Сумасшедшая любовь

Продолжаем публикацию глав книги обозревателя «Российской газеты» Марии Городовой «Ветер Нежность», в основу которой легла ее переписка с читателями.

***

«Здравствуйте, Мария! В статье “Перед тем, как расстаться” Вы пишите о том, что любовь не победит болезнь, но победит смерть. Извините, я не согласен с Вами. Смерть уничтожает любовь, и уже ничего не исправить.

Родился я и вырос в деревне, и чем дальше живу, тем больше вспоминаю детство и юность. Свою первую любовь. Раньше, когда был моложе, все это казалось неважным, думал, что все впереди. А сейчас понимаешь, что, может быть, это и было самое главное в жизни.

Галя появилась у нас в деревне весной. Она была из города, сирота – где был ее отец, она не говорила, может, и сама не знала; сейчас думаю, он их бросил. Мама ее умерла, когда ей было 13, и она сначала попала в детский дом, а потом ее забрала к себе дальняя родственница – наша соседка Матвеиха. Галя была моложе меня на год и очень отличалась от наших, деревенских: застенчивая, с какой-то беззащитной ласковостью, а с другой стороны – строгая. Ребята сразу определили: “Недотрога”. Она была похожа на нашу речку: ровная, спокойная на поверхности, но с омутами, водоворотами, холодными ключами на глубине. Галя училась с моей сестрой Валентиной в одном классе, подружилась с ней и часто бывала у нас дома.

Помню, как мы втроем ездили в район покупать на отцовскую премию проигрыватель “Аккорд”, как там же и пластинку купили – Анна Герман “Один лишь раз сады цветут…” Мы эту пластинку потом заиграли “до дыр”. И вот на следующую весну, когда я заканчивал школу, прямо перед экзаменами у нас с Галей и закрутилась любовь. Тогда у молодежи одно развлечение было – танцы в клубе. Сейчас смешно вспоминать: клуб один на два села, народу набивалось много, свет завклубом не разрешала выключать, и мы, кто помоложе – ребята, девчонки, собирались на лавочках с одной стороны клуба, а с другой были заросли черемухи. Вот там, на пятачке между кустами черемухи, я однажды решился, пригласил Галю на танец – а что, музыку слышно.

Когда я ее в первый раз поцеловал, она вдруг расплакалась; помню, какими солеными показались мне ее слезы… С ней часто так бывало: вроде смеется, ямочки на щеках, глаза голубые, распахнутые, веселые – и вдруг из них слезы – как гроза ранним летом. Я ей говорил: “Ну что ты, я тебя в обиду никому не дам”. Помню, однажды вечером возвращались откуда-то и проходили мимо скамеек, где ребята сидели, и кто-то в нас шутя, несильно камнем пульнул, а потом и матерком – знаете, как в деревне? – хотя у нас очень чистые отношения были. Я тогда на всю компанию так накинулся, что Витьку, дружку моему, даже нос сломал – он мне потом это долго припоминал. Ну и мне досталось.

Экзамены в ту весну я, как ни странно, сдал хорошо, мать сделала мне направление от колхоза в институт, и в августе я уезжал. Галя, по-моему, не понимала, что мы расстаемся: вместе с сестрой помогала собирать меня в Москву. Помню, как мы ездили покупать мне костюм, помню, как мы все время почему-то хохотали, бесконечно обсуждали, как они будут приезжать ко мне, и только на вокзале, когда поезд начал потихоньку отходить, она все не хотела отпускать мою руку.

Приехали они с сестрой ко мне через полгода, привезли варенья-соленья – полные сумки. Я сразу пригласил друзей, сбежалась чуть ли не вся общага – шум, гам, гитары, песни, веселье, а они как-то потерялись – какие-то нескладные, немодные, закомплексованные. Так мы и не поговорили. Писать писем я тоже не умею: Галина мне писала, я читал, но что отвечать, не знал. Поступать в Москву, как собиралась, Галя не стала, хотя школу, как говорят, кончила с серебряной медалью: Матвеиху парализовало, и Галя устроилась работать на ферму.

На третьем курсе я понял, что хватит гулять, пора устраиваться: женился, потом родился сын, не до деревни было. Распределение получил с перспективой выезда за границу – тогда это, как понимаете, ценили. Другая жизнь закрутила. Потом второй раз женился, надо было кооператив строить, потом стенку покупали, машину – все как у людей. В деревню приезжал редко. Валентина писала, что Галя так на ферме и работает, потом она в управление перешла, но семьи так и не завела. Говорили, к ней сватался один, но она чего-то за него не пошла.

Однажды, помню, со второй женой по дороге на юг заехали в деревню на три дня, и я все хотел с Галиной как-то встретиться, чтоб по-человечески все было. Так она меня как будто избегала: в гости звали – не пришла. Валя сказала, что она странная стала. Ну, я все-таки ее у дома подкараулил, когда она с работы возвращалась. Так вот и встретились: вид у нее был поблекший, одета по-старушечьи, и глаза какие-то чужие, как будто выцвели, – неприятно, конечно, мне все это было видеть. Стоим, молчим, столько лет не виделись, а сказать нечего. Ну, я ей кассету Анны Герман протянул – специально купил, искал везде; она сначала не поняла, потом взяла, рассмотрела и вдруг как рассмеется мне прямо в лицо – видно, тогда уже у нее странности начались. Так и не поговорили – даже в дом не пригласила. Валя писала, что она потом и ее избегать начала.

Умерла Галина 12 лет назад, еще молодой. Валентина говорит, что сначала она пропадать стала, а так как друзей у нее особых не водилось, а время такое было, что колхозы все развалились, каждый сам выживал, как мог, то на это не обратили внимания. Потом дошли слухи, что она лечится – в психиатрической больнице – в соседнем районе есть у нас такая. Там она и умерла, в сумасшедшем доме. Говорят, ее могли и выписывать, она же небуйная была, но она сама не хотела.

Витек однажды в гостях был, заговорили о молодости, и он стал орать, что это я девку погубил, что я иуда, предатель. Но, Мария, посудите сами: кто по первой-то любви женится? Жизнь нас развела! Но ведь я все равно ее помню. Была б жива – какой разговор, помог бы: давно на ногах крепко стою, фирма своя. У меня была даже мысль Галин портрет заказать художнику, а то у меня даже фотографии ее не сохранилось. Приезжал в деревню, думал, может там, в доме, где они с Матвеихой жили, что-то да осталось, но там уже давно приезжие живут…

Сергей Н.».

Здравствуйте, Сергей! Непостоянство нашего человеческого сердца давно не новость. В Откровении апостола Иоанна Богослова Господь говорит такие слова: «Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою». Эти слова обращены не к отдельному человеку – к Ефесской Церкви, и сказаны они по очень серьезному поводу. Господь сначала хвалит эту Церковь за веру и твердость, а потом укоряет ее за утрату той горячей первохристианской любви к Богу и ближнему, которая была прежде. И сам факт того, что здесь возникает образ первой любви как мерила, как точки отсчета, что отступление от этого чистого, горячего чувства оценивается как падение – Господь говорит: «Вспомни, откуда ты ниспал, и покайся», – свидетельствует о многом.

Способность любить – это дар, и первой любви как раз свойственна самоотверженность, верность, желание не просто раствориться в другом, но даже саму жизнь отдать за любимого. Все это глупость, безрассудство, безумие с точки зрения здравого смысла, но на самом деле это чистое и бескомпромиссное следование заповеди любви. «Возлюби ближнего своего, как самого себя».

Это чувство знакомо, наверное, каждому. Кто-то способен жить так месяц, кто-то час или миг. Но потом, где-то в тех глубинах сердца, где живет наше «Я», это чувство преломляется через нашу любовь к себе – и вот мы уже ниспали. И это тоже знакомо каждому, поэтому я не берусь судить автора письма.

Уж очень часто мы, по слову митрополита Антония Сурожского, просто «лакомимся человеческими отношениями»: думаем, что любим, потому что испытываем к человеку какую-то симпатию, потому что нам с ним хорошо, но в основе лежит самолюбивое, «хищническое чувство», прямо противоположное заповеди любви. А раз нарушается Богом данный закон, то страдают все. И тот, кто, не выдержав крушения любви, гибнет в прямом смысле слова. И тот, кто, годами балансируя между тем, каким он мог бы быть и каким он стал, живет в этой губительной раздвоенности.

Спасибо за искреннее письмо.

Молитва из Канона покаянного ко Господу нашему Иисусу Христу

Владыко Христе Боже, Иже страстьми Своими страсти моя исцеливый и язвами Своими язвы моя уврачевавый, даруй мне, много Тебе прегрешившему, слезы умиления; сраствори моему телу от обоняния Животворящаго Тела Твоего, и наслади душу мою Твоею Честною Кровию от горести, еюже мя сопротивник напои; возвыси мой ум к Тебе, долу поникший, и возведи от пропасти погибели: яко не имам покаяния, не имам умиления, не имам слезы утешительныя, возводящия чада ко своему наследию. Омрачихся умом в житейских страстех, не могу воззрети к Тебе в болезни, не могу согретися слезами, яже к Тебе любве. Но, Владыко Господи Иисусе Христе, сокровище благих, даруй мне покаяние всецелое и сердце люботрудное во взыскание Твое, даруй мне благодать Твою и обнови во мне зраки Твоего образа. Оставих Тя, не остави мене; изыди на взыскание мое, возведи к пажити Твоей и сопричти мя овцам избраннаго Твоего стада, воспитай мя с ними от злака Божественных Твоих Таинств, молитвами Пречистыя Твоея Матере и всех святых Твоих. Аминь.