Наши павшие молятся за нас

Насколько это важно для православного народа — сохранять память о той войне? О других войнах? Духовное состояние народа — как оно связано с исторической памятью? Что нужно делать, чтобы память не умирала? Можно ли говорить об этом как о задаче Церкви? Наш собеседник — настоятель храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами в Москве, заведующий сектором ВВС России Синодального отдела по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями протоиерей Константин Татаринцев.

***

— Современное общество через какое-то время будет несовременным, тоже уйдёт в историю, и следующее общество, сменив его, со временем уступит место потомкам. Есть какая-то интересная правда в том, что мы все, вызванные к жизни Господом — каждый в свое время, плывем по реке времени, где сами берега и их очертания меняются, но не меняются какие-то основные глобальные моменты бытия. На заседании Коллегии Росвоенцентра (это структура при Правительстве России, которая занимается военно-патриотической работой) накануне очередного Дня Победы я попросил присутствующих — а это в основном были генералы, адмиралы, люди, искренне преданные Отечеству, искренне переживающие за него: «Как вы думаете, через двести лет будут отмечать 9 Мая?» — «Батюшка, конечно же, будут!» — «Хорошо, назовите, пожалуйста, день победы в войне 1812 года — двухсот лет еще не прошло». И никто из людей заслуженных, отдавших Вооруженным силам всю сознательную жизнь, не смог сказать.

Тогда я пояснил, что в нашем храме Вознесения Господня за Серпуховскими воротами уже пять лет как возобновлена традиция: на Рождество после поздней Литургии совершать молебное песнопение — то, которое было утверждено Священным Синодом и распоряжением Александра I в память «об избавлении Церкви и Державы Российския от нашествии галлов и с ними двадесяти язык», имеются в виду народы, которые входили в воинство Наполеона. Было постановление — совершать его на каждое Рождество Христово. И, невзирая на усталость у всех священников, которые и исповедовали, и служили в эти праздничные сутки, мы совершаем молебен — а он очень пространный, глубокий, красивый — в память о тех, кто защитил нашу землю почти двести лет тому назад. И очень отрадно, что уже два года как по благословению Святейшего Патриарха Кирилла возобновлена традиция совершать подобный молебен и 9 мая.

Я вот почему я об этом заговорил. Можно поставить памятники, и ведь стоят памятники и на Бородинском поле, и в иных местах, где были сражения. Но сами по себе памятники не способны удержать память, если сердце не удерживает событий в самом себе. И то, чего не может удержать сердце — не каменное, казалось бы, а плотяное — или какие-то светские мероприятия, организации, может, оказывается, удержать Церковь, что ей очень свойственно по ее природе. И если из года в год по благословению священноначалия совершается молитвенное поминовение, воспоминание, если это совершается не так, как на светских мероприятиях, а именно в молитве, где соединяется мир дольний с горним, где мы соединяемся с душами тех, кого мы поминаем, то память не умирает. Она держится гораздо крепче, чем когда ее пытаются удержать иными способами.

— Насколько важно удержать память? Что теряет народ вместе с исторической памятью?

— Безусловно, для всех, живущих на российской, и не только российской земле, прошедшая война является архиважным событием, вехой нашей истории. Потому что война по своей природе заставляет людей являть жертвенность. Потому что нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13), и если, действительно, жертвенно отдана жизнь, и не одна, а миллионы жизней, да, впрочем, даже если одна — это нельзя забыть. Мы знаем с вами пример той одной Жизни, той, которая прервалась на Голгофе, на Кресте, которая является для нас таким высоким нравственным примером, выше которого просто ничего и быть не может. А Куликово поле, Бородинское, Прохоровское — это всё места, где наш народ жертвовал лучшими, чтобы спасти самобытность, спасти культуру, веру, возможность независимо, свободно жить. И такие моменты они, конечно, непреходящи, хотя эмоциональное отношение со временем притупляется.

Та теплохладность памяти, которую мы наблюдаем сегодня, она тяготит, печалит, но ведь она объективна. Детки, которые родились в 50-х, 60-х годах,— для них всё это было живо. Я помню сам, как играл в войну, мечтал быть военным летчиком. Шел из школы и смотрел на трещинки в асфальте, на траву — как на реки и деревья; чувствовал, что лечу на краснозвездном истребителе и вот-вот вступлю в схватку с каким-нибудь «мессершмиттом». Но вот, я смотрю на новое поколение, на своих собственных детей — они другие, у них другие приоритеты. Конечно, хотелось бы в преемственности что-то им передать, что-то рассказать о том, что было дорого нам, и в силу добрых взаимоотношений это получается.

Я верю и исповедую, что кровь праведников, пролитая на полях сражений, прорастает вниманием и молитвой тех, кто ушел в вечность, о нас, о нашей общей земле, и мы очень крепко с ними связаны. Именно их молитва в минуты обострений, опасности (это не обязательно опасность какого-то вражеского нашествия, это может быть опасность, идущая изнутри) мобилизует людей, избавляет их от «неведения и забвения, и окамененного нечувствия», и появляется глубокий интерес к минувшим эпохам; оттуда черпаются внутренние силы и доброе подражание в новых реалиях, в новых исторических условиях.

Нам всем хотелось бы верить, что Господь не попустит большой войны, хотя бы в силу существования ядерного оружия, но, с другой стороны, не должно быть самоуспокоенности: Спаситель предупреждал о грядущий войнах (см.: Мф. 24, 6–7) и призывал не ужасаться. Если что-то случится, от нас потребуются жертвы. А откуда черпать силы для жертвы, для подвига? Наверное, в тех доблестных примерах, которые явлены на Куликовом, на Бородинском, на Прохоровском полях сражений. В этом смысле история не преходяща и питает человека. Так как бы хотелось, чтобы молодые приняли рассказы ветеранов — не поверхностно, а во всей человеческой полноте! Это бывает, но чаще у тех ребят, которые к этому предрасположены, у которых уже сформировался интерес к истории страны. А что касается молодежи в целом — увы…

— Мы говорим о жертвенности — а современный человек на это способен?

— Вспомним подвиг Евгения Родионова. Достоевский в «Дневнике писателя» пишет о современных ему событиях. Унтер-офицер Фома Даниличев, попавший в плен к туркам, был склоняем к тому, чтобы изменить России и Православию. Он сказал, что у него и перед царем, и перед Богом есть обязательства, которым он никогда не изменит. С него с живого сняли кожу, и, видя, как он терпел эти муки, турки прониклись к нему и к его вере уважением, назвали его «батырем», богатырем. Если такие люди есть, пишет Достоевский, то у России великое будущее. И, говоря о Жене Родионове, который в день своего девятнадцатилетия, 23 мая 1996 года, не отказался от веры, не снял с себя креста и был обезглавлен, мы должны, по крайней мере, дать себе отчет в том, что у нас сегодня такие люди есть. Есть те, казалось бы, незаметные мальчики, которые в суете повседневности не проявляют себя, но когда Господь призовет к решающему шагу, у них найдется и мужество, и воля, и сила духа совершить этот шаг.

— После победы в Отечественной войне 1812 года император Aлександр I учредил молебен, позднее был возведён Храм Христа Спасителя, много других храмов по России, в том числе и собор Александра Невского в Саратове. А победу в Великой Отечественной наша пропаганда с Промыслом Божиим не связывала и Бога благодарить не призывала. Что нужно делать сегодня, чтоб в сознании людей возникла связь?

— Вера в людях жила, и как раз в военные годы, и сразу после войны многие обращались к Церкви, в том числе и фронтовики, это неслучайно. Вера не всегда проявляла себя явно, но она давала силы тем людям, которые Господа имели в своем сердце, чтобы вынести невыносимое. Нам нужно сейчас об этом помнить; нужно, чтоб рядом с обелисками, вместо вечного огня, который, скорее уж, языческий атрибут, появлялись часовни, чтоб хотя бы лампадка горела там, где лежат погибшие воины. И вот, на Прохоровском поле построен храм, и в других местах сражений строятся храмы-памятники, Церковь служит панихиды и 9 мая, и 22 июня, восстанавливается институт военного духовенства, который тоже призван пробудить историческую память у сегодняшних воинов.

— Локальные войны и катастрофы происходят и сегодня, но они почему-то не объединяют народ, как объединяла Великая война. Тогда люди в тылу принимали к себе эвакуированных, даже если сами жили в тесноте страшной, а если сейчас в нашу квартиру беженцев приведут — как мы будем реагировать?..

— У нас нет общегосударственной цели, я говорю о национальной идее, или формуле, которая кратко бы выражала смысл бытия целого народа. До сих пор в России такие идеи и мотивации к бытию были. Сейчас же главный мотив — личное благополучие. Эта идеология доминирует в политике государства, что, безусловно, позволяет власти быть устойчивой, потому что кто же не хочет благополучия? Но благополучие Отечества на самом деле из личных благополучий не складывается. Идеология личного благополучия означает хаос. Каждый думает о себе, выискивает свою нишу, словом, выживает в одиночку, и это определяет поведение людей. Хотя на земле нашей всегда были подвижники — это люди, которые, например, наукой занимаются, это своего рода аскеты. Аскетизм бывает в науке, в творчестве бывает, там люди тоже забывают себя. Есть те сферы, где человек всего себя отдает. Есть волонтеры, подвижники милосердия. Есть замечательные священники. Ну а обыватели — если уж использовать такое слово — они сейчас формируют то поле, по которому судят о нашем времени как о лукавом, недобром.

Благополучие радости не приносит. Мы не живем в нищете сегодня, вокруг много людей, у которых всё есть, а вот радости бытия нет. Что-то тяготит, что-то удручает людей. И вот тут, может быть, надо вспомнить, что мы победили в страшной войне. Такие же люди, как мы, в ней победили. События, которые заставляли людей забыть о своем личном благополучии, отдать полностью все свои силы тому общему, к чему они призваны,— это то, что человека переворачивает, заставляет задуматься о смысле жизни, бытия.

— Неужели нужно большое горе, чтобы соединить и пробудить народные силы? Это какой-то духовный закон?

— Да, так было и, к сожалению, наверное, так и будет. Отнимаются милость и благодать, и тогда новые испытания, новые жертвы заставляют людей встряхнуться, вспомнить, сориентироваться. Так было и с ветхозаветным народом, если посмотреть его историю.

Либо должна быть очень выверенная добрая глубинная политика правителей земли нашей на то, чтоб людей объединять не только вокруг земного благополучия, но и вокруг духовно-нравственных ценностей, которые непреходящи. Если этому не будет уделено первоочередного должного значения, любые наши военно-патриотические мероприятия не выдержат испытания теми обстоятельствами, которые, наверное, грядут.

Если народ живет с Богом, он внутренне благополучен даже при жестоких внешних испытаниях. А как мы сегодня живем? Посмотрите на наши храмы — в Москве столько людей живет, а храмы в целом, даже в праздники, не считая Пасхи, Рождества и Крещения,— полупустые. 3–4 процента людей живут духовной жизнью, остальные живут жизнью мирской. В силу этого мы — легкая добыча для внешнего и внутреннего врага. Но, с другой стороны, у нас есть такое доброе наследие, что можно надеяться: если случится большая общая беда, народ, за который молятся такие славные предки, окажется непобедимым.

— Скажите как отец семерых детей: возможно ли в новом поколении пробудить эту боль, эту память и страх за будущее народа? Как это воспитывать, какими методами?

— Это должны быть, прежде всего, высокохудожественные произведения искусства. Это и театр, и кинематограф, это картины, книги. У нас дома большая фильмотека, и наши дети с удовольствием смотрят фильмы о войне, их любимый фильм — «Хроника пикирующего бомбардировщика». Я ведь сам служил в авиации, очень люблю ее и окормляю ее сейчас… Может быть, сайты, исторические клубы, какое-то живое общение с людьми, которые к этому имеют интерес и которым есть, что об этом рассказать. Но главное — воцерковленность семьи. Если говорить не только о собственной семье и не только о Православии — у нас ведь много разных народов — то это традиционное доброе духовное воспитание. Потому что во всех традиционных религиозных системах, существующих в России, доминирует любовь к Богу и ближнему. Людям религиозным свойственно беречь землю, хранить традицию и чтить память предков. Людям, глубоко укорененным в исламе и по-настоящему знающим Коран (я общался с такими людьми в Арабских Эмиратах, там ко мне как к православному священнику относились с величайшим уважением), совершенно не свойственна агрессия. Агрессивны те люди, которые называют себя мусульманами, но не знают основ своей веры, а знают, как сектанты, набор выдержек, оправдывающих чью-то сиюминутную политическую волю. В дореволюционной России ни один народ не потерял ни языка, ни самобытности своей, всё сохранилось — в отличие от последующего времени. Поэтому у нас есть тот опыт, те корни, обращаясь к которым можно вернуться к достойному бытию.

Беседовала Анна Афанасьева

Журнал "Православие и современность", №20 (36)