Уникальность против безликости

Девушка в длинной юбке и платке, юноша с потускневшим взглядом – складывается впечатление, что все молодые люди в Церкви именно такие. Неужели церковная жизнь действительно лишает людей индивидуальности и делает их похожими друг на друга?

На Иринарховском крестном ходе. Фото: Сергей Воронин

Многих образ «серенького» молодого человека отталкивает от Церкви. Создается стереотип, что вера – это одни запреты и молитва с утра до вечера, это жизнь, лишенная ярких и неповторимых красок.

Угроза потери своей индивидуальности с приходом в Церковь, своих многочисленных и разносторонних интересов отпугивает многих. Глядя со стороны, парень или девушка думают, что в Церкви все одинаковые. Так существует ли на самом деле эта проблема – обезличивание молодого человека в Церкви? Или, возможно, молодые люди, которые выглядят со стороны потерявшими индивидуальность, сами чего-то недопонимают и напрасно так резко меняют свою жизнь, становясь похожими друг на друга? И можно ли «украсить» веру, привнести в нее немного нетрадиционного прочтения, столь любимого молодыми людьми?

Алиса Захарова

ГЛАВНОЕ – ОТКРЫТЬ В СЕБЕ ОБРАЗ БОЖИЙ

НЕТ ЗРИТЕЛЯ – НЕТ И ЛИЧНОСТИ

Для людей европейской расы все китайцы похожи друг на друга, что называется, на одно лицо. И нужно некоторое усилие, чтобы определить индивидуальность каждого. Но если оказаться среди китайцев, то через некоторое время будешь не только отличать одного от другого, но и видеть малейшие их особенности, о существовании которых даже не догадывался, а скорее, по неведению, отказывал китайцам в индивидуальности.

Похожая проблема может встать перед любым человеком, всматривающимся в жизнь какого-либо сообщества людей. Первая мысль – все одинаковые, а значит, неинтересные. Это отчасти верно: все соблюдают одни и те же правила, часто их слова, манера поведения, стиль одежды также кажутся очень схожими.

Однако если ты смотришь на кого-то, нужно быть готовым к тому, что кто-то посмотрит и на тебя. И, скорее всего, этот взгляд будет не менее требовательным, чем твой. Поэтому, вглядевшись в некое сообщество людей, скажем Православную Церковь, и увидев его как некую однообразную массу людей, нужно приготовиться к тому, что у этой массы вдруг появятся глаза, и на тебя тоже будет устремлен очень внимательный и зоркий взгляд.

Автор данного вопроса, смотря из мира на Церковь, увидел «серых» молодых людей, но если мы (церковные люди) смотрим из Церкви на мир, то, как это ни покажется странным, видим то же самое. Как такое может быть? Наверное, потому, что понятие индивидуальности, как условная противоположность «серости», в светском обществе и в Церкви трактуется по-разному.

По понятиям современного нам мира отличие одного человека от другого складывается из разных, иногда противоположных и конфликтующих друг с другом проявлений личности. Как человек себя выражает, как его видят другие и, что самое главное, как его оценивают, – это и есть индивидуальность. В этом смысле жизнь современного человека можно считать своеобразным долгоиграющим перформансом. Нет зрителя – нет и личности. Но зрителем должен быть такой же, равный, перед которым можно слукавить, выдавая себя за то, чем на самом деле не являешься.

УПРЕК В ИНАКОВОСТИ – ЛУЧШАЯ ПОХВАЛА

Христианин, наоборот, ищет свою индивидуальность не вне себя, а внутри, как бы пытаясь различить в самом себе свою душу, увидеть ее непохожесть, познакомиться с ней, полюбить ее и – самое главное – почувствовать ответственность за ее (свое) положение в вечности. И зрителем по отношению к человеку-христианину является Бог. И когда человек, пришедший в Церковь, встает перед божественным взором, то все лишнее, не имеющее отношения к его личности, душе, постепенно исчезает, как бы «засвечивается». Только человеческая душа может быть источником света для окружающих, она является образом Божиим, которым Господь наделил каждого из нас. Величие этого образа, его неповторимость и индивидуальность открываются в Церкви в новообращенном христианине. Для стороннего же наблюдателя, действительно, может показаться, что человек охладел ко всему, кроме длинных монотонных служб и стояния в душном храме. Возникает странный парадокс: человек нашел самого себя, стал наконец-таки личностью, а окружающие говорят, что он потерял свою индивидуальность, как бы «стерся» из их мира.

Вообще-то христианам не привыкать слышать в свой адрес обвинения в нелюдимости и инаковости. И это, на самом деле, лучшая похвала. Даже апостолы скоро стали изгоями в среде собственного народа. В современной Церкви мир готов с одержимостью искать любой порок. «Не любите мира, ни того, что в мире» (1 Ин. 2, 15), – предупредил христиан апостол Иоанн на заре христианской эры. И показаться какими-то другими, более понятными миру, как это безуспешно и катастрофично для себя пыталась делать западная Церковь, христиане просто не могут. Проблема не в них, а в мире: «Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими. Мир потому не знает нас, что не познал Его» (1 Ин. 3, 1).

Однако справедливости ради надо признать, что, возможно, описанная проблема и существует, когда молодой человек, серьезно придя в Церковь, отбрасывает (иногда с подлинным омерзением) все то, чем он жил раньше. Музыка, одежда, книги, круг общения – все это становится неинтересным слишком резко, почти мгновенно, что и пугает близких и друзей. «Ты даже лицом изменился», – порой с ужасом восклицают они. Но невозможно держать в одной ладошке и уголек, и лед, что-то должно или потухнуть, или испариться. Проблема, скорее, в другом. Когда человек (и тут уже неважно, сколько ему лет), скажем так, закрепится в христианском мироощущении, он может хотя бы попытаться, не изменяя своим новым принципам, попробовать найти некий понятный язык для общения с оставшимся по ту сторону церковной ограды другом. И тут уже ответственность в большей степени лежит на христианине. Насколько он со Христом, насколько чище в нем найденный образ Божий, настолько как бы понятнее и различимее для другого его новые «черты лица». У Клайва Стейплза Льюиса есть последний, самый интересный, но и самый непонятный роман «Пока мы лиц не обрели». Это роман-притча, точнее пересказ мифа, но, как всегда у Льюиса, с тонким, но ясным христианским содержимым (как в «Хрониках Нарнии»). Так вот, там есть одно знаковое место и такие слова: «Пока мы не обрели лиц, как они могут встретиться с нами лицом к лицу?». Вместо «они» вставляем «люди вне Церкви», и тогда уже нам, христианам, есть над чем поразмышлять: почему «они» не различают наших лиц и что нужно сделать нам, чтобы встретиться с «ними» лицом к лицу?