Рабыня

Продолжаем публикацию глав книги обозревателя «Российской газеты» Марии Городовой «Ветер Нежность», в основу которой легла ее переписка с читателями.

***

Жили мы тогда в маленьком городке, и мою девочку, мою Веронику, с семи лет я воспитывала одна: дочка и зять погибли в аварии. Жили мы скромно, но я делала все, чтобы внучка не чувствовала себя сиротой: со второго класса водила ее в музыкальную школу, потом на танцы, курсы английского языка. Школу она закончила хорошисткой и поступила в музыкальный колледж у нас в областном центре.

До сих пор не могу себе простить, что отпустила внучку одну в большой город. Там они сняли с подружками комнату: общежития в колледже на них не хватило. Вот одна-то из подружек, Анжела, более пробивная, чем моя, и познакомилась с этим парнем, Кириллом. Кирилл жил богато, часто бывал за границей и обещал девчонкам их туда пристроить поработать. В гостиничный сервис, как он сказал. Однажды после летней сессии Вероника приехала домой вся радостная, взволнованная: “Все, – говорит, – бабуля, решено: еду на лето работать вот в этот отель”. И показывает книжечку, а там такие красивые фотографии: пляж, золотой песок, голубое море, бассейны, комнаты, как во дворце, и сам отель, белый, как корабль… А внучка рассказывает: “Кирилл поможет все устроить, он говорит, что у меня хорошие перспективы”.

Первой уехала Анжелка. Из аэропорта она позвонила, сказала, что все отлично, ее встретили; а потом уже и Вероника вылетела. Когда Вероника не позвонила ни через неделю после прилета, ни через две, сердце мое почувствовало неладное, я стала набирать телефоны отеля из этой книжечки, но там или не отвечали, или ничего не знали ни про Веронику, ни про Анжелу, ни про этого Кирилла.

Потом Вероника рассказала, что в аэропорту ее встретили двое вежливых, хорошо одетых мужчин, помогли ей получить багаж, посоветовали позвонить домой, чтоб там не волновались, потом забрали паспорт, сказали – для оформления рабочей визы, накормили в ресторане, а когда стемнело, посадили в такси. Больше она их не видела. А дальше начался кошмар. Ночью девочку мою долго куда-то везли, а когда она начала беспокоиться, избили, раздели, забрали телефон, вещи и в конце концов едва живую бросили в какой-то подвал. Когда пришла в себя, на ломаном русском объяснили, кем она теперь будет работать, сказали, что бежать бесполезно: у них все куплено, и пригрозили, что если не будет слушаться, убьют – и ее, и меня. Они и про меня знали.

Мария, пишу Вам, а у самой сердце разрывается и от боли, и от чувства вины. Сколько же страданий перенесла моя девочка! Мне она ничего не рассказывает, только то, что следователю говорила, а я и не лезу расспрашивать, понимаю, что лучше бы ей весь этот ужас забыть. Однажды, правда, когда плакала, у нее вырвалось, что там, в плену, несколько раз думала о самоубийстве, но ничего не сделала – боялась за меня. Говорит: “Бабуль, я там глаза закрывала и думала: не может быть, что это происходит на самом деле; вот проснусь – и все будет как раньше, и я с тобой, дома”. Там в плену их было пятеро, но девушки менялись – одних привозили, других вывозили, общаться между собой им не давали. Некоторых, говорит, подсаживали на наркотики: чай какой-то странный давали.

Через три месяца, когда я уже подала в розыск, внучка смогла убежать. У нее поднялась температура, и она уговорила охранника сходить за лекарством – он, видно, представить не мог, что она убежит, так она вся горела. Веронике повезло, ей почти сразу попалась машина туристов, и они отвезли ее в консульство.

Мария, не могу передать Вам словами, с какой радостью я ехала в Москву встречать ее живой-здоровой. Но когда я увидела ее в аэропорту, сердце кровью облилось: моя девочка, всегда такая светящаяся, открытая и радостная – ее и называли-то всегда Вероничка, – была как запуганный зверек. Долго она потом еще просыпалась ночами и вскрикивала, долго боялась, что хозяин выследит и убьет – и меня, и ее. На улицу стыдилась выходить. О том, чтобы вернуться в колледж, не могло быть и речи. Из родного города нам пришлось уехать, хотя мне это трудно было – все-таки вся жизнь там прошла. Когда уезжали, соседка, с которой я всем делилась и которая мне помогала, когда мы искали Веронику, сказала: “Правильно, Антоновна, что уезжаете: там твою внучку никто не знает; может, какой-нибудь и найдется, женится на ней – чего не бывает…” Зло так, недобро сказала, а потом: “Покаяться ей надо, Антоновна, покаяться!”

И так мне, Мария, больно и обидно от этих ее слов стало. В чем, скажите, виновата моя девочка, что по ней так жизнь прошлась? В том, что доверчивая была? Наивная? И что же ей теперь, когда она так настрадалась, и счастье не положено? Что ж ей теперь, и любви не достанется?

Мария, поймите, при внучке я стараюсь не плакать, держусь, наоборот, что-нибудь веселое ей рассказываю, а то она и смеяться-то разучилась, но очень трудно мне от этих мыслей. Ночью не сплю – лежу, думаю, и так мне хочется, чтобы все у нее образовалось, чтобы она оттаяла, чтобы человек хороший нашелся, чтобы детки у них пошли, а я бы их нянчила…

Анна Антоновна».

Здравствуйте, дорогая Анна Антоновна! Вы вырастили сильную и мужественную внучку, она смогла не сломаться, столкнувшись с циничным обманом, предательством, насилием, выжила в нечеловеческих условиях рабства и сумела вырваться на свободу – не всем такое дано. Неудивительно, что после всего, что ей выпало, не столько тело, сколько сама ее душа нуждается в уврачевании. У святителя Игнатия (Брянчанинова) есть такие слова: «Во время напастей не ищи помощи человеческой. Не трать драгоценного времени, не истощай сил души твоей на искание этой бессильной помощи. Ожидай помощи от Бога: по Его мановению в свое время придут люди и помогут тебе».

Теперь о покаянии, к которому так строго воззвала Ваша соседка. Есть какая-то ошибка, заблуждение в том, как иногда воспринимают это таинство. Покаяние – это не милицейское дознание, не выявление степени виновности и уж ни в коем случае не определение подсудности человека – нет тут такого, да и быть не может.

Епископ Афанасий (Евтич), известный иерарх и богослов Сербской Православной Церкви, пишет, что исповедь-покаяние – это раскрытие себя перед Богом. И вспоминает слова из псалма 101, которые легли в основу песнопения «Молитву пролию ко Господу…» из молебного канона ко Пресвятой Богородице (творение Феостирикта монаха).

«Молитву пролию ко Господу…» – вдумайтесь, как будто у тебя есть кувшин грязной воды, и ты выливаешь его перед Богом. И дальше: «И Тому возвещу печали моя, яко зол душа моя наполнися, и живот мой аду приближися», – то есть человек чувствует, что провалился до глубины ада и поэтому открывает себя перед Богом.

«…и молюся яко Иона: от тли, Боже, возведи мя» – и молюсь, как Иона-пророк, провалившийся во чрево кита, чтобы Бог возвел меня от гибели, от тления.

И дальше владыка Афанасий поясняет: «Исповедь – раскрытие истинного человека. Иногда даже нам, православным христианам, кажется, что покаяние – некий “долг” человека, который нам “следует исполнять”. Но нет, это слишком низкое понимание исповеди. А исповедь подобна тому, о чем рассказывала мне одна русская старушка, которая стерегла маленького внука. За какие-то проделки она его отшлепала по рукам; он ушел в угол и с обидой плакал. Она на него больше внимания не обращала, а работала дальше. Но наконец внук приходит к ней: “Бабушка, меня вот тут побили, и у меня здесь болит”. Бабушка так этим обращением растрогалась, что сама заплакала. Детский подход победил бабушку, потому что внук открылся ей». Человек так устроен, что вот такое, сыновье, предстояние перед Богом, такое раскрытие перед Ним легче всего дается, когда он в скорбях. И Бог в ответ на такой призыв человека врачует его душу – неслучайно таинство покаяния называют «духовной врачебницей».

В 1931 году в Париже Николай Бердяев, откликаясь на волну самоубийств, прокатившуюся в среде русской эмиграции, пишет статью «О самоубийстве» – работу очень яркую: уж слишком больная была тема. Статья эта, к сожалению, недооценена, она как бы затерялась среди фундаментальных трудов мыслителя. А зря! Это осмысление опыта тех, кому довелось жить на сломе эпох, кто не раз переживал кризис потери себя.

«Бывают внешне благополучные эпохи, – пишет Бердяев, – когда во времени есть устойчивость, и всякий естественно занимает в нем прочное положение. Но бывают эпохи катастрофические, когда во времени нет устойчивости и прочности, когда не на что опереться, когда почва колеблется под ногами. И вот в такие эпохи… прочность и крепость человека определяются лишь его духовной вкорененностью в вечности. Человек сознает, что он принадлежит не только времени, но и вечности, не только миру, но и Богу. В такие эпохи раскрытие в себе духовной жизни есть вопрос жизни или смерти, вопрос спасения от гибели. Удержатся лишь те, которые раскроют в себе большую духовность».

Или еще: «Жизнь требует огромных духовных усилий… Нужны личные духовные усилия, чтобы устоять в буре и не быть снесенным ветром».

Дорогая Анна Антоновна, сил Вам, помощи Божией.

Из канона ко Пресвятой Богородице, читаемого во всякой скорби душевной и обстоянии

(Tворение Феостирикта монаха)

Песнь 6

Молитву пролию ко Господу, и Тому возвещу печали моя, яко зол душа моя исполнися, и живот мой аду приближися, и молюся яко Иона: от тли, Боже, возведи мя.

Смерти и тли яко спасл есть, Сам Ся издaв смерти, тлением и смертию мое естество ято бывшее, Дево, моли Господа и Сына Твоего, врагов злодействия мя избaвити.

Предстaтельницу Тя живота вем и хранительницу тверду, Дево, и напaстей решaщу молвы, и налоги бесов отгоняющу; и молюся всегда, от тли страстей моих избaвити мя.

Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу. Яко стену прибежища стяжaхом, и душ всесовершенное спасение, и пространство в скорбех, Отроковице, и просвещением Твоим присно радуемся: о, Владычице, и ныне нас от страстей и бед спаси.

И ныне и присно и во веки веков. Аминь.

На одре ныне немощствуяй лежу, и несть исцеления плоти моей: но, Бога и Спaса миру и Избaвителя недугов рождшая, Тебе молюся, Благой: от тли недуг возстaви мя.

Молитва из канона ко Пресвятой Богородице

Царице моя преблагaя, надеждо моя Богородице, приятелище сирых и странных предстaтельнице, скорбящих рaдосте, обидимых покровительнице! Зриши мою беду, зриши мою скорбь, помози ми яко немощну, окорми мя яко странна. Обиду мою веси, разреши ту, яко волиши: яко не имам иныя помощи разве Тебе, ни иныя предстaтельницы, ни благия утешительницы, токмо Тебе, о Богомaти, яко да сохраниши мя и покрыеши во веки веков. Аминь.

К кому возопию, Владычице? К кому прибегну в горести моей, aще не к Тебе, Царице Небесная? Кто плач мой и воздыхaние мое приимет, aще не Ты, Пренепорочная, надеждо христиан и прибежище нам грешным? Кто пaче Тебе в напaстех защитит? Услыши убо стенание мое, и приклони ухо Твое ко мне, Владычице Мaти Бога моего, и не презри мене, требующаго Твоея помощи, и не отрини мене грешнаго. Вразуми и научи мя, Царице Небесная; не отступи от мене раба Твоего, Владычице, за роптaние мое, но буди мне Мaти и заступница. Вручаю себе милостивому покрову Твоему: приведи мя грешнаго к тихой и безмятежней жизни, да плaчуся о гресех моих. К кому бо прибегну повинный аз, aще не к Тебе, уповaнию и прибежищу грешных, надеждою на неизреченную милость Твою и щедроты Твоя окриляемь? О, Владычице Царице Небесная! Ты мне уповaние и прибежище, покров и заступление и помощь. Царице моя преблагaя и скорая заступнице! Покрый Твоим ходатайством моя прегрешения, защити мене от враг видимых и невидимых; умягчи сердца злых человек, возстающих на мя. О, Мaти Господа моего Творца! Ты еси корень девства и неувядаемый цвет чистоты. О, Богородительнице! Ты подaждь ми помощь немощствующему плотскими страстьми и болезнующему сердцем, едино бо Твое и с Тобою Твоего Сына и Бога нашего имам заступление; и Твоим пречудным заступлением да избaвлюся от всякия беды и напасти, о пренепорочная и преславная Божия Мaти Марие. Темже со упованием глаголю и вопию: радуйся, благодатная, радуйся, обрадованная; радуйся, преблагословенная, Господь с Тобою.