«Красота – это та среда, в которой человеку хорошо»

Светлана Вереш. 1966. Фото Д.С.Лихачева

– Светлана Васильевна, Вы считаете, что национальные и историко-культурные интересы, о которых все же упоминает законодательство по градостроительству, современными архитекторами не учитываются?

– Дело в том, что в России, как и в каждой стране, особый ландшафт, особая природа, в которой вырос наш народ. Так глубоко было в русских людях чувство вхождения в Божий мир, причастность ему, что все чувства человека в народной лирике целомудренно выражены через образы природы: зари, ноченьки, реки, березы, рябины. И всегда создаваемые города отвечали чувству природы, человек своими творениями подчеркивал ее красоту. Над горизонтом поднимались только колокольни и купола, никакое другое здание не могло быть выше. Очень важно, что существовали, вопреки расхожему мнению, строжайшие принципы строительства города. Город был связан с рельефом и, как правило, возводился на высоком берегу, там, где одна река впадает в другую. Это и Смоленск, и Киев, и Полоцк, и Псков. Благодаря самому устроению города, дух его сохранялся в веках, не исчезал. Киев никакие поляки не исказили. Это русский город. Так же, как и Смоленск. В этих городах чувствуешь себя как дома. И те принципы, по которым строились русские города, в значительной степени соответствовали тому, что было написано в Номоканоне византийском. Там все строго было расписано. Так что с религией мы восприняли и культурные традиции.

– Наше градостроительство имело не заимствованный, а созвучный греческому характер?

– Нет, не заимствованный. У греков то же сознание. Интересно, что когда Византии нужно было защищаться в VI–VII веках, она активно давала земли славянам вокруг себя, создавая тем самым себе защиту. В этот момент многие правила славянского мира переносятся в государственную византийскую юридическую систему. Таким образом, славяне в какой-то мере повлияли на византийское законодательство. А мы, в свою очередь, спокойно приняли положения Номоканона, тем более, что они так соответствовали нашему сознанию.

– Каковы же принципы построения русского города?

– Во-первых, для города выбиралось высокое место. Воздух незатесненный должен быть в городе. Замечательно вот еще что: так как природа играет огромную роль в жизни человека, принято было строить дома так, чтобы соседу не закрывать вид на красоту Божьего мира. Это записано было в Номоканоне (кстати, у нас этот свод законов назывался Кормчей). А если твой дом внизу, надо, чтобы дым не затягивало в окна вверху расположенного дома: сделай дымничек у себя. А ты, который наверху живешь, ничего вниз не сливай. Все это учитывалось. Город должен был быть прозрачным, проветриваемым, дома не должны были строиться ближе, чем на 12 стоп друг к другу (это около 10 метров). Эти правила создавали условия для благоприятного этического сосуществования людей.

– Получается, что люди, которые занимаются сейчас реконструкцией старых русских городов, не очень знакомы с этими принципами?

– Они, в первую очередь, забывают, что они живут в России. С Петра I повелось у нас строить города по голландскому образцу! Петербург построен по принципу регулярности, да и то в нем многие русские принципы сохраняются: на Адмиралтейство сходятся улицы все так, как они сходились всегда на собор. Но город этот не русский, и русским людям тяжело жить в таком городе. Герои Ф.М. Достоевского, которые не находят себе места, которые живут в состоянии внутреннего конфликта, – дети этого города.

– Как Вы думаете, в силу каких причин пренебрегают старыми градостроительными принципами? Недостаточная образованность, какой-то непреодолимый отрыв от традиции, а может быть, вообще стирание национального сознания? Или это просто каприз и бескультурье капитала?

– Не непреодолимый, а насильственный отрыв от традиции. А национальное сознание можно стереть, только «стерев» его носителя. Конечно, культурная традиция утрачена. Но внутри любой новой современной формации можно творить в соответствии с национальными принципами, которые издревле существуют в народе. Мне один молодой человек задал вопрос: «Как отразилось в архитектуре стремление Александра III вернуться к национальным традициям?» Я стала вглядываться в здания и поняла, что при нем была уже только стилизация. Некому было его поддержать. Революция приближалась, силы разрушения набирали обороты. Хотя можно создавать архитектуру любой эпохи, основываясь на данном каждому народу самобытном чувстве пропорции, пластики, чувстве линии, цвета. Ведь можно создавать и современную архитектуру, основываясь на эти позициях.

– Что Вы понимаете под развитием городской архитектуры? Ведь если некогда уже была найдена, так сказать, идеальная форма, идеальный образ города и отдельных элементов городской архитектуры, то тем самым развитию положен конец?

– Я понимаю под развитием именно развитие тех самых основ, которые заложены уже в городе. Я однажды с удовольствием просмотрела книгу об итальянской архитектуре. Все итальянские города разные. Венеция вся живописна. Она вся на цвете, на пластике построена. Флоренция вся графична, даже живопись ее – это, прежде всего, графика, очень точный рисунок. Боттичелли – это не то же, что Тициан. И вот современные здания во Флоренции, например, строятся в строгом соответствии с этими особенностями. Облик их графичен. Итальянцы – художники, конечно! Глубокое, тысячелетиями художественного творчества наработанное эстетическое чувство не позволяет им отойти от традиции.

– А почему мы не понимаем своего своеобразия, не дорожим им?

– Нас отучили. Нас долго убеждали в том, что мы должны свое сломать, забыть и быть, как Европа, а не сами по себе. Нет, конечно, национальная линия в архитектуре не исчезает еще и в XIX веке. Во многих провинциальных городках особнячки этого времени не стоят тесно друг к другу, есть усадебки такие. Эти пропорции, эта пластика, эта мягкость какая-то наша русская!.. Все в них улыбается. Вроде бы Европа, но… все переведено на русский язык. Между прочим, Россия никогда не боялась заимствований. Сложилось, например, понятие «русский ампир». Этот стиль был высоко оценен и в Европе, откуда сам пришел. В орнаменте мы можем увидеть любые мотивы – персидские, да какие угодно, но они все равно трактованы по-нашему.

– Переведены на русский…

– Переведены на русский… И это очень важно. Мы с жадным интересом всегда смотрели на все прекрасное, что находили во всем белом свете, брали то, что нам было симпатично, но делали по-своему.

– И сейчас это тоже возможно?

– Это необходимо. Слепо копировать чужую традицию не есть развитие архитектуры, это ее убийство, это потеря своей души. Стеклянные небоскребы, которые сейчас строят в Москве, искажают русское представление о том, что такое дом, что такое архитектура.

– Но, как Вы уже говорили, копирование древних образцов тоже не есть развитие, важно овладеть принципами, положить в основу современного строительства родную традицию. А как стоит подходить к строительству современных храмов? Здесь тоже должно быть развитие, а не древние образцы?

– Перевод богослужения на современный русский язык – тоже развитие? Я не уверена в этом. Храм крестово-купольный – образ вселенной, и в нем должна быть отражена Божественная иерархия. В архитектуре храма, в его росписях, богослужении соединяются Церковь Небесная и Церковь земная. Крестово-купольный храм сложился еще в Византии, продолжена традиция в Киевской Руси, а потом она ярко раскрылась в архитектуре Владимира. Раннемосковское зодчество продолжает развиваться в русле традиции владимирского зодчества. Это и должно лежать в основе храмового строительства. Стилизаций быть не должно, а в художественном ремесле должно быть воплощено национальное чувство пластики, пропорции и все, о чем мы уже говорили. Возьмите Соловецкий ансамбль. Это такая связь с небом и морем, такая величественная простота, такая могучая красота, которая есть в нашем народе огромном. Никакой другой народ не мог создать такую огромную страну, владеть ею, дать возможность всем народам жить своей жизнью, сохранить свои языки. Ну, кто еще это делал?

– А каким образом это сознание возможно привить современным архитекторам?

– Это не только сознание, это чувство художника. Недаром архитектурный факультет у нас всегда был в Академии художеств. Архитекторы должны быть художниками, не только инженерами. Они должны создавать художественный архитектурный образ. А он всегда у подлинного художника несет национальный отпечаток. И тогда ничего специально прививать не потребуется. Посмотрите на наши монастыри: ведь даже утилитарные сооружения выполнены красиво. И не намеренно, не чтобы было красиво, а просто по-другому не умели. Вот глубокое художественное чувство!

– Существует понятие категории памятников. С Вашей точки зрения, на месте второсортного памятника старины, не имеющего особого культурного значения и утратившего значение функциональное, можно возводить новые архитектурные шедевры?

– Конечно, бывает и просто безвкусица, отражающая какие-то невысокие реалии времени. Есть же салонное искусство в живописи, отражающее мелочные вкусы того времени. Если в памятнике нет связи с генеральной линией русского искусства, с его основными принципами, то на месте таких памятников можно, наверное, и построить новое. Но опять же, кто-то имеет право на это, кто-то нет. Если ты только деньги считаешь, тебе не место в культуре. Само отсутствие художественного чутья, о котором мы говорили, приводит к нелепостям. В русском религиозном искусстве не было традиции скульптурно изображать духовный мир. Почему? Это мир иной, не материальный, и изображен он должен быть нематериально. Икона и прозрачная фреска – это все только напоминание о материальном, они говорят прежде всего о том, что здесь присутствует духовный мир. И место иконы – в храме. Храм – это дом. У каждого храма ангел-хранитель. И когда икона в храме, она у себя дома, бережно хранимая. И вдруг… Мы, вопреки всем нашим традициям, ставим статую святого под открытым небом! Дождь, слякоть, снег, он в одиночестве, в этом холоде ночью стоит! Сил нет вынести это! Не было этого в России никогда.

– Но, наверное, и отношение к старине должно быть разумным. Вот венецианцы не имеют права подновить облупившуюся краску на фасадных окнах и даже заменить сгнившую сваю. Но так ведь не может продолжаться вечно?

– Венецианцы, конечно, правы в том смысле, что нужно очень бережно относиться к старине. Потому что произведение искусства отражает особенности эстетического понимания данного народа, в нем заложены основы, традиции. И, конечно, это нужно бережно хранить, потому что это воспитывает. Когда однажды у нас зашел разговор о том, что дом Пашкова в таком состоянии тяжелом, что, может быть, он будет разрушен, первая мысль, которая меня уколола, была: «На чем же воспитывать детей?!» Вот венецианцы молодцы. Но сваю все же можно заменить!

– Некогда деревянная Москва стала же белокаменной! Что, в таком случае, можно сказать об отношении наших предков к старине?

– А архитектура XVII века хранит традиции деревянного зодчества! Сохранилась та же планировка дома. Деревянный дом из каких частей состоял? Изба, сени, клеть. Изба – истба (истопка), где печка. Сени – потому, что нельзя войти с мороза в натопленное помещение. В клети летом могли жить, а зимой использовали ее в качестве кладовки. Клеть потом преобразилась в повалушу – место, где мужчины пировали, где хозяин принимал своих гостей. Клеть была мужская половина дома, а изба – женская и детская. С 30-х годов XVII века начинается каменное строительство. Вот начинается уже это «как в Европе». Но структура дома, жилья все та же: изба, сени, клеть. Строят из камня, чтобы избежать пожаров, но прекрасно понимают, что чувствует себя человек в деревянном и в каменном помещении совсем не одинаково. Поэтому всегда строили деревянные теремочки наверху. До сих пор сохранились такие дома: низ каменный, верх – деревянный. Внизу были лавки, хозяйственные помещения, там работали, но не жили. Спали только в деревянном втором этаже. Вот отношение наших предков к старине: новое, но на основе родных традиций.

– Архитектура, может быть, более наглядно, чем другие сферы деятельности человека, отражает процесс глобализации. Внешний облик людей и их жилищ становится все более интернациональным и безликим. У Вас достаточно оптимизма? Вы верите в возможность остановить этот процесс?

– А остановка этого процесса уже начинается. Против глобализации, обезличивания протестуют все народы. Даже европейцы начинают понимать это. Глобализация, обезличенная цивилизация к культуре никакого отношения не имеют. Культура обязательно национальна, культура духовна. А то, что сейчас называется массовой культурой, это не культура, это перечеркивание иерархии ценностей, на которой стоит культура. На протяжении всей истории человечества бережно строилась культура, которая создавала благоприятные условия для духовной жизни человека. Всегда большое значение придавалось красоте. Красота спасет мир! Понимание этого лежит в основе всех великих культур. Красота – это созидание, это гармония, это та среда, в которой человеку хорошо. А сейчас… У меня долго не было телевизора, а тут мои дети мне его подарили. Я начала смотреть и с ужасом поняла, что он вливает в подсознание, воспитывает отношение к человеку как к мишени: можно убить его, надругаться над ним, предать. Человеческая личность никакой цены больше не имеет! Это страшно! И если называть вещи своими именами, это – сатанизм.

Человек создан по образу и подобию Божию, создан ради созидания этого мира, жизнь должна быть устроена так, чтобы человек мог наследовать Небесный Иерусалим. И нет ничего хуже нивелировки, смешения культур, перечеркивания того богатства, которое внес каждый народ в мировую культуру. Русским чувство красоты каждого народа, его своеобразия было всегда глубоко симпатично. Недаром на территории России сохранились самые малые народы, со своим языком, своей культурой. В этом тоже особенность нашего православного народа; это сознание, что «Господь всем хочет спастися и в разум истины придти». Какая же тут может быть глобализация? Но процесс понимания того, что происходит, начался. Людям хочется защищать свои национальные традиции, бороться за свое своеобразие. Жить внутри этого разнообразного мира можно только как в родной семье, не в ущерб другим.