Литургическое богословие. Коллизия или коллапс?

В частности, снова поднимается вопрос о смысле и сущности литургии Преждеосвященных Даров (ЛПД). Со своей стороны попытаемся с Божией помощью обозначить проблему и акцентировать внимание на отдельных моментах Преждеосвященной литургии для усвоения традиционного взгляда, в надежде на то, что эта тема будет впоследствии более подробно раскрыта на страницах журнала «Благодатный Огонь».

Тема отнюдь не нова. В ХХ веке этот вопрос рассматривался такими богословами, как проф. Н.Д. Успенский «Коллизия двух богословий в исправлении русских богослужебных книг в XVII веке» и проф. И.А. Карабинов «Св. Чаша на Литургии Преждеосвященных Даров». Различие богослужебных практик, описываемые в этих работах, на протяжении веков является ни чем иным, как литургическим отражением разных богословских взглядов на сам предмет пресуществления Святых Даров.

Итак, главный вопрос состоит в том: можно ли считать, что вино, через погружение в него Святого Агнца, пресуществляется в Кровь Христову? Возможно ли пресуществление только лишь от соприкосновения с Телом Христовым?

Согласно существующей православной литургической практике, если взять простую воду, то освящение её возможно совершить без молитв просто вливанием в неё святой воды, но… здесь никакого пресуществления (т.е. изменения сущности) не происходит, вода остается водою. Освящение в православном понимании – это не пресуществление. Так же можно поступить и с елеем. Пресуществление же хлеба и вина в Тело и Кровь Христову, именно как изменение сущности, происходит только во время Евхаристического канона на полной литургии после соответствующих молитв Церкви через призывание Святого Духа (эпиклезис).

К сожалению, появились либеральные богословы, которые в принципе отрицают пресуществление Святых Даров, как таковое. Действительно, идея претворения в Кровь влитого в Чашу вина от соприкосновения его с освящённым Агнцем получает свою «лигитимность» только при отрицании пресуществления (изменение сущности) хлеба и вина в Тело и Кровь Христову. Полная несостоятельность этого мнения, т.н. «воипостазирования», была показана в богословских статьях прот. Вадима Леонова и свящ. Даниила Сысоева в прошлых номерах журнала «Благодатный огонь» (№ 14, 15).

В церковном Предании нет ни одного соборного определения, утверждающего, что вино становится Кровью Христовой от соприкосновения с Агнцем. Если бы подобная идея была истинной, то можно было бы положить простой хлеб в Чашу с Кровью Христовой, и он стал бы Телом Христа без каких-либо молитв. Тогда получается, что и частички, вынутые за здравие и упокоение, которые священник ссыпает в Чашу в конце полной литургии, тоже становятся Телом Христовым. Странное богословие, не правда ли? Зачем тогда их ссыпать после причащения мирян, а не до? Ведь можно было бы тогда ими и причащать. Это уже напоминает какую-то магию. Все получается как в сказке про Золушку или какого-нибудь Гарри Поттера – прикосновение волшебной палочкой превращает тыкву в карету и т.д. А если случайно муха попадёт в Чашу (такие ведь случаи оговариваются «Известием учительным») тогда что?… это тоже станет Телом Христовым?

В Служебнике ясно говорится: «Известно также будет тебе, иерей, что если случится быть большому количеству причастников, то никак не дерзай (по недостатку в святой чаше Божественной Крови или Тела) доливать вино или всыпать простой хлеб в чашу, иначе тяжко согрешишь и подпадешь извержению из сана. В таком случае повели не причастившимся подождать до следующего утра и, отслужив утром, причасти их. Или, взяв из кивота Божественные Таины, хранящиеся ради больных, всыпь их в святую чашу и причасти по обычаю» («Известие учительное»).

Основной смысл ЛПД – не в претворении вина в Кровь Христову вложением Агнца, а совершенно в другом. Блж. Симеон Солунский пишет в 57-м ответе: «Преждеосвященные Святейшие Дары через молитвы ничего не получают, ибо освящены; ибо это доказывают сами молитвы, читаемые на преждеосвященной литургии, потому что оне содержат в себе моления и ходатайство о нас через предлежащие страшныя таинства: тело и кровь Единородного, (моления), умилостивляющия Бога Отца и делающие нас способными к причащению общения Христова… из входов один вечерний (т.е. означающий тоже, что и на вечерни), другой – когда дары переносятся на трапезу, чтобы мы, смотря на них и покланяясь им, освятились через воззрение на Христа благодатию Его».

Также очевидно, что кульминация литургии никак не может происходить после возгласа «Преждеосвященная Святая святым». В этот момент литургии уже предлагается верным приступить к причащению. По сути это уже конец литургии.

Проф. Успенский пишет, что раньше во многих местах Агнец не напоялся Кровью. Вопрос: тогда как может «жертва тайная совершена дориноситься», когда Агнец Кровью не напоен, а в Чаше простое вино? Как может входить Царь Славы, когда в руках у священника только одно Тело Христа? И как после этого диакон может возглашать «прием я (т.е. Преждеосвященные Дары) во святый и пренебесный и мысленный Свой Жертвенник», когда Крови Христовой вообще нет? Утверждение, что «где Тело – там и Кровь», никак не может быть принято в рассмотрение, как имеющее позднее латинское происхождение, и будучи совершено бездоказательным. Зачем, спрашивается, тогда вообще использовать в литургии вино? И тогда почему бы не сказать, что где Тело, там и Кровь, там и Кости? Однако Костей нет, и прп. Максим Исповедник объясняет почему. Естественно, что впоследствии стали везде напоять Агнец Святой Кровию, исправив при этом вкравшиеся литургические ошибки, каковых, как известно, в истории было не мало. Уже сам факт напоения Агнца Кровью говорит о том, что в Чаше простое вино, иначе для чего тогда вообще его напоять? В чем тогда смысл приготовления Ангца на полной литургии, если на ЛПД совершается претворение?

Можно, конечно, предположить, что Святая Кровь, которой напоен Агнец, растворяется в вине. Но тогда речь может идти лишь о концентрации Крови в вине, но не о претворении самого вина в Кровь. Молекулы Св. Крови, испаряясь, присутствуют и в воздухе в некоторой концентрации. Но разве этого достаточно для причащения? Ясно, что нет.

Под «освященным вином» в Чаше в «Изъявлении о неких исправлениих в служении Преждеосвященныя литургии» подразумевается просто благословленное вино. Также и у блж. Симеона Солунского, находящееся в Чаше вино нигде не называется Кровью, как пытаются в этом упорно убедить нас либеральные литургисты, но только освященным вином.

Об этом говорится и в Служебнике, в котором строго запрещается потреблять вино из святой Чаши до потребления Святых Даров: «Диакон же тогда из Чаши не пиет, но по заамвонной молитве и по потреблении оставшихся частиц Святых Таин (Аще же служит един иерей без диакона, и той, по причащении Святых Таин, из Чаши не пиет, но по совершении литургии и по потреблении Святых Таин. Ибо аще и освященно есть вложением Частицы, но не пресущественно в Кровь божественную, понеже над ним словеса священия не чтошася зде, яко бывает в литургиях Василия Великого и Иоанна Златоустаго)» («Изъявление о некиих исправлениих в служении Преждеосвященныя литургии»).

Отсюда – и проблема причащения младенцев до 7 лет, которым частичка Тела Христова не преподается. Если в Чаше только освященное вино, то разве будет это являться причащением для младенцев? Разумеется, нет. И нет никаких проблем причастить младенца в субботу или воскресенье, когда совершается полная литургия.

Тогда для чего вообще нужна Чаша в ЛПД, задают вопрос либеральные мыслители? Ответ: для того, чтобы затвердевшие Святые Дары могли размокнуть в вине и стать приемлемыми для причащения, а также для удобства причащения по аналогии с полной литургией: «Егда же от чаши пиеши, или диакону подаваеши, ничтоже глаголи: ибо тамо простое есть вино, а не Владычняя Кровь, точию церимониялнаго ради обиходу употребляема бывает, вместо полоскания уст» (Требник свт. Петра Могилы).

Поэтому, если кто-либо когда-либо и считал, не имея на это соборных определений, на уровне личного мнения или местного обычая, что в Чаше вино автоматически становится Кровью от соприкосновения с Агнцем, то это является не свидетельством коллизий богословских мнений, а скорее напоминает самый настоящий коллапс литургического богословия.