Разумное наказание, молитва и любовь людей воспитывает

Мы начинаем разговор на тему номера с протоиереем Сергием Правдолюбовым — настоятелем московского храма Троицы Живоначальной в Троицком-Голенищеве, профессором и магистром богословия Московской Духовной Академии. О. Сергий — наследник старинного священнического рода Правдолюбовых. Его прадед по линии отца, протоиерей Анатолий Правдолюбов, был расстрелян 23 декабря 1937 года. Трое сыновей о. Анатолия, два священника и мирянин, также отдали свои жизни за Христа. В 2000 году они были прославлены в лике новомучеников. Его отец — протоиерей Анатолий Сергеевич Правдолюбов — был арестован и претерпел заключение в Соловецком лагере особого назначения и на материке в течение пяти лет. По линии матери дедушка отца Сергия, протоиерей Михаил Дмитрев, был расстрелян 2 декабря 1937 года в г. Рязани. Племянник о. Михаила, Евгений Дмитрев, пострадал в г. Перми. Они также были прославлены в лике святых в 2000 году. Кроме шести самых близких родных за веру пострадали еще пятеро других родственников отца Сергия — как священников, так и мирян. Всего из рода Правдолюбовых к лику святых Церковью причислено 11 человек.

— Первое, что мне вспоминается, когда об этом заходит речь, замечательные слова владыки Феофана Затворника в книге «Путь ко спасению». Там есть совершенно замечательные слова о детстве и юности любого человека, и надо сказать, что юность для человека пострашнее детства. То, что по поводу детей и детского наказания говорил Феофан Затворник, должно быть полезно знать всем. Он говорил, что мы должны воспитывать ребенка в довольно суровых условиях — не разнеженности, не баловства, а наоборот, в аскетичности и строгости, которые бы приучали человека переносить некие лишения, в частности, холод, когда не очень натоплено в доме (Феофан Затворник жил в XIX веке). Владыка говорил о том, что человеку в детстве крайне необходима закалка, что он должен быть научен укрощать себя сам, чтобы потом в зрелом возрасте уметь справиться со своими страстями.

Когда я прочитал эту книгу в юности, мне казалось, что это очень уж сурово! Но я хорошо помнил правила жизни своего отца: строгий суровый пост, как в Типиконе преп. Саввы Освященного — сухоядение, так сухоядение, нельзя рыбу, хоть умри, нельзя, даже школьникам, с семи лет. И я очень благодарен ему за такую школу суровости и твердости в соблюдения устава, она была рассчитана на всю дальнейшую жизнь: ведь в старости человеку так трудно совершать хоть какие-то подвиги!

— Такая установка в воспитании детей очень правильная.

— По поводу наказания ребенка. Само слово «наказание» в славянском языке имеет смысл обучения — это не карающий меч, это не правосудие, которое требует боли, это «научение». Наказание должно держать человека в рамках, направлять его в нужную сторону.

Известны разные системы воспитания в разных культурах, когда ребенку позволяется всё, — с этим я категорически не согласен!

По своим наблюдениям скажу, что ребенок — психолог высшего класса, взрослых он знает лучше их самих, он все время испытывает нас, хочет найти преграду, дальше которой идти нельзя!

Когда ребенок воспитывается без такой преграды, то начинает впадать во всевозможную невропатию, у него начинает портиться характер: дело доходит до истерик с криками.

Но если родители ставят преграду его волнениям, переживаниям, слезам и всему прочему (ребенок знает, что этим ничего не добьется), если ребенок встречает твёрдое «нет», он успокаивается, потому что знает: «Вот этого нельзя, и никаких уговоров!»

— Обычно, воспитанием занимается только мать, а отец выбирает для себя роль наблюдателя, ожидая, когда ребенок дорастет до взрослого общения с ним. Какова роль отца и матери в вопросах наказания?

— Здесь важно вот что: никакого разделения во мнениях отца и матери не должно быть, «нет» говорят и мать, и отец. Если отец не прав, мать может отдельно от детей, тайно ему сказать: «Ты был не прав, не надо было так сурово с ним разговаривать». Но на виду у детей мать и отец должны быть монолитом, единым камнем: как отец — так мать, и как мать — так отец, должна быть непробиваемая оборона и защита!

Ребенок своей душой опирается в поставленные рамки, эти рамки его поддерживают, как скелет. Когда копают колодец, в него постепенно бревнышки опускают: земля хочет обвалиться, да не может — потому что здесь бревнышки. Так и в ситуации с ребенком, его эмоции утихают благодаря заданным рамкам.

Больше того, еще по своей службе в армии замечал вот что: я был человек очень вредный по характеру, «Правдолюбов», звучит, сами знаете как, — человек, который без конца ищет правду, и за это ему «дают в глаз», и он может не выполнить распоряжение командира или надерзить. И когда меня посылали в наказание вымыть пол в казарме, или вычистить все урны в клубном месте, я конечно гневался... Но тщательно, аккуратно, как в монастыре, выполнял наряд вне очереди или другое наказание — и после этого я всегда испытывал чувство покоя и умиротворения. Вот я только что сердился, я ругался, я не хотел признавать свою вину — а помыл, почистил, и на душе хорошо стало! Сразу вспоминаю Иоанна Дамаскина — ведь его старец послал туалеты чистить. Почему же такому великому поэту, музыканту и преподобному это не было зазорно — а нам что?! И когда мне приходилось мыть туалеты на приходе, (когда мы только начинали служить в храме, там были древние туалеты, без всякой системы водослива), я сам себе говорил: «Иоанн Дамаскин, и тот мыл, а я что же — пойду помою!» И это давало хорошее настроение.

Так вот и здесь: у наказанного ребенка происходит очищение через некоторое страдание, как принято было раньше говорить, и он немножко поднимается над самим собой, растет!

— Есть ли случаи, когда ребенка нельзя наказывать?

— Не каждый ребенок может осознавать наказание, я это тоже наблюдал. Даже став взрослым, он не может понять, почему на него сердились, почему ставили в угол. Хотя все другие дети в этой же семье всё понимают, а этот нет! У некоторых людей бывает такой странный ум, странная воля и странное состояние, что, не понимая, за что их наказывают, они впадают в ожесточенность. Я знаю, были случаи, когда и очень опытные старцы не могли ничего сделать, даже отец Иоанн Крестьянкин. И тут уже важно человека не сломать, не ожесточить, тут остается упование только на молитву.

И потом, наступает в жизни ребенка такой возраст, когда жесткие наказания, или безобидные шлепки, например, просто нельзя использовать. Он у каждого свой, но, скорее, речь идет о подростках, и в особенности, девочках.

— Сегодня само слово «наказание» кажется почти неприличным и тотальная демократизация общества принимает порой крайние формы. Например, широко обсуждаемый проект закона о ювенальной юстиции пытается поставить ребенка на одну ступень с родителями...

— На самом деле, дело обстоит гораздо хуже — это попытки разделения семьи! Ребенку внушается, что он самостоятельный человек, и мало ли что могут ему говорить его родители! Через этот закон стараются отделить человека от семьи, — это ужасно! Конечно, избиения, побои детей родителями, которые нам иногда показывают по телевизору — недопустимая вещь, с этим мириться нельзя. Но когда просто за элементарное воспитание человека с применением строгих и вполне правильных своевременных запретов, а то и легкого шлепка, предлагается лишение родительских прав за жестокое обращение с ребенком — это как раз нарушение права родителей!

— В чем же причина, по-вашему?

— Вы знаете, начиная с Аллы Пугачевой, благодаря ее голосу, манере исполнения, стал модным развязный стиль на эстраде — это революция в музыкальном мире. Ведь как ни странно, но в джазовой музыке и негритянских спиричуэлсах очень много религиозного, а тут произошла некая революция в сторону пошлости и неприличности. Я не говорю, что она к этому призывала, у нее есть и замечательные песни, и в ней самой много хорошего, тем не менее, благодаря этой новой манере исполнения произошел перелом в общественном сознании. До этого в Советском строе, как бы он не был ужасным, каким-то невероятным образом сохранялись традиционные классические нормы эстетического воспитания.

Общепринятую разговорную манеру во многом испортили через экран: совсем недавно было немыслимо, чтобы люди собирались на телешоу, и в один голос кричали бы и перебивали друг друга, как это делает, например, Жириновский: сам никого не слушает и не дает другим говорить. Вот это убивает норму   взаимоотношений людей друг с другом. Люди эту моду бездумно копируют, я просто поражен!

Я вырос в семье священника, в которой был дух, по-существу, XIX века: деревянный дом, рубленый храм. Хотя и учился я не с самыми плохими девочками и мальчиками, так «ошколился», что однажды с ужасом заметил, что мое советсткое школьное воспитание — «полублатное». Когда мне было лет 18-19, однажды в гостях меня пригласили за стол, за которым сидели протоиерей Алексий Беляев, отец нашего батюшки протоиерея Николая, который сейчас служит на Карповке, и мой отец. И как же прекрасно они говорили! Отец Алексий говорил взвешенно, размеренно: много мыслей, мало слов, это было так высоко, и мой отец, хотя и был в лагере на Соловках, и на фронте, поддерживал разговор в той же манере. А когда я говорил какую-то фразу, она выглядела неприлично — не по смыслу, а именно по манере! И ведь я не хотел говорить плохо, напротив, хотел говорить хорошо? Это было страшно, я на всю жизнь это запомнил. В чем же дело?

Дело в том, очевидно, что в самом воздухе нашей страны до сего дня висит лагерная пыль. Хотя отцы, собравшиеся за тем памятным столом, и побывали в лагерном заключении, но не заразились той манерой, которой был уже заражен я, не сидевший в лагере, но выросший в атмосфере лагерной поэзии и музыки, хотя дома звучала классическая музыка и нам читали прекрасные книги! Замечу, что творчество столь популярного Высоцкого — это поэтика близкая именно к заключенным, и не к лучшему их слою, какими были новомученики.

— Батюшка, можно это изменить?  

— К сожалению, идет общий и необратимый процесс: воспитанием уже ничего в этом смысле не дашь. Мое мнение такое.

Возьмите любого священника девятнадцатого века, даже и не мученика и не исповедника. Вот стал бы вдруг он среди нас. В его самом простом облике было бы так много возвышенного и духовного, что мы бы сказали: это святой, преподобный!

Даже в бывших школьниках шестидесятых — была уже утраченная сейчас культурная ткань! Вот мы недавно похоронили профессора Московской духовной Академии Константина Михайловича Комарова, я у него учился — так мы при всем желании, при всем развитии ума и способностей своей речи не доросли до него — и это невосполнимая утрата!

Поэтому в наше время наказание детей — это некоторая попытка удержать то, что у нас было в старину! Замечательный ученый богослов Александр Кырлежев, являющийся консультантом Библейско-богословской комиссии, преподавателем Российской Академии государственной службы, написал об этом статью, печальную, скорбную, но замечательную. Он констатирует тот факт, что культура не может держаться просто так в воздухе, а должна стоять на основе: без культа, без веры, без корней все начинает шататься, разваливаться и уничтожаться! Это понято лучшими умами Европы. И опытные люди ищут глубокие корни, держатся их, чтобы не унесло страшным потоком жизненных современных воззрений. Какие это корни? — Вера! И чем древнее, чем архаичнее, тем надежнее — вот что констатирует Александр Кырлежев в журнале «Континет» поперек   сегодняшним реформаторским течениям. Нам надо удержать старину! Даже католики в Европе это понимают, и, кстати, понимают лучше нас, они говорили одному моему знакомому священнику: «Вы — православные, держитесь за остатки того, что имеете, если потеряете — не восполните!»

— Какова же традиция в вопросах воспитания, и вопросах наказания?

— Детей сдерживать в их страстях, наказывать — но очень умеренно, справедливо, разумно, чтобы человек развивался в нужном направлении, ибо ребенок зачастую живет, «не чуя страны», то есть ног под собой.

Я замечал, например, что для детей крайне необходимо иногда поболеть: вместо пустой беготни у него развивается в это время личность: осознается прошлое и устанавливаются и укрепляются умственно-духовные связи для будущего. Так же как и в наказаниях дома, в армии, или монастырях — переступаешь через свое нежелание, проходишь через наказание, трудишься и получаешь умиротворение. И это мимолетное страдание, это маленькое переживание человеку крайне необходимо. Пользы от преодоления и смиренного перенесения наказания из рук любящего родителя больше, чем вреда!

Вот такое у меня, странное, быть может, на первый взгляд, представление, но оно стыкуется со святоотеческим, и эту живую связь с корнями нужно не утратить. Более того, скажу, что и Домострой не так страшен, как его малюют. Кстати, а кто его читал?

— Иногда наказывают физическим трудом, что Вы скажете об этом?

— Приведу пример из своей жизни. В детстве кроме обычной школы, я учился еще и в музыкальной, приходилось много играть на скрипке, и поэтому не так много работал на приусадебном участке. Однажды нужно было разбросать телегу навоза, и я испытывал довольно тяжелое состояние от запаха навоза. Но когда час-два потрудившись, мы поняли, что это запах будущего урожая, я вошел в колею и усвоил, что нужно обязательно выполнять простой труд, работать на земле, колоть дрова, растапливать печку. И скажу, что такого удовольствия, как слушать огонь у печки, не дадут вам никакие современные системы отопления! Труд вовсе не наказание, это заповедь Божия для любого человека, это «наказание-обучение», то есть, средство вернуться к Богу, обрести прежнее достоинство.

— Отец Сергий, что Вы посоветуете нашим читателям?

Мой отец говорил так: наказание дожно быть всегда c любовью, и когда уже прошло некоторое время от наказания, когда всё нормализовалось, нужно обязательно приласкать ребенка, обнять за плечи, поговорить, пожалеть — иначе гибель. Если существует только одно наказание, то это жестокость! Родителю очень важно удержать меру строгости по отношению к ребенку, не избаловать, особенно это трудно, когда он долгожданный. Однако только на одной строгости тоже нельзя воспитывать ребенка.

Без любви ничего построить нельзя. Когда мы говорим о Боге — без любви Бога к нам мы ничего не поймем. Это ключ, который открывает великую тайну — что Бог для нас сделал! Любовь — свойство божественное, оно и нам дано: отношения между родителями и детьми должны быть построены на любви, но не слепой, когда любим ребенка несознательно и балуем его. Кстати сказать, чем больше такой несознательной любви и чем больше мы балуем ребенка, тем меньше любит он нас потом, — это парадокс! А строгость вместе с любовью дает ответную любовь детей, когда они вырастут!

Хочу сказать об одном важном обстоятельстве: бывает, видишь, как чужой ребенок делает что-то пакостное, и ты по привычке не христианской, а студенческой, автоматически, внутри себя, даже не вслух, осуждаешь. Мы с женой замечали при этом, что может быть, через день, второй — ваш ребенок в ответ на ваше тайное осуждение чужого ребенка такое «выкинет»! И мы, наученные горьким опытом, включаем все внутренние тормоза, когда видим что-то нехорошее в чужих детях и говорим себе: «Господи, только бы не осудить!» Иначе твой ребенок выдаст тебе в удвоенном или утроенном размере то же самое, за что ты осудил чужого ребенка.

И последнее, из истории Амвросия Оптинского: когда к нему пришел генерал, а в XIX веке это была очень высокая должность, и просил благословения у него, тот прогнал его со всей строгостью: «Уйди, не приму, пока с матерью не примиришься! Почему ты стал генералом? Да только потому, что она о тебе всю жизнь плакала и молилась как свечка, и днем и ночью!»

Вот какая нам школа показана: разумное наказание, молитва и любовь людей воспитывает! Особенно же любовь!