Затонувший край

Лозско-Азатское озеро

Нечасто встречаются на размытых просёлочных дорогах автомобили, а автобусы - и того реже. Летом сюда приезжают отдохнуть, а осенью, на выходных - забрать у родителей мешок картошки или яблок, пособирать грибов, и - в обратный путь. И снова мертвеют деревни, и редко где хлопнет дверь, окликнут друг друга через забор соседки или мигнёт в окне голубой огонёк телевизора.

Великое озеро

В историческом музее Белозерска висит большая карта, на которой отмечены стоянки человека III-I тысячелетия до Рождества Христова. На карте хорошо видно Лозско-Азатское озеро - огромное оно, изогнутое, с рваными берегами и многочисленными островами. И берега озера, и островки густо облеплены кружочками - условными обозначениями древних поселений. Сколько же людей жило здесь! Да и могло ли быть иначе? Ведь и сейчас, спустя несколько тысячелетий, в озере водятся огромные щуки с зубами-иглами, судаки, лещи и окуни, а о разной мелочи и упоминать не стоит. Белых грибов и подосиновиков по берегам так много, как будто это картинка из детской книжки. Срываются с воды утки, взлетает серая цапля, а лесах, говорят, рыщут волки, медведи и кабаны. Человек здесь и прокормиться может без тяжкого труда, и сердце изо дня в день питать красотой воды и неба.

А вот под музейным стеклом осколки древней глиняной посуды - тоже III-I века до нашей эры. Точно такие же черепки с незамысловатым узором мы собирали вчера на берегу пустынного острова Полино в Лозско-Азатском озере.

К Полину мы пристали у старых, очень белых берёз, корни которых обнажились от постоянных ударов волн. В начале XX века здесь находился «белый двор», на котором играли дети, чуть дальше стоял большой «барский» дом. «Из комнат был прекрасный вид, - писала в своих воспоминаниях дочь хозяина дома, Елизавета Алексеевна Комарова, уехавшая после революции в Петроград. - Одни окна выходили на север, а перед домом с севера был разбит сад. С северной стороны он защищался аллеей громадных берёз. За садом было поле, и, когда на нём росла рожь, овёс или пшеница, вид из окон был изумительный, особенно когда поля колыхались от ветра. Частично было видно озеро и вдали церковь, тоже на острове, километрах в шести от нас».

Пытаемся пройти вглубь острова - но крапива и кусты малины стоят сплошной стеной, выше головы. Возле берёз лежит несколько полусгнивших брёвен - вот и всё, что осталось от большого дома, где всегда было много детей. Мы возвращаемся в лодку, и наш кормчий, Александр Леонидович, поднимает тяжёлые самодельные вёсла.

- Вот ведь, - говорит он, глядя в сторону острова. - Сколько веков люди жили здесь, распахивали землю, строили дома! А теперь всё заросло, как не бывало. Но ведь опять придут! Опять начнут строить и распахивать.

- Не видно что-то этих людей, - сомневаемся мы.

- Обязательно придут, - уверенно повторяет он.

Озёрные храмы

На другой стороне озера среди деревьев видны развалины храма. В XVI столетии здесь стоял Николаевский Азатский мужской монастырь. Потом он был упразднён, и на его месте построили каменную Никольскую церковь. Ну а перед Великой Отечественной войной «упразднили» и её.

«Меня в этой церкви крестили последней, а родилась я в 1933 году, - рассказывает жительница деревни Вотамоново Валентина Борисовна. - Возле церкви стоял дом священника, а вокруг был большой сад и ульи. Попадья говорила нам принести из дома по ломтю хлеба, и густо намазывала его мёдом. Потом храм закрыли, священника увезли, а попадья жила и умерла в Кеме. После войны мой отец хотел купить дом священника, да мать испугалась.

В детстве нас часто посылали за дровами, а дрова было очень трудно найти. Мы и возили на санках из церкви ангелочков, крашеных золотой краской. Нам было интересно смотреть, как они горели».

Руины храма святителя Николая

Распознать среди руин алтарь действительно не так просто. Расшатанные кирпичи похожи на стариковские зубы, и, когда входишь под своды храма, хочется прикрыть голову руками. На месте иконостаса висит покосившаяся рама от большой иконы, а вот другого «убранства» не сохранилось. Рядом с храмом стоит обезглавленная колокольня - но кажется, что при сильном порыве ветра она рухнет на землю.

На кладбище возле алтаря встречаются старинные могилы, XVIII века, и некоторые из них подправлены заботливой рукой. А есть и совсем свежие - этого года. Только раньше быть похороненным возле алтаря считалось высокой, почётной участью. А сейчас хоронят возле поруганного храма, и старики, приходя на родные могилки, смиренно подбирают местечко и для себя.

Когда рядом с Белозерском снимали фильм «Калина красная», Василий Шукшин выбрал для «натуры» деревню с такими вот развалинами храма. «Поруганная церковь, без креста, фоном будет объяснять не только Егора Проскудина, а нацию - собирательно», - сказал Шукшин.

Мы плывём дальше, и вдалеке мелькает островок, на котором сияет... как будто белая церковь. Наш кормчий снимает картуз и осеняет себя крестным знамением.

- Это Пречистая, - говорит он.

- Церковь? Действующая? - переспрашиваем мы.

- Действующих церквей здесь нет, - отвечает он. - Одна только - в Белозерске.

Позже, листая краеведческий альманах, узнаю, что на одном из островов Лозско-Азатского озера действительно стояла церковь Рождества Богородицы. А ещё - что между Азатским и Родионским озёрами в XVI веке находилась Азатская Родионовская пустынь. Позже пустынь была упразднена, и на её месте стояла приходская церковь. И в ней, под спудом, покоились мощи основателя монастыря - преподобного Иродиона Илоезерского. Рассказываю об этом Александру Леонидовичу, и он охотно откликается:

- Да, там лежит очень большая могильная плита... Но что на ней написано - не знаю.

- Да неужели среди руин лежат мощи святого?..

«Ладно, ладно, - говорю я себе. - Ещё лет десять назад и в наших краях храмы стояли в руинах. Мощи преподобного Антония Дымского лежали среди развалин основанного им монастыря. А мощи святого Трифона Городецкого и сегодня неприметно покоятся в часовенке возле шоссе».

Но у нас, в большом и сильном Санкт-Петербурге, есть кому возрождать храмы и монастыри. И возле часовни святого Трифона останавливаются автобусы с паломниками, которые не только молятся, но и помогают живущим там матушкам.

А для кого восстанавливать храмы здесь?

Люди

Да нет, живут, конечно, живут здесь люди! Вот и школа есть в деревне Никановской, куда собираются ребятишки из окрестных селений. В этом году, например, в первом классе начали учиться четыре человека. Но в каждом живом доме теплится телевизор, и тем, кто каждый вечер смотрит ток-шоу и сериалы, вряд ли захочется до конца жизни месить грязь резиновыми сапогами. Красивая, богатая жизнь там, за озером, за лесом, в сверкающих городах! И хорошо, если деревня хоть изредка будет всплывать среди суетливо-деловитых дней.

«Любимая деревня (село). Маша Питерская», - это надпись на автобусной остановке в Никановской. Несколько раз в неделю здесь ходит автобус до Белозерска. Утром он отвозит деревенских жителей в город за покупками и по другим делам, после обеда - возвращает обратно.

В том, как пассажиры неподвижно сидят в автобусе у окна, есть какое-то величие - как на старинных чёрно-белых фотографиях. Руки сложены на коленях, глаза смотрят прямо. Две женщины нарушают торжественную обстановку, болтая о семейных новостях, но вот на остановке входит ещё одна. Она почти пожилая, очень красивая, стройная, в выцветшем матерчатом пальто, берете и, не по сезону, в перчатках. Женщина сидит в полоборота к остальным и неотрывно смотрит в лобовое стекло. Дорога разматывается перед ней, как бесконечная нить, а она думает о своём или просто созерцает, светлая и прозрачная, как вода в заповедном озере.

«О всех служивших во святем храме сем...»

За рулём автомобиля - молодой водитель Миша, родом из деревни на берегу Лозско-Азатского озера. Миша с медалью окончил школу, потом - Череповецкий университет, теперь живёт и работает в городе. Но часто ездит в деревню - там живут родные.

- Раньше здесь был большой совхоз имени Ленина, куда входило несколько деревень, - рассказывает Миша. - Теперь вместо совхоза - ООО «Согласие». Там работает и моя мама. Но дела идут кое-как: слишком уж дёшево закупают у них продукцию....

Церковь в Надпорожье

Один из четырёх сыновей отца Василия, Иван, стал священником в селе Бечевинка Белозерского уезда. Там отец Иоанн прожил всю жизнь, воспитал восемь детей, и там же, видимо, был погребён. В Бечевинку мы заехали, чтобы увидеть ещё одни развалины - но здесь не оказалось и руин. Сохранился высокий холм, похожий на курган, на котором прежде стояла церковь. Растёт на нём старая берёза, когда-то смотревшая в окна храма, и пышные кусты сирени. А вместо церкви на холме теперь стоит памятник солдату Великой Отечественной войны. «Вечная память землякам, погибшим за Родину. 1941-1945», - высечено на камне, а дальше - бесконечный перечень имён.

Шли по деревне коровы - жевать осеннюю траву, чтобы потом отдать душистое, тёплое молоко по двенадцать рублей за литр. Одинокий пастух гнал их мимо притихших домов, а на одной из улиц мелькнул крупный монумент - бюст какого-то партийного деятеля. Фашисты до этих мест не добрались, и даже монголо-татары не залетали в эти края на своих косматых конях. Так и стояли бы в Вологодчине белые храмы, если бы не пришли свои, не порушили бы, не пожгли, не спустили бы под воду.

Монастыри

Но есть в Вологодчине и великие святыни, известные во всём мире. В XIV веке, оставив благополучную столицу, пришли в северную глушь два друга-монаха - преподобные Кирилл и Ферапонт. Сама Божия Матерь явилась святому Кириллу в московском Симоновом монастыре и повелела: «Кирилле, изыди отсюду и гряди на Белое озеро, и добр покой обрящеши: там убо уготовах тебе место, на нем же спасешися». Так возникли в России два новых монастыря - Кирилло-Белозерский и Ферапонтов. Целы эти обители и по сей день.

В прошлый раз в Кирилло-Белозерском монастыре я была семь лет тому назад. Тогда меня изумило, что в огромном монастыре - по своей территории он самый большой не только в России, но и в Европе - действует только один храм. И жили тогда при нём, кажется, всего два монаха. Теперь братии стало побольше, но служат по-прежнему в одной церкви - преподобного Кирилла Белозерского. Там под спудом покоятся мощи святого, и на сердце от этого спокойно: основатель здесь, в обители, и, что бы ни случилось дальше - будет совершаться при его незримом участии.

Остальная часть Кирилло-Белозерского монастыря - это музей. Многие храмы стоят в лесах, и небесно-голубые фрески под серым ветром - XVI век, круг Дионисия - трогают детской наивностью и небесной красотой.

В Ферапонтовом монастыре действует только один крохотный храм, а собор Рождества Богородицы, расписанный Дионисием, принадлежит музею. Но, несмотря на это, собор остаётся живым. Даже человеку, ничего не смыслящему ни в живописи, ни в иконописи, ясно: росписи Дионисия - прекрасны и совершенны, как рассвет или закат. Трудно сойти с того места, где прямо на тебя, из купола, взирает Господь Вседержитель, и звёзды проступают сквозь Его лик.

Воскресенский Горицкий монастырь

С 1999 года монастырь начал оживать. Молятся матушки в очень маленьком Покровском храме, в котором уже появилась своя чтимая святыня - Тихвинская икона Божией Матери. В храм её принесли совсем тёмной - а она обновилась, потом замироточила, и теперь по молитвам перед ней многие женщины разрешаются от неплодия.

Покровский храм Горицкого монастыря

«Кости сухие! Слушайте слово Господне!» Но кто поднимет тех, кто погребён на дне Белого озера? Или всё-таки вода под твердью и над твердью - одно и то же, и в небе надо искать то, что оказалось на дне?

* * *

Поезд идёт по мосту над Рыбинским водохранилищем. Над водой моросит мелкий дождик - или это стелется туман - а там, в глубине, город, деревни, кладбища, храмы и монастыри. Миновав мост, поезд набирает ход и торопится к Санкт-Петербургу, оставляя за собой затонувший край. Должно быть, забыт этот край лишь на время, да и как же иначе: Вечность в любом случае откроет всё.