Поводы для радости

«Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь» (Флп. 4, 4) — одна из многочисленных заповедей апостола Павла. Заповедь важная, нужная — нам ведь и хочется радоваться; горевать — что за удовольствие. Вот только как исполнить ее...

Вербное воскресение. Фото: Юрий Костыгов / Expo.Pravoslavie.Ru

Радость — это прежде всего состояние сердца, а уж выражается оно как-то или тщательно скрывается — вопрос частный. И что-то должно это состояние вызывать, обуславливать. Радуется ведь человек всегда — чему-то или о чем-то. Собственно говоря, оттого-то и носит радость чаще всего характер сиюминутный, фрагментарный: есть что-то радующее, и радуемся, нет — нет и радости. А апостол Павел говорит об источнике радости постоянной — о Боге. Живи в Нем, помни о Нем все время, ощущай непрестанно Его присутствие в своей жизни, и ты узнаешь, что такое радость, которая всегда с тобой.

Но, к сожалению, не так уж это и легко… Сердце наше слишком дебело, плотяно, и нам трудно бывает на каждое мгновение своей жизни зреть Господа мысленными очами. Однако есть у нас другие очи — те самые, которые даны нам, чтобы видеть окружающую нас жизнь. И, в частности, то в ней, что призвано напоминать о Боге. Таких вещей — свидетельств о любви, заботе, премудрости Божией — несчетное множество. И я бы хотел в нескольких словах сказать здесь лишь об одном виде свидетельствования — через людей, которых нам Господь посылает в утешение. То есть сказать о хороших людях.

Когда-то митрополит Вениамин (Федченков) написал о таких людях целую книгу, да так ее и назвал: «Хорошие люди». И это не потому, что хотел подчеркнуть, что остальные — плохие. Просто запечатлеть, видимо, желал в памяти своей и читательской образы тех, кто был ему самому когда-то в радость.

И ведь так это знакомо… Порой все, ну все просто плохо! Ни света, ни утешения, мрак сплошной. Кажется, что жизнь — непрекращающееся мучение, тягость, скорбь, мир так холоден, так равнодушен, а подчас и прямо враждебен! И тут встречаешь человека, который не намеренно, не нарочито, а естественными для него действиями, поступками непреложно доказывает: не так все беспросветно, не настолько все безнадежно, есть и в этом бессердечном и злом мире место любви и участию. Достаточно бывает просто оказаться очевидцем происходящего — не обязательно с тобой, часто с кем-то другим, — чтобы душа утешилась, возрадовалась и вспомнила о Том, Кто есть Начало и Источник этой любви и заботы.

***

Зима. Та самая, последняя, когда так много людей не пережило «аномальных морозов» во вполне, казалось бы, благополучных российских городах. Или лишилось пальцев на руках и ногах. Или на всю жизнь застудило почки…

И вот еду я в эти аномально холодные дни по Саратову и вижу на перекрестке, недалеко от Сенного, лежит на земле человек. Первое, «инстинктивное» движение — выйти из машины и попытаться поднять его. Но замечаю, что с ним уже возится средних лет мужчина, и проезжаю мимо. Сердце все же не на месте. Делаю круг, возвращаюсь и вижу, что мужчины уже нет, а на его месте два молодых человека, лет двадцати от силы. Выхожу, иду к ним. Уже издалека слышу их растерянный диалог: «А куда его?» — «Может, на скамейку куда-нибудь положим?»

Однако подходящей скамейки рядом нет. Подхожу, каким-то чудом вытрясаю из замерзающего (а это изрядно выпивший, но совершенно приличный человек лет тридцати) его домашний адрес. Только вот что мне с ним дальше делать… Но тут другое уже чудо: ребята эти выражают готовность бросить все свои дела и ехать вместе со мной, транспортировать его до дому. С риском, что его на них по дороге стошнит.

А дома — мама этого человека. И, по О'Генри, если не «вопиющая нищета», то «красноречиво молчащая бедность». И после того как мы заносим бедолагу в комнату и укладываем его на постель, выясняется, что маме его надо идти к соседке и занимать у нее деньги, потому как в наличии их нет. Лезу в карман и понимаю, что денег у меня с собой нет. И тут один из моих спутников достает кошелек, вытаскивает оттуда две тысячи (все, что там было, кажется) и отдает их ей. При этом очевидно, что не мое предложение вернуть ему деньги обуславливает такую готовность.

…Не знаю, то ли я стал таким сентиментальным, то ли в чем-то еще дело, но у меня чувство такое было, словно Господь двух Ангелов в помощь послал в тот морозный день.

***

Также зима. Не так холодно, но зато все покрыто льдом. В том числе и тротуар, на котором, за отсутствием другого места, я хочу припарковаться. Ненадолго и так, что я никому не помешаю. Паркуюсь, перевалившись через неведомо как образовавшийся ледяной бортик… Я и вправду возвращаюсь очень скоро. Но вот беда: с места сдвинуться я уже не могу. Колеса скользят по льду, этот самый бортик преодолеть задним ходом не удается никак. День такой, что народу на этой улочке практически нет. 23 февраля, кажется. Первый, кто появляется в поле зрения, солидного вида мужчина с питбулем на поводе. Видит мои мытарства, привязывает своего спутника к ограде и бросается выталкивать машину. Но задача не из легких, одному человеку она не под силу.

Впрочем, один он остается недолго. Проходящий мимо представитель Северо-Кавказского региона включается в процесс с такой естественностью; можно подумать, что помощь незадачливым автомобилистам — его профессия. Или, в крайнем случае, хобби. Однако и вдвоем они бьются понапрасну: машина скользит, я волнуюсь, как бы кто из них не оступился и не упал под нее. Питбуль, натянув поводок с риском выдернуть из земли ограду, с огромным интересом наблюдает за происходящим. У меня даже начинают мелькать мысли о том, что, может, и его к процессу хорошо было бы привлечь… Но мысли явно нереалистичные. И лишние. Потому что к моим спасителям присоединяется какой-то крепкий дедушка в телогрейке; он с энтузиазмом выкрикивает при этом нечто нецитируемое. Этим троим совсем чуть-чуть недостает, чтобы усилия увенчались успехом. Для этого «чуть-чуть» они втроем ловят тщедушного юношу, мечтательно шествующего мимо, впрягают его в работу, и машина, наконец, выкатывается на проезжую часть. Благодарю их, буквально каждого обнять хочется, вплоть до питбуля — за его неравнодушное отношение. И вижу, как расходятся они в разные стороны, чтобы никогда, скорее всего, не встретиться. Расходятся, сошедшиеся, чтобы сделать маленькое, но доброе дело. Добрые, значит, люди.

***

С двумя моими собратьями-священниками мы заходим в магазин. Время уже позднее, но наш «рабочий день» закончился совсем недавно. Мы голодные, а о том, чем голод утолить, заранее не позаботились. Так что остается только этот круглосуточный магазин… Братия уже у кассы, а я задерживаюсь что-то посмотреть и слышу голос:

— Во, попы отрываются!

Вижу перед собой хорошо одетого и коротко стриженного человека с молодой девушкой, весело глядящего на меня. А мне почему-то совсем не весело. Мы недавно приехали из Москвы, прожив немалую часть жизни в монастыре, совершенно отвыкли от хождения по магазинам, в бытовом отношении неустроенны, знакомимся со всеми особенностями приходской жизни и шире — жизни в Саратове. А тут еще такой вот глас народа. Понуро иду к кассе. Но что-то срабатывает, возвращаюсь и подхожу к тому самому мужчине:

— Вот вы сейчас такую фразу сказали…

— Да нет, что вы… Я ничего плохого не имел в виду…

— Нет, вы послушайте! Мы обычные живые люди, поздно закончили свой трудовой день, мы голодны, зашли сюда что-то купить. Почему мы должны выслушивать здесь подобные реплики?

— Вы меня простите, пожалуйста… Я обидеть не хотел. Я верующий, я, если хотите знать, депутат гордумы!

Легче от этого не становится. Да и за свою вспышку еще как стыдно…

Проходит с год. В том же составе, в том же магазине, при тех же обстоятельствах, в такое же время. Расплачиваемся в кассе, и тут выясняется, что у нас не хватает денег. Минутное замешательство. Надо идти что-то выгружать из корзины…

В очереди легкое волнение.

— Да что я, священникам не помогу, что ли,— сердится вдруг точно на самого себя человек, стоящий прямо за нами.

Он с Кавказа, и звучит это характерно, эмоционально. Но у него находятся конкуренты.

— Спокойно! Я за них заплачу!

Кто-то решительно проталкивается к нам. Тот самый депутат гордумы. Мы не отказывается от помощи. Сумма небольшая, да и обижать его не хочется.

— Вы меня помните?

— Да, конечно. Вы ведь депутат.

— Уже нет.

Он как-то грустно кивает, мы прощаемся, и почему-то жалко его. То ли потому что не депутат он уже, то ли потому что на этот раз один, без спутницы, то ли почему-то еще.

***

Я не потому, конечно, вспомнил эти ситуации, что они самые яркие, поразительные. Нет, наоборот — потому что они простые, повседневные. Но каждая из них, как и множество других, похожих, немного согрела душу, добавила радости, уронила в сердце капельку любви к этим людям и заставила вспомнить о Том, Кто любит их всегда. И их, и меня.

Хороших людей, как и поводов для радости, всегда больше, чем кажется. Просто надо иметь глаза широко открытыми, чтобы их видеть. И еще — уметь замечать даже самое маленькое добро, это ведь, получается, в наших интересах. И самому добро делать. Тогда лучше чужое замечаешь. И ценишь его больше. И больше — радуешься.