Реализация права на скорбь

Реальность всей нашей современной жизни буквально соткана из проблем. То же можно сказать и о жизни церковной. Но есть одна проблема, которая, как мне кажется, является самой острой, насущной и в то же время трудноразрешимой. Потому что разрешить ее одним «росчерком пера», одним движением невозможно. Циркуляры и директивы — самые грамотные, самые разумные — здесь тоже бессильны. Это проблема сугубо личного характера, но в то же время — всеобщая

Фото из архива редации портала «Православие и современность»

Очень помогает в это время чтение житий святых — тех, которые не только сами переживали не раз подобное (потому как — кто этого не переживал?), но и поведали кому-то из близких им людей, как это было, как они боролись и побеждали — диавола, мир и самого страшного противника — самого себя. Одно из ярчайших в этом смысле житий — житие преподобного Нифонта Кипрского, человека, которого благодать Божия воззвала из бездны нечистой, греховной жизни; он же откликнулся на этот призыв всей силой своей души. И вот, после пережитого чуда обращения — четыре года (не дня, не месяца, а года!) сухости, мертвости душевной. Ни отклика, ни утешения… И на протяжении всего этого времени подвижнику являлся враг рода человеческого и говорил ему: «Оставь! Кому ты молишься, Кого и о чем просишь? Нет никакого Бога, нет Христа, есть только я…» Но раз за разом переживающий немыслимую сердечную муку святой отвечал: «Есть Бог и есть Христос!» И так он преодолел это страшное испытание — и душа ожила, и Господь на протяжении всей его жизни был для него реальностью большей, нежели весь окружающий мир.

Примерно по той же «схеме» развивается жизнь в Церкви и каждого из нас. Может быть, без столь поразительных искушений и откровений, но в общих чертах, положениях — всё то же. И если мы находим в себе силы сохранить верность Богу, когда нам кажется, что Он нас «оставил» (кажется, потому что на самом деле Он никогда и никого не оставляет), то благодать снова возвращается, радует и утешает нас. Первый пережитый опыт подобной «цикличности» помогает справиться со следующим испытанием, потом становится проще.

Что же оказывается в духовной жизни для нас более трудным, чем эти непростые чередования, что вообще в ней труднее всего? — Взять свой крест и идти за Христом — проходя путем узким и вратами тесными. И пока не прольешь в этом странствии слезы и кровь, пока не стопчешь до крови же ноги, пока не изболится и не измучится разрываемое привычкой к греху и стремлением к добродетели сердце, не поймешь ни за что, что оно такое, следование за Христом.

Какими мы приходим к Богу первоначально, какими Он нас принимает, как? Приходим оскверненные нечистотой страстей, немощные, ничего не знающие и не понимающие. И такими-то Он и принимает нас, как Отец Своих заблудившихся, потерявшихся в полном смысле этого слова детей. Которых заново надо учить всему: ходить, есть, говорить… А самое главное — день за днем им нужно растолковывать, кротко и терпеливо, что такое добро и зло и как преуспевать в одном, уклоняясь от второго. И ведет нас Господь шаг за шагом, причем шагами микроскопическими. И не торопит, и не требует того, на что мы еще не способны, а радуется даже и самым маленьким добрым переменам.

Но день за днем мы взрослеем, больше узнаем об этой самой важной жизни, все глубже в нее входим. Приходим наконец в такой возраст, что настает пора спрашивать с нас строже, не то мы так и останемся большими детьми. Не теми, которым принадлежит, по слову Евангелия, Царствие Божие, а недорослями, ни к чему не пригодными. И в какой-то момент мы сталкиваемся с уже настоящим испытанием своей веры. Нет, нас никто еще не гонит, нас никто не ставит перед выбором: отрекись от Христа или умрешь! Мы просто переживаем то, что является для нас по-настоящему сильным искушением: голос совести напоминает о воле Божией, а наша собственная воля колеб­лется, наше «я» кричит: «Не могу, у меня нет сил!».— Нет сил на то, чтоб предпочесть волю Божию своей.

Поясню, о чем речь. Спотыкаться, претыкаться, падать, впадая в более или менее серьезные грехи, случается всем нам. И не периодически только, а и ежедневно, день за днем. Но мы не пребываем в этих преткновениях, как правило, долго, мы спешим пресечь в себе действие греха исповедью. И потому наши грехи, если и отлучают нас от Господа, то ненадолго: ведь мы вновь и вновь бежим к Нему в слезах и просим, чтобы Он простил нас и дал силы опять положить начало покаяния, начало жизни чистой и непорочной.

Однако бывает и по-другому. Бывает так, что грех не просто увлекает нас единожды, стремительно и властительски в бездну падения, а овладевает нами надолго, порабощает, становится нашим господином.

Как это может быть? За примерами нет нужды ходить далеко, в повседневной жизни их слишком много, чтобы появилась нужда нарочно отыскивать их.

Непрощёная обида… Нас оскорбили, обидели, причинили зло, боль — несправедливо, незаслуженно, жестоко. И мы забыли заповедь о правой и левой щеке и не смогли с этой несправедливостью примириться. А, быть может, никакой несправедливости и не было, просто наше самолюбие не дает нам увидеть все, как оно есть на самом деле. И вот мы не можем простить своего обидчика и досадителя. Нет, не «не можем» — не хотим! Было бы желание — справились бы с собой. Нет желания увидеть в происшедшем хотя бы часть своей вины, признать ее; нет желания увидеть немощь другого человека, снизойти к ней, проявить сострадание, пожалеть. И мы не прощаем. И эта «мелочь» не дает нам дальше идти за Христом.

Или другой пример. Человек в какой-то момент понимает, что его амбициозные планы, честолюбивые замыслы — та самая гордость, которой Бог противится. Понимает, потому что открывает ему это Божественная благодать, открывают обстоятельства жизни. Все получается не так, как ему хотелось бы, запланированное не удается, и это порождает великую скорбь, страшное смятение, доходящее до ропота — сначала на людей, а потом, в глубине души, и на Бога. И ясно, что эти амбиции, это честолюбие и есть то самое, что любит он больше Бога. И совесть подсказывает, что не должно оно так больше быть и Господь не хочет более с этим мириться, потому как знает, что если бы постарался, то смог бы человек преодолеть эту свою детскую привязанность, потому как достаточно уже вырос для этого и возмужал. Но… Предпочитает человек коснеть в своем упорном стремлении к тому, что Богу неугодно и ему самому в действительности не нужно. И это стремление тоже не дает ему дальше идти за Христом. Христос идет вперед, туда, куда Он зовет нас за собой, а человек, словно кандалами, прикован к тому, что для него сейчас важнее Христа…

Еще пример. Греховная привязанность к другому человеку. Греховная потому, что он не свободен от брачных уз. Или потому что от них не свободен сам привязавшийся. Понимает такой человек, что не имеет на это чувство права, что незаконно оно, но опять же — не то что ничего не может с собой поделать, а просто не хочет. И пока остается в его душе это пристрастие, сама душа связана, скованна, нет у нее больше крыльев…

Да и сколько вообще есть всего, о чем совесть наша может свидетельствовать: этими поступками, этими словами, мыслями, чувствами ты регулярно, раз за разом предаешь Бога. И, что страшнее всего, понимая это, предпочитаешь предателем оставаться. И ведь не о каких-то страшных только грехах речь, а просто, вообще — о том, что, как осознали мы, встало между нами и Богом.

Что делать с таким состоянием, с таким положением? Разве не все это переживают, разве есть какой-то универсальный рецепт исцеления? Есть: жизнь по Евангелию. Не выборочное следование ему, а принятие его всего, в целом, без изъятий. Потому что каждая заповедь, точнее, старание ее исполнить несет в себе исцеление изуродованной страстями душе. Для этого необходим подвиг? — Да, конечно. Это и есть еще одна составляющая «рецепта» — важнейшая. А еще один ингредиент «рецепта», крайне важный (ибо его отсутствие — то же, что отсутствие соли в блюде) — это честность, предельная честность по отношению к Богу и к самому себе. И, разумеется, по отношению к людям. Она не дает нам оправдывать себя, закрывать глаза на то, что должно причинять боль и рождать в сердце чувство благой ненависти, сопряженное со стремлением от ненавидимого избавиться. Она всегда свидетельствует: наш грех это грех, а не невинная немощь, наша подлость — именно подлость, а не разумная искусность, наш порок — смердящая язва души, а не просто последствия душевной травмы, перенесенной в детстве. Потому-то так трудно быть честным. Однако без этого труда не спастись.

«Да ведь все так же живут!» Так и есть. Мы живем в одно время, и болеем схожими болезнями, и в нас очень много общего, роднящего. Только что с того? Не лучше ли вспомнить такую известную и такую пренебрегаемую истину: не важно, что делают все, важно, что делаем мы, поскольку нам, а не кому-то другому, за это отвечать?

Мы можем найти множество оправданий своей сознательной неверности Христу. Можем указать на множество худших, нежели мы, христиан или «просто людей». Можем, в конце концов, «не замечать» этой неверности. У нас на это есть право. Только право это — на гибель. Или — по милости Божией и по любви — на редко пресекающуюся череду скорбей. Тех самых, которые ходатайствуют нам спасение, если только претерпеваем мы их без ропота, в смиренном сознании того, что все они заслужены…

…Почему у нас в жизни так много скорбей? Кто объяснит?