Отказ от прошлого ради конструирования настоящего (на примере изменения отношения к событиям войн)

Думаю, не нужно никому доказывать, что история как наука и история как процесс – это разные истории. История как наука развивается по канонам жанра, на неё влияют политическая конъюнктура, личные взгляды исследователя, его уровень профессионализма и многое другое. История как процесс – реальность объективная. На исторический процесс также оказывается влияние в надежде направить его в требуемую сторону, но исторический процесс не бумага, он не всё стерпит.

Некоторые человеческие эксперименты в исторический процесс просто не укладываются, поэтому оказываются провальными, после их завершения история или возвращается на круги своя (если прошло немного времени с момента начала эксперимента и у общества сохранилось представление о «классическом» ходе собственной истории), либо власть имущие пытаются сконструировать «правильное» развитие процесса и пользуются собственными представлениями «как должно быть правильно» (если время эксперимента было слишком длительным и представление о собственном развитии в прошлом массовое сознание воспринимает только на уровне легенд). При этом не только придумываются новые направления развития исторического процесса, которые конструируются с учётом прошлого, так, чтобы можно было каким-то образом создать представление о непрерывности «правильного» исторического процесса, но и перенимаются чужие направления, которые стали такими, какие они есть в других, отличных от наших условиях, а, следовательно, не могут подходить нам в качестве образца, т.к. в них заложена иная логика развития исторического процесса. Это подметил один из российских исследователей Л.В. Савинов, указав, что «удачные решения, принятые в конкретных странах и регионах, часто оказываются “неэкспортируемыми” в силу значительной специфики»

Формирование своего прошлого, особенно для молодых локальных государств является необходимым условием презентации себя на международной арене и в среде своих граждан. Собственный взгляд на прошлое необходим для того, чтобы разрозненные исторические факты связать воедино, найти или придумать логику смены этих фактов, а если уж очень надо, то и наполнить факты «правильной» логикой или даже искусственно их создать. В итоге так или иначе выстраивается некое «собственное прошлое», которое представляется настолько «своим», что из-за его интерпретаций возникают чуть ли не политические конфликты. Очень ярко собственное видение прошлого отражается в школьных учебниках истории. Для того, чтобы это понять можно сравнить хотя бы советские и постсоветские учебники, а также учебники бывших союзных республик, в которых описываются одни и те же события. Кроме учебников существует огромный аппарат средств массовой информации, который путём журналистских расследований и прочих методов может навязывать «правильное» представление о событиях прошлого. Так же не стоит забывать и о так называемых независимых исследователях, в основном непрофессионалах, которые, не имея соответствующей подготовки, не могут объективно исследовать проблему, а свои непрофессиональные выводы подают как научные открытия.

В череде исторических событий, наверное, наиболее мобилизирующим для общества эффектом обладают войны. Отнесём к войнам и всевозможные восстания, поскольку они так или иначе протекают как череда боёв, т.е. по сути и войны и восстания – это боевые действия. Именно поэтому мы будем относить восстания к войнам. Почему войны имеют сильный мобилизирующий эффект? Потому что они являются средоточием фактов, связанных с элементами героики или трагедийности. Если война выиграна, тогда можно использовать этот факт для подчёркивания своей силы, значимости и т.д. В ином случае также можно найти мобилизирующий потенциал – это героика подвига с последующей гибелью героя и страдания мирного населения. В любом случае, выиграна или проиграна война, всегда можно найти героев, которые погибли ради определённой цели. А без страданий мирного населения не обходится ни одна война. Именно поэтому последний фактор – фактор народного страдания всегда можно использовать в идеологических целях. Сразу оговоримся, что есть войны, которые воспринимаются как значимые для общества, причём не только для участников событий, но и для их потомков. Эти войны являются священными по факту того, что их участники защищали свою Родину, совершали героические поступки ради великой цели, а трагедия мирного населения приобретала широкие масштабы (естественно, речь об участниках войны с одной стороны, т.к. другая сторона являлась захватчиком). К таким войнам и для России, и для Белоруссии относится Великая Отечественная. Как минимум, надписи на стенах Брестской крепости дают представление о том, что защищали советские солдаты. В период существования СССР отношение к войне было понятным. Война приобрела характер народной, Советский Союз победил. После распада СССР у новых локальных государств возникла проблема отношения к событиям 1941 – 1945 гг. Ведь если следовать логике постсоветской пропаганды, Советский Союз не давал возможности развивать что-нибудь национальное, направо и налево занимался русификацией, чем практически полностью искоренил неграмотность, всюду строил новые заводы и фабрики, нарушая тем самым экологический баланс регионов, расширял сеть поликлиник, больниц, санаториев, лишая тем самым народы веры в традиционные заговоры, самолечение, прочие проявления этнической культуры и совершал прочие нехорошие дела. То есть для оправдания собственной независимости бывшие части СССР должны были отказаться от советского наследия, ведь оно как раз лишало их права на суверенитет. Подавляющее большинство бывших советских республик пошли именно по этому пути. Самые яркие примеры дала Прибалтика. Запрещение советской символики в Литве и Латвии, но героизация коллаборантов, воевавших против Красной армии – вот самый простой рецепт формирования новых национальных убеждений. В подобном контексте рассматривать боевые действия периода 1941 – 1945 гг. как Великую Отечественную войну новым постсоветским элитам было не с руки. Оставим в стороне современную Российскую Федерацию. Она является правопреемницей СССР, поэтому совершенно естественно может гордиться достижениями той эпохи. Остальные же республики были вынуждены определяться в собственном отношении к своему, но ставшему как бы не своим прошлому. То есть в очередной раз нужно было создать заново историческую память для общества, оказавшегося в новых условиях.

Рассмотрим белорусский вариант развития этого процесса. И начнём с Великой Отечественной войны. Как уже говорилось выше, в массовом сознании Великая Отечественная предстаёт как символ борьбы и победы, сопряжённый со страданиями мирного населения на оккупированной территории. Для локальных постсоветских национализмов отношение к этой войне является самым сложным. По сути, героика Великой Отечественной, как и само её название должно отрицаться, но ещё живы люди, которые воевали и победили, ещё не изменилось множество поколений, чтобы потомки не слышали рассказы очевидцев о событиях 1941 – 1945 годов. Народная память о ней ещё свежа. Именно поэтому у современных белорусских граждан в массе наблюдается гордость за май 1945 г. Все попытки сконструировать обратные представления терпят крах. Отрицание отечествености последней войны можно проводить двумя способами – обычной пропагандой, которая не опирается на факты, апеллируя к «этническим корням», и является по сути набором фраз, за которыми ничего не стоит. Другой способ более изощрённый. Он заключается в приведении фактов о том, как белорусы страдали от русских, и как немцы оказались меньшим злом, чем русские. Естественно, что такие факты также существовали, их формировала коллаборационная среда. Кроме того, происходило фиксирование обид местного населения на советских партизан. Тут стоит обращать внимание на то, что на войне обе стороны не всегда проявляют чудеса благородства и друг к другу, и по отношению к мирному населению. Но партизанские превышения власти не шли ни в какое сравнение с геноцидом, развёрнутым оккупантами. Именно это последнее пытаются замолчать конструкторы новой исторической памяти. Ещё одним постоянным элементом подобных доказательств выступает утверждение, что если бы партизаны не воевали с немцами, последние не были бы так жестоки к белорусам. Хотя в это слабо верится, если познакомиться с заявлениями нацистского руководства. Таким образом, отказаться от названия «Великая Отечественная война» по отношению к событиям 1941 – 1945 гг. в белорусской ситуации не представляется возможным. Память о недавнем прошлом слишком сильна. Зато можно немного сместить акценты войны, убрав русских как главный фактор победы. Это сделать легко, нужно попросту зациклится на событиях, которые происходили на территории Белоруссии, а события за её пределами освещать вскользь. Например, если битву под Москвой зимой 1941 – 1942 гг. поставить в один ряд с японской атакой на Пёрл-Харбор, а защите Брестской крепости уделить большее внимание, тогда у общества сложится впечатление, что действия на территории Белоруссии более важны, а Москва и Пёрл-Харбор стоят в одном ряду по значимости для белорусской ситуации. Таким образом теряется представление о том, что Красная армия воевала за СССР. А представления о войне сводятся до уровня, что где-то тоже шла война, но самые главные страдания и подвиги были только на территории Белоруссии, поэтому Белоруссия заслуживает особого отношения, и даже можно подумать, что именно Белоруссия в результате победила в войне. Во всяком случае, из уст студентов такие вещи очень часто можно слышать. И как особый пример привожу цитату одного белоруса, проживающего в России: «Белорусы в своё время Гитлера довели до самоубийства». Вот таким образом формируется не пересмотр истории, а всего лишь смещение акцентов. Современному обществу предлагается отказаться не от исторической памяти в целом, а заменить её на другую, более удобную для новых элит. Обществу предлагается лишь сместить акценты, т.е. откорректировать уже существующую историческую память, представив её в выгодном для новых элит свете.

Следующая война, о которой хотелось бы сказать, является очень интересной с точки зрения формирования новой исторической памяти. Речь идёт о Первой мировой, которая до октября 1917 г. имела все шансы стать Второй Отечественной, после Отечественной войны 1812 г. Памяти о Первой мировой на территориях бывшей Российской Империи не повезло с самого начала. Великая война после Октябрьской революции перетекла в Гражданскую. Герои Первой мировой в основном не приняли советскую власть, которая в результате Гражданской войны победила. В результате у большевиков сложился однозначный взгляд на репрезентацию Первой мировой в исторической памяти. Великая или Вторая Отечественная должна была стать империалистической. Большевистская пропаганда очень эффективно провела идеологическую работу с населением Советской России и позже Советского Союза. Поскольку в Гражданской войне «нашими» однозначно воспринимались красные, то белые, соответственно, получили все ярлыки врагов. А раз белые генералы воевали в Первую мировую, то как эта война, в которой участвовали «не наши» генералы могла восприниматься как Отечественная? С другой стороны в войне участвовали немцы, австро-венгры, турки и их союзники, т.е. те, которых «нашими» однозначно не назовёшь. В итоге Первая мировая моментально по идеологическим соображениям потеряла потенциал Отечественной. Для укрепления лояльности граждан страны к верховной власти с точки зрения большевиков это, наверное, было необходимостью. Небольшой промежуток времени в начале ХХ в. в качестве героев заполнили революционные террористы и красноармейцы периода Гражданской войны. Соответственно на подвигах предков в русско-японской войне 1904 – 1905 гг. и в Первой мировой внимания не акцентировалось, а количество персонажей для героического пантеона с лихвой компенсировалось более удобными фигурами. Благо, что любая война идей даёт большое количество фанатиков и искренних сторонников тех или иных лозунгов. А этих людей можно было записывать в герои с полным на то основанием (естественно, по отношению к защищаемым ими идеям).

Первая мировая война являлась войной, откуда Россия могла бы черпать свой идейный потенциал, ведь полностью забытые подвиги поручика М.М. Очеретько, донского казака приказного К.Ф. Крючкова, вольноопределяющегося Н.С. Ирманова и многих других способны развивать патриотические чувства современных людей, для которых русская армия в Первой мировой войне воспринимается как «наша». Кстати, советское руководство в периоды серьёзных испытаний не брезговало вспоминать вытесняемые из исторической памяти события, если они удачно накладывались на общий дискурс. Так, память о «наших» в период Первой мировой войне была актуализирована в 1941 г. Первые победы русской армии в Восточной Пруссии над «извечным» противником – немцами – были востребованы в публицистике для поднятия патриотических чувств у советских граждан. Прошлые победы идеологически неудобной Первой мировой пришлись в трудную пору 1941 г. очень кстати.

В связи с этим ещё можно вспомнить и введение в Красной армии погон в январе 1943 г. По воспоминаниям генерала А.В. Хрулёва, когда И.В. Сталин попросил М.И. Калинина рассмотреть образцы погон, он полушутя сказал: «Вот, товарищ Хрулёв предлагает нам восстановить старый режим». На что М.И. Калинин ответил: «Видите ли, Иосиф Виссарионович, старый режим помним мы с вами, а молодёжь его не знает, и золотые погоны сами по себе ей ни о чём не говорят. Если эта форма, напоминающая нам о старом режиме, нравится молодёжи и может принести пользу в войне с фашистами, я считаю, что её следует принять». По-моему, Калинин, говоря о молодёжи, которой золотые погоны ничего сами по себе не говорят, немного лукавил. Ведь в вышедшем на экраны в 1934 г. и широко популярном художественном фильме братьев Васильевых «Чапаев» одним из самых знаменитых эпизодов является психическая атака каппелевцев (оставим тему исторических несоответствий в фильме, чтобы не терять нить рассуждения). Атака «золотопогонных» белогвардейцев запомнилась многим. Например, О.Э Мандельштам откликнулся на фильм и конкретно на эпизод психической атаки стихотворением, в котором были строчки:

Начихав на кривые убыточки,

С папироской смертельной в зубах,

Офицеры последнейшей выточки –

На равнины зияющий пах...

Поэтому вряд ли абсолютно вся молодёжь не ассоциировала погоны со старым режимом, скорее наоборот, ведь фильм смотрели почти все. Видимо, армия императорской России и белогвардейские части, несмотря на то, что они была записаны в ранг врагов, создавали некую эстетику. Так, по воспоминаниям одного из слушателей Академии Генерального Штаба РККА (заметим, что это воспоминания периода Гражданской войны) некоторые его сослуживцы старались одеваться не как армия пролетариата, а достаточно изыскано, причёски таких франтов ассоциировались у очевидцев с дореволюционными офицерами. «Надо думать, этим слушателем внешность корнета царской армии казалось идеалом воинственности,» – делал вывод современник. Так что вряд ли у большинства солдат и офицеров Великой Отечественной при введении погон не было ассоциаций с дореволюционной формой.

Первая мировая очень ярко иллюстрирует как ради удобного настоящего приходится отказываться от положительной оценки прошлого, и как этот отказ приходится немного забывать, когда возникает необходимость проведения исторических параллелей с современностью.

В современной России Первую мировую постепенно возвращают в лоно неидеологизированной исторической памяти, а вот в Белоруссии до этого ещё очень далеко. Вспомним хотя бы то, как в Минске с воинского кладбища солдат Первой мировой войны ночью убрали символику, под которой эти солдаты шли в бой и которую защищали – двуглавых орлов. Символы государства, в котором те солдаты жили и за которое погибли, по чьему-то приказу был заменён шарами. Подумайте, если на могилах солдат Великой Отечественной поснимать красные звёзды и поставить вместо них шары, это будет циничным отношением к памяти о павших? Думаю, что любой нормальный человек посчитает это циничным. Тогда как расценивать замену двуглавых орлов на шары?

Так же в Белоруссии по отношению к Первой мировой войне используются старые советские штампы. Так, белорусские учебники отказывают подданным Российской империи в патриотизме, называя тогдашний патриотизм «великодержавным шовинизмом», «казённой пропагандой», «нагнетанием милитаристского психоза», утверждая, что патриотические чувства подданные Российской империи высказывали чуть ли не из-под палки и наивно полагая, что жители России в начале ХХ в. поголовно мыслили категориями, которые распространились только после революции и Гражданской войны. В нынешней белорусской ситуации большинству сил выгодно мыслить категориями советской идеологии. Если уяснить, что жители тогдашней Белоруссии напрочь не видели национального угнетения в период Российской империи (оставим в стороне появившихся в то время националистов, они должны были сформулировать мнение об национальном угнетении, чтобы иметь базу для своей деятельности), тогда придётся пересмотреть некоторые штампы, которые сейчас функционируют как аксиомы, но на самом деле не имеют под собой фактуры. Да и использование в современной белорусской патриотической работе образов белорусов, которые защищали свою Родину – Российскую империю, нынешние идеологи принять не в состоянии. Слишком сильно вбиты в белорусское сознание штампы о «национальном гнёте» со стороны России и «национально-освободительной борьбе белорусского народа». Хотя по ёмкому замечанию В.П. Булдакова «“национальный гнёт” – субъективно-психологическое ощущение, вводить которое в теоретический оборот столь же бессмысленно, как рассуждать о количестве счастья или несчастья, приходящегося на душу среднего крепостного в каждый миг бытия».

Первая мировая война представляет собой событие, от памяти о героике которого отказались ради конструирования представления о сильно завышенных национальных страданиях белорусов в составе Российской империи.

Таким образом, ради «удобного» локально-национального настоящего происходит отказ от прошлого. Принять прошлое со всеми его проблемами можно, но оно может оказаться слишком «неудобным» для национального настоящего.