования свободы слова была указана «пропаганда религиозного превосходства». Из Основного закона эта формула пришла в ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях», в ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности», но никто не знает и не может объяснить, что же такое «пропаганда религиозного превосходства»? Если православный священник учит паству в соответствии с традиционной святоотеческой формулой «Вне Церкви нет спасения», нарушает ли он Конституцию? Я думаю, что в Конституции данную формулу надо изменить на более однозначную – быть может, ограничиться запретом на разжигание ненависти и вражды. Ввиду того, что Конституция имеет высшую юридическую силу, пока в ней сохраняется эта нечеткая, допускающая произвольное толкование формулировка, она будет вновь и вновь возникать в других законодательных актах, порождать трудности в ходе судебных разбирательств.

– Часто приходится слышать аргумент, что раз решили защищать чувства верующих, то давайте защищать и чувства неверующих. Как вы можете это прокомментировать?

– В жалобах представителей немногочисленного атеистического сообщества есть определенная доля лукавства. Сейчас они нарочито делают вид, что религиозные чувства и чувства атеистов есть однопорядковые явления. Но если мы посмотрим в учебники «научного атеизма» или в написанные позднее на их основе учебники религиоведения, то обнаружим, что именно там доказывается особая природа религиозных чувств. «Научные атеисты» никогда не соглашались, что их чувства в отношении, скажем, мавзолея Ленина имеют ту же природу, что и религиозное чувство. Просто сейчас они по тактическим причинам «подзабыли» свои собственные догматы.

Следует разграничивать проблему охраны от оскорбления чувств атеистов и чувств неверующих, то есть людей, по разным причинам безразличных к религиозной проблематике. У последних нет никаких чувств в отношении религии – ни положительных, ни отрицательных, следовательно, и оскорбить эти чувства невозможно. В отношении этой категории граждан никто не отменяет и не умаляет необходимости и важности защиты их свободы убеждений, их защиты от оскорбления чести и достоинства.

Не случайно в мире является общепринятой практика регулирования свободы вероисповедания и деятельности религиозных объединений специальным законодательством, отличающимся от законодательства об иных видах некоммерческих организаций, общественных объединений. Это отражает понимание и признание специфичности религиозной жизни. После распада СССР в России были сторонники идеи уравнять религиозные объединения со всеми другими общественными объединениями, в которые граждане объединяются на основе общности мировоззренческих, философских, политических, социальных, культурных интересов. Но, к счастью, этого не случилось. Законодатели России и многих других стран понимают, что принцип равенства перед законом не означает игнорирования особой сложности организации религиозной жизни, существования многочисленных запретов, предписаний, налагаемых религиозными канонами. По причине этой специфики верующий человек более уязвим, более раним, в том числе сталкиваясь с глумлением над святынями. Материалистическая онтология атеизма сама отрицает возможность существования сверхъестественных святынь и понятие греховности их поругания.

С учетом сказанного выше о понятии «оскорбление» можно сделать вывод, что ни материалист за слова «Бога нет», ни священник за утверждение о том, что атеисты будут гореть в аду, привлекаться к ответственности не должны. А вот если человек публично и цинично глумится над памятью, скажем Джордано Бруно или Бертрана Рассела, сознательно стремясь унизить атеистов, его возможно привлечь к ответственности. Хотя последняя ситуация мне представляется очень надуманной.

– В Уголовном кодексе есть также статья, предусматривающая наказание за вандализм, в том числе и против религиозных святынь. Может быть, стоит изменить ее, чтобы решить проблему?

– Отчасти ст. 214 УК РФ, устанавливающая ответственность за вандализм, то есть осквернение зданий или иных сооружений, порчу имущества на общественном транспорте или в иных общественных местах, может использоваться при квалификации преступлений против верующих и религиозных объединений. Но она предполагает нанесение определенного материального ущерба, даже термин «осквернение» в ней подразумевает обезображивание, например путем пачкания памятника красками, нанесения непристойных надписей. Известный «концерт в храме» и ему подобные выходки под эту статью не подведешь, а расширять ее формулировки – значит делать статью 214 слишком всеобъемлюще-неопределенной.

– Сейчас поправки в УК и КоАП об ужесточении наказания за оскорбление чувств верующих направлены в Правительство и Верховный суд на экспертизу. Какова вероятность того, что они получат положительное заключение и закон действительно будет принят до конца года, как пообещал глава думского комитета по делам общественных объединений и религиозных организаций Ярослав Нилов?

– Не берусь предсказывать, хотя, думая, это не лишено вероятности. Дело не в сроках, а в двух содержательных вопросах. Во-первых, я постарался показать, почему я считаю такие поправки в принципе необходимыми. Во-вторых, если законопроект будет принят с нынешними недостатками или «обогатится» новыми, вместо пользы его принятие пойдет во вред.