Алма-Атинские воспоминания.
К 55-летию со дня блаженной кончины священноисповедника Николая (Могилевского), митрополита Алма-Атинского и Казахстанского

Иеромонах Николай (Могилевский)

В октябре 1919 года в Чернигове хиротонисан во епископа Стародубского, викария Черниговской епархии. В 1923 года назначен епископом Каширским, викарием Тульской епархии, положение в которой в то время было очень тяжелое: обновленцы захватили подавляющее большинство приходов. Со своей немногочисленной паствой епископ Николай упорно противостоял обновленцам и был арестован в 1925 году. Провел в заключении более двух лет. После освобождения назначен на Орловскую кафедру, где и прослужил до следующего ареста, последовавшего в 1932 года. Был заключен на пять лет.

Следующий арест произошел в 1941 году. Пробыв в саратовской тюрьме шесть месяцев, владыка Николай был направлен в Казахстан: сначала в город Актюбинск, а через три месяца в город Челкар Актюбинской области как «вольный ссыльный». Постановлением Особого совещания при Народном комиссариате внутренних дел СССР от 19 мая 1945 года архиепископ Николай был освобожден досрочно.

Назначен управляющим Алма-Атинской и Казахстанской епархией 5 июля 1945 года. Приехав в Алма-Ату, владыка Николай начал свое служение в маленькой, отдаленной от центра города Казанской церкви, которая была открыта за несколько месяцев до его приезда. Собрал крепкую общину. Скончался 25 октября 1955 года. Прославлен Юбилейным Архиерейским Собором 2000 года в сонме новомучеников и исповедников Российских. (Патриархия.ru)

Благодарим постоянного автора РНЛ, Веру Королеву, собравшую душеполезные воспоминания о новопрославленном святом, за возможность первой публикации. Святе Николае, моли Бога о нас!

* * *

Детство и юность мои проходили в городе Алма-Ате. Благодаря моей матери, я стал прихожанином Никольского собора, а затем в течение нескольких лет мне довелось быть иподиаконом митрополита Алма-Атинского и Казахстанского Николая (Могилевского), когда он служил на Алма-Атинской и Казахстанской кафедре. Из рассказов, которые мне довелось слышать из уст самого Владыки, могу передать следующее.

Могилевские: о.Николай, Меланья, Анастасия, о.Никифор. Екатеринослав, 1909 г.

Но самым любимым делом, которое Феодосий выполнял в Ниловой пустыни, было клиросное послушание. Можно сказать, что митрополит Николай всю жизнь был певцом Божиим, молитвенником, он очень любил читать и петь на клиросе. Эта любовь сохранялось у Владыки до глубокой старости. Уже когда он служил в Алма-Ате, бывало, в Великом посту, вместе с иподиаконами и чтецами он сам читал часы и повечерье - малое и великое, читал кафизмы, каноны, и пел на клиросе. Было очень трогательно и умилительно видеть, как убеленный сединами старец-митрополит поет и читает на левом клиросе как простой псаломщик. Он всегда нам говорил: «Пойте, други мои! Пойте!»

Митрополит Николай (Могилевский)

У митрополита Николая был красивый баритон, который сохранялся даже в старческие годы. Когда в летнее время, бывало, идешь около Никольского собора, через открытые окна слышится голос Владыки, его возгласы.

Служил митрополит Николай очень красиво, проникновенно, одухотворенно. Очень медленно, никогда не спешил. Его задачей было зажечь молитвенный дух народа, возродить церковную жизнь, возобновить традиции, восстановить все то, что за годы гонений, притеснений, когда в Алма-Ате не было ни архиерея, ни священников, было забыто. Он шел путем молитвы, непрестанно совершал церковные службы, говорил проповеди. И свою задачу он выполнил с большим достоинством.

Вот, Всенощное бдение, бывало, продолжается четыре часа, и никто из храма не выйдет. Горит молитвой Владыка, и с ним все молитвой вдохновлены. Часы пролетали, как одна минута. Никто не ощущал никакой тягости, никакой усталости. Служба закончилась, мы разоблачили, Владыку, облачили его в мантию, после первого часа он выходит на амвон: «Споемте, други мои, "Совет предвечный..."» И весь собор поет Киевским напевом. Пропели, спускается Владыка с амвона, там с левой стороны стояла икона Матери Божией «Скоропослушница». Перед иконой стелили орлец, Владыка становился на колени, начинал петь, и все подхватывали: «Под Твою милость...» Затем он вновь поднимался на солею и что-то обязательно говорил. Без слова народ не отпускал. Потом Владыка доходил до притвора, мы снимали мантию, и он еще что-то народу скажет. Вот, уже к машине идет, спускается по ступеням (их много, в соборе Никольском), весь народ, заполнивший лестницу, провожает Владыку, а он и здесь народу что ни будь говорил.

Митрополит Николай с монахинями

Молитвы Владыка произносил по-разному: на распев, или речитативом. Нараспев произносил возгласы очень красиво. На Литургии у него был любимый возглас: «Яко Милостив и Человеколюбец Бог еси...» Его он произносил распевно. Очень любил архиерейское возглашение: «Призри с небесе, Боже, и виждь, и посети виноград сей...» Этот возглас является повторением обручения архиерея с паствой. И каждый архиерей произносит его по-особому, сообразно с устроением своего духа. Митрополит Николай произносил мирно, спокойно. Сначала, как обычно, произносил на славянском языке, затем на греческом, и в третий раз - на украинском. Он сам был с Украины, и в Алма-Ате украинцев было достаточно много. «Поглянэ з нэба, Боже и подывися и нависты виноград сей и утверды его, що насадыла правыця Твоя...»

Также, после произнесения на славянском «Святый Боже», продолжал по-гречески: «Агиос Исхирос», затем по-украински: «Святый Бэссмэртный... (поворачиваясь к востоку, к престолу)...помилуй нас». Настолько все это было трогательно, непередаваемо! Мой рассказ - совершенно бледнейшая тень. Если бы в те годы были магнитофоны, да все бы это сохранилось: голос Владыки, голос протодиакона Михаила Попенко, да священников, да хора нашего, так это, знаете - не наслушаешься! То были минуты святые, незабвенные... Я ценил, конечно, все это. Для меня это памятно по сей день.

На Богоявление, помню, на освящение воды, у владыки Николая было обыкновение, как у многих старых Архиереев, после молитвы: «Сам и ныне, Владыко, освяти воду сию Духом Твоим Святым...» дунуть на воду и осенить ее знамением креста.

По вторникам, утром после Литургии, в северном Варваринском приделе читали акафист Великомученице Варваре. Владыка очень любил напевы в минорных тональностях, и акафистные припевы у нас тоже пели в миноре: «Радуйся, Варваро, невесто Христова прекрасная!» - весь собор поет. В среду после Вечерни читали акафист святителю Николаю, и по прочтении Евангелия Владыка сам всегда канонаршил стихиру: «Человече Божий, слуго Господень...». В пятницу утром, в правом, южном Пантелеимоновском приделе, читали акафист Великомученику Пантелеимону. В субботу утром Владыки в соборе не было, но вечером Всенощную и воскресную Литургию служил всегда. А в Великом посту каждый день бывал на богослужении. И все земные поклоны полагал вместе с народом и с духовенством. Любил очень служить. Вся душа его была в церковном служении, в пении. Он без храма дня не мог прожить.

Как-то раз был день ангела настоятеля собора, архимандрита Исаакия (Виноградова). Прибыл отец Исаакий, совершает проскомидию. Приехал Владыка. Ничего не сказав отцу Исаакию, зашел на солею, подозвал нас, попросил принести епитрахиль, поручи. Открыл Часослов, встал на клиросе. Вот отец Исаакий заканчивает проскомидию и нас спрашивает: «Там чтец есть?» Мы переглянулись и говорим: «Есть, отец Исаакий, есть». Он дает возглас: «Благословен Бог наш...!» И вдруг архиерейский баритон: «Аминь. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе...» Отец Исаакий улыбнулся: «Какой, - говорит, - подарок добрый! Какой подарок великий!»

Однажды, на какой-то Богородичный праздник, после Литургии Владыка с амвона говорил слово о Матери Божией. Вдруг голос его пресекся, он повернулся немного в мою сторону и сказал: «Не могу без слез говорить о Матери Божией!»

У владыки Николая был обычай на Всенощных бдениях, на пении «Честнейшую херувим...» останавливать елеопомазание. Хор поет, прекращается подхождение народа к Евангелию и к иконе - «Честнейшую...» поют. И как запели: «...Сущую Богородицу, Тя величам», на весь собор: «Поклон!» - произносит Владыка, сам крестится, и весь собор крестится с ним.

Однажды после службы мы Владыку разоблачили, а он, обращаясь ко второму иподиакону, Павлу Милованову, положил свою руку ему на руки и так твердо сказал: «Вот, Павел, умру я, придут другие Архиереи, другие порядки будут заводить, ты скажи: «А у нас при владыке Николае было так. И стой на этом!» Павел ответил: «Хорошо, Владыка, хорошо!» И много лет спустя, когда протоиерей Павел Милованов стал уже настоятелем нашего Никольского собора в Алма-Ате, я приезжал, бывало, и убеждался: да, действительно, тогда еще традиции, заложенные митрополитом Николаем, сохранялись.

Как известно, митрополит Николай долгие годы провел в лагерях и ссылках. И по некоторым письмам Владыки видно, что ему после освобождения из последней ссылки хотелось получить назначение в Россию. Но когда его направили в Алма-Ату, он смирился и полюбил этот город, полюбил паству свою. Правда, климат для него был тяжеловат - жарко очень. Бывало, разоблачаем Владыку после Всенощного бдения, на нем и облачение, и подрясник мокрые. Но ничего, терпел.

Когда владыка Николай приехал в Алма-Ату, на вокзале его встречал протоиерей Анатолий Синицын, и с ним всего несколько человек народу. Вначале Владыке назначили место жительство в Епархиальном управлении, на улице Кавалерийской. Там он облюбовал себе заднюю комнатку-спаленку. В соседней комнате, которая служила кабинетом, принимал, а рядом кухонька, где матушка Вера хлопотала. Чуть позже купили Владыке дом на улице Джетысуйской.

Митрополит Николай в саду

В Алма-Ате к приезду митрополита Николая действовала только одна Казанская церковь. А когда передали Никольский собор, я помню, первые годы (я тогда еще не иподиаконствовал), придешь в храм, начинается служба, Владыка стоит на кафедре и с такой грустью смотрит на оголенные стены собора. Потом постепенно все благоустраивалось, улучшалось, украшалось.

В последний раз митрополит Николай служил в Никольском соборе на Великомученика Пантелеимона Всенощную и Литургию. И, как рассказывал протодиакон Михаил Попенко, слышал он уже плоховато, часто переспрашивал. После этой службы Владыки в соборе уже не видели.

И когда он уже лежал на одре болезни, то сам на память что-то читал и пел, или кого-нибудь просил, чтобы ему читали, пели. Как рассказывали очевидцы (монахиня Нина [Штауде], она скончалась потом в Ельце, у отца Исаакия): «Когда идет Всенощная под воскресенье, и уже время подходит к десяти часам вечера, митрополит Николай лежит, и все благословляет, благословляет». Мы спрашиваем: «Владыка, кого это Вы благословляете?» - «А я, - говорит, благословляю выходящих из собора!»

За много лет знакомства с митрополитом Николаем я никогда не видел его сердитым. Может, он и пытался иногда рассердиться, но у него не получалось. Он всегда был добрым, милостивым, отзывчивым. На лице Владыки чаще была улыбка, чем суровость. Если посмотреть на его фотографии, то увидишь его улыбающимся. Даже на смертном одре, кажется, будто Владыка сейчас откроет глаза, улыбнется и встанет.

(Продолжение следует)