Пилигрим русского севера.
Об исканиях известного лондонского фотохудожника

Английский дневник

Что ближе лежит – тем мужик не дорожит. Вот придумал я такую поговорку – так сказать, в дополнение к собранию Даля – после того, как в Интернете наткнулся на блог одного англичанина. Как и Владимир Иоганович Даль, происходивший не от русского роду-племени, так и этот англичанин – Ричард Дейвис – всей душой проникся русским народным наследием. И стал собирателем. Только не слов и поговорок, а... храмов. Восемь лет он уже ездит по дальним уголкам Русского Севера и фотографирует деревянные церкви. Конечно, и среди наших соотечественников есть такие энтузиасты (скажем, питерец Валерий Корсаков, давний наш автор, изъездивший Карелию с целью зафиксировать на плёнке умирающие старые церковки), но чтобы иностранец...

В своём блоге Ричард пишет только по-английски (русским он не владеет), поэтому его читают в основном на Западе. Не знаю, насколько интересны им приключения фотографа в России, но я читал с любопытством. Вот одна из дневниковых записей – о том, как он ездил на Пинегу:

«26 февраля 2005 г. Ранний подъём. Солнце (красное, удивительно красивое) только что поднялось, и ландшафт покалывает глаза искрящимся снегом. Мы проехали по лесу мимо четверых парней, сидящих на обочине с бурами, рыболовными снастями и котлами. Дорога петляет, и аккуратный Леонид управляет УАЗом осторожно, 80 км в час. Через два часа прибываем в Пиринемь. Здесь на берегу реки возвышалась чудесная церковь XVII века, но сгорела дотла двадцать лет назад (фото её знаю по книге 1976 года). Но есть ещё два храма, которые уцелели за рекой Пинегой в деревне Едома. Молодой парень объясняет нам маршрут, как добраться до церкви – оказалось, что можно только на лошади. Леонид видит лошадь и убегает договариваться с её хозяином. Слава запрягает её в сани, и вскоре Алекс и я (Леонид остался с УАЗом) уже в пути. Увлёкшись, я пытаюсь фотографировать поверх крупа Алиски (лошади) и лечу в снег. Поездка бодрит...

В сугробах. У Вознесенского храма в с. Ракулы Архангельской обл.

На обратном пути в санях Алекс попросил Славу приглядывать за мной, чтобы я не свалился. Я вежливо ответил, что в этом нет надобности. Слава – 25-летний человек приятной наружности, с голубыми глазами и румяными щеками, он женат и имеет двухмесячную дочку, работает водителем грузовика. Работы, правда, мало, он вынужден подрабатывать, но и на подработке бывает трёхмесячная задержка с зарплатой. Мы с ним сердечно попрощались.

Леонид рассказал, что выше по Пинеге, в Верколе, монахами-энтузиастами восстанавливается церковь пророка Илии (XVII век). Наше путешествие продолжается...»

Как можно понять из дневника, Алекс – это Александр Гаврилович Попов, доцент Санкт-Петербургского университета. Звоню ему в Петербург, трубку поднимает супруга (сам хозяин оказался в отъезде):

– Ричард Дейвис? Да, знаю такого. Он однажды приехал в Петербург по линии туристического агентства, ему понадобился переводчик – и с той поры муж его сопровождает в поездках. А я помогаю выбирать маршруты, где есть красивые храмы.

Интересуюсь у Елены Гдальевны, кто же этот англичанин: учёный или просто чудаковатый турист?

Внутри деревянной Успенской церкви (1774 г.)

То есть Ричард живёт этим, у него много замечательных архитектурных снимков. Но что интересно, первую свою персональную выставку фоторабот он посвятил именно русскому деревянному зодчеству – тем церквушкам, что находятся под угрозой уничтожения. И проходила эта выставка в России. Потом были другие выставки, буквально в эти дни его экспозиция находится в Каргополе – она как колокольный набат призывает спасти древние храмы.

Елена Гдальевна работает в «Ленспецреставрации», поэтому её сопереживание деревянным храмам понятно. Спрашиваю: а почему англичанин так ими заинтересовался?

– Это, наверное, личное. Однажды Ричард листал книгу с иллюстрациями русского художника Билибина и был впечатлён... Да вы у него сами спросите. Он человек общительный.

С помощью Интернета связываюсь с Лондоном. И Ричард, действительно, нашёл время ответить на вопросы.

100 лет спустя

– Ричард, а что в рисунках Билибина вам так понравилось?

Ричард Дейвис в северной деревне Усть-Яндома

– И много сохранилось храмов – из тех, что были на открытках Билибина?

– К сожалению, немного. Например, на одной из его открыток меня восхитила церковь Преображения Господня. Ныне от неё осталась лишь одна колоколенка. Стивен Грэм, мой соотечественник, в своей книге в 1912 году написал, что видел на Русском Севере тысячи церквей. А я за девять поездок встретил всего семьдесят. С собой я всегда беру справочники, изданные в СССР в 70-е годы, в том числе замечательную книгу Александра Ополовникова «Деревянная архитектура России», переведённую на английский. Увы, даже из того, что было сфотографировано в 70-е годы, многое утрачено. Деревянные церкви горят от пожаров, разрушаются по нерадению. Один прекрасный храм рассыпался на брёвнышки, когда местный тракторист случайно дал задний ход и врезался в него. Причины разные...

Отчасти в России произошло то, что было и в Англии. У нас иконоборцы на протяжении веков делали всё, чтобы разрушить средневековое наследие. Во время реформации сжигали иконостасы, разбивали скульптуры и витражи. Между тем большинство церковных зданий у нас сохранилось доныне. Русским не так повезло, и деревянные церкви во время богоборчества были особенно беззащитны. Они уникальны, и надо приложить все усилия, чтобы обеспечить их сохранение.

Поиск вечности

Исаак Левитан. «Над вечным покоем»

– Когда я путешествую по Русскому Северу, то всегда держу в уме эту картину – в ней для меня заключён окончательный, совершенный образ северного Храма. Сам я не умею говорить красиво, поэтому лучше процитирую: «Безграничное водное пространство, глубокое как космос, обнимает островок с заброшенными церковкой и погостом и вводит в душу ощущение грандиозности, вечности Вселенной – и ограниченности человека, его такой краткой жизни». Это я прочитал в буклете в Третьяковской галерее. Но если внимательно взглянуть на картину, то видно, что церковка не совсем заброшена – из её крошечного окошка падает отсвет яркой лампады. Там кто-то молится – ангел или человек, неизвестно. Когда я это заметил, то весь пейзаж вдруг преобразился, стал одухотворённым.

– У нас в России есть самодеятельный поэт Эрнст Саприцкий, который в 65 лет начал писать стихи. У него родились такие строчки:

Над вечным покоем космический вид,
Как будто церквушка над миром парит...
Бескрайние дали, убогий погост,
От церкви лежит во Вселенную мост.
Отсюда стартуют бессмертные души,
С последнего мыса окраины суши,
Оставили здесь они тяжесть оков,
И машут им вслед только руки крестов.
Их ветер уносит в безбрежную даль,
А здесь остаются тоска и печаль...
Уходит на запад прощальное солнце,
Лишь светится ветхой церквушки оконце.

...Вот он тоже заметил на картине, что окошко-то светится! Как я понял, вы пытались найти эту церквушку в России?

– Однажды, читая книгу Аверила Кинга о Левитане, я узнал, что эту картину он писал близ Вышнего Волочка, на озере Удомля. Дальнейшие розыски подтвердили это, заодно я обнаружил, что если пейзаж он списал на Удомле, то храм для картины срисовал чуть выше по Волге, в городке Плёс. В мае 2009 года со своим московским другом я отправился туда в поисках «вечного покоя», надеясь увидеть хотя бы по отдельности пейзаж и храм – и всё это зрительно соединить.

Та церковка Петра и Павла, которую Левитан зарисовал в 1893 году, стояла чуть выше Плёса, на холме. К сожалению, как нам объяснил музейный работник, в 1903 году она сгорела, а рядом с пепелищем вместо неё построили каменный храм. В советское время в нём устроили электроподстанцию. А в 1974 году возник проект поставить на месте исчезнувшего левитановского храма точно такой же. Этот проект осуществил в 80-е годы реставратор Ополовников: похожий храм он нашёл в Ильинском районе Ивановской области. Этот храм несколько новее, XVII века (левитановский был XVI века), но имеет схожие очертания и конструкцию. Когда мы приехали, он стоял без купола и в лесах – реставраторы меняли подгнившие брёвна.

Озеро Удомля. Современный вид

После той поездки я пытался найти «Над вечным покоем» на Русском Севере. В деревне Кондобережная на Онежском озере вроде бы увидел знакомый пейзаж. Тот же серебряный водный простор, космическое небо, церковка... Но сколько ни ходил вокруг с фотоаппаратом и штативом, так и не смог найти нужный ракурс. В итоге получился снимок с верёвкой на переднем плане, на которой сушатся рубашки, носки и полотенца. В довершение ко всему шест, к которому крепилась верёвка, венчал флюгер в виде деревянной модели аэроплана. Помню, с озера дул бриз, пропеллер самолётика вертелся и трещал. «Под вечным домашним бытом» – на иное название снимок не тянул.

– И вы оставили поиски?

– Русский Север большой. Там много мест, где я не был, о которых пока даже не знаю.

Север и северяне

– По вашему ощущению, есть ли разница между жителями центральной России и северянами, с которыми встречались? Насколько она велика – настолько же, как между англичанами и шотландцами?

– Я не ездил много по центральной России, поэтому не могу сравнивать. Хотя уверен, люди, живущие в изолированных местах Севера, в экстремальном климате, конечно, имеют свои особенности. Мы встретили там много замечательных, великодушных людей, в морозные дни насладились их тёплым приёмом и были очень благодарны за блины и водку, которую нам предлагали. Шотландцы, кстати, тоже большие патриоты своих напитков и горячей каши, которые хорошо согревают зимой. Но дождливые, ветреные шотландские зимы не сравнятся с волшебством искрящегося снега тех зимних дней, что я прожил на Русском Севере. Ещё одна отличительная черта русских поморов – у них есть уникальный опыт выживания в сложной природной среде с минимумом материальных ресурсов. Когда нет возможности решать проблемы с помощью денег, они начинают изобретать замечательные способы борьбы с трудностями. Этот жизненный принцип необыкновенно ценен, на него стоит обратить внимание каждому.

– Что ещё вам запомнилось в поездках?

– В нынешнем году вы из Каргополя ездили на Белое море. Какие впечатления?

– Нам рассказали, что близ города Онега сохранились древние храмы, и мы поехали, чтобы их сфотографировать. Сначала попали в Ворзогоры – в село, что стоит на Белом море, в 25 километрах от Онеги. Одна из двух ворзогорских церквей была на реставрации, и в ней уже возобновилась приходская жизнь. А другая до сих пор используется как клуб – она окрашена яркой, аляповатой краской, внутри устроены театральные подмостки, колокольня так перекосилась, что кажется, вот-вот упадёт на голову. Оба храма открыли для нас, позволили фотографировать.

На следующий день мы взяли лодку до села Пурнема, что на северном берегу реки Онега. Там тоже две церкви – в очень плохом состоянии, и, как мне показалось, их воля к жизни уже иссякает – они погибнут, если им срочно не помочь. Был солнечный день, и мы воспользовались редким случаем, чтобы искупаться в Белом море, ныряя с лодки. Из-за аномальной жары вода оказалась тёплой – даже не верилось, что четыре месяца назад это море было сковано льдом.

Затем мы отправились в Малошуйку, где также есть две церкви. Добраться туда можно только на поезде, который следует на Беломорск. Опять был солнечный, жаркий день, и две церкви с колокольней смотрелись великолепно на фоне синего неба. Матильда Маритон, которая путешествует со мной по Русскому Северу с 2005 года и умеет говорить по-русски, сходила пообщаться с местными. Она вернулась с несколькими интересными историями. Время до поезда ещё было, и мы присоединились к мальчишкам, купавшимся в реке близ храма.

На обратном пути в Каргополь мы посетили храмы в Подпорожье и Турчасово, где уже однажды были. Две изумительные церкви по-прежнему находятся там в плачевном состоянии и требуют незамедлительного ремонта, иначе скоро они исчезнут.

– Встречались ли вы с русскими священниками, монахами или просто верующими людьми? Какое впечатление осталось после общения с ними?

Внутри храма в селе Ворзогоры. Он требует ремонта, но уже появились иконки... Снято летом нынешнего года

А в 2008 году в Ошевенске, под Каргополем, мы удостоились привилегии присутствовать на Пасхальной всенощной службе. Храм был заполнен молодыми и старыми, и я почувствовал, как благожелательны к нам люди, каждый взгляд словно говорил: «Добро пожаловать». Матильда потом общалась с отцом Виктором и была очень впечатлена.

С прихожанами нам по-любому приходится встречаться. Как правило, ключи от храмов хранятся у старост, и мы обращаемся к ним, чтобы сфотографировать внутри. Когда объясняем цель своего приезда, то чаще всего нам оказывают содействие. Но иногда, пока не объяснишь, ключа не увидишь – его просто «niet». Но в целом русские северяне – потрясающий народ. Их архитектура повторяет их характеры – от деревянных храмов ведь даже в самый сильный мороз веет теплом. Так и от людей.

Где теплее молиться

– По профессии вы архитектурный фотохудожник. Чем, на ваш взгляд, отличается церковная архитектура от светской? Что именно придаёт ей религиозность?

– Церкви строятся во славу Божью – и они как бы сфокусированы на вечности. По сравнению с ними все другие строения приземлены в своих стремлениях – они нуждаются в водопроводе, туалетах, кухнях, спальнях, буфетах, начальственных кабинетах, местах для собак и кошек, кондиционерах и так далее, и так далее. Вот это внутреннее содержание – оно всегда себя проявляет. Как ни украшай обычное жилище, оно всегда будет жилищем. А храм всегда будет храмом.

– Как вы думаете, можно ли использовать стиль русских деревянных храмов в современном архитектурном дизайне? Я видел вашу фотографию «чешуи» на каком-то здании в Бирмингеме, которая очень похожа на деревянные лемеха церковных маковок. Кто придумал такое покрытие?

«Лемехи» Яна Каплицки на здании

Я думаю, архитектор не должен полностью копировать стиль русских деревянных церквей, но он может, вдохновляясь этой красотой, попытаться построить нечто равное по красоте.

Русские деревянные церкви могли бы многому научить современных дизайнеров. Эти храмы показывают нам, как технологическая ограниченность того времени подвигала плотников и архитекторов к совершенству – ведь приёмы строительства обыкновенной избы (простая рубленная клеть в четыре угла) использовались и при возведении изумительного, прекрасного Преображенского собора в Кижах. Нынешние архитекторы обязаны стремиться к ограничению современных технологий и тем самым учить нас и будущие поколения чувству меры, то есть основам истинной красоты.

Почему так привлёк меня образ русской деревянной церкви? Простота и утончённость её конструкции, её удивительно органичная вписанность в северный пейзаж под северными небесами, даже цвет и текстура её брёвен цельно входят в её совершенный образ.

– Наверное, в деревянных храмах «теплее» молиться Богу, чем в каменных? Как вы думаете?

– Знаете, лично мне русские деревянные храмы очень напоминают чудные средневековые соборы, какие есть у нас в Англии. Хоть те и каменные, но что-то общее есть. И те и другие изумительно «совпадают» с той местностью, где они построены, в них выражена вечность бытия. Дело ведь не в том, какой материал использован.

Что же касается молитвы, то по мне, так лучшее место для неё там, где я нуждаюсь в молитве. А там, где не чувствую «на земли мира, в человецех благоволения», – там вера начинает теряться.

– Как друзья и родственники относятся к вашим поездкам в русские «bears corners» (медвежьи углы)?

– Мои английские друзья и семья рады тому, что я счастлив в этих путешествиях, но не всегда разделяют мой энтузиазм. Говорят: ох, уж этот фотограф!

Планы на будущее

Церковь пророка Илии в Карелии (с выставки в Хельсинки)

– Я тоже там была и видела, какая масса народа пришла посмотреть, – вспоминает Елена Гдальевна. – Мне даже показалась, что финны наши северные церкви подспудно считают «своими», такое у них отношение. На той же выставке был стенд с рисунками одного финского учёного. Накануне аннексии Советским Союзом у Финляндии части «внутренней Карелии» он проник на эту территорию и зарисовал деревянные церкви. Думал, что их уничтожат. И отчасти был прав, поскольку многие церквушки потом разрушились. Так что Ричард нашёл в Хельсинки людей весьма заинтересованных в сохранении храмов. Нашёл он поддержку и у консула Великобритании в Петербурге, который на днях открывал его выставку в музее Иосифа Бродского, что на площади Искусств. Консул с большим интересом посмотрел фото северных церквей и обещал Ричарду поддержку.

Нынче в декабре будет презентация книги Дейвиса, которую печатают в Германии. В неё вошли не только фотоснимки храмов, но и разные истории, записанные при встречах с русскими северянами. Попал в книгу и удивительный случай, связанный с семьёй Поповых. Однажды Ричард Дейвис побывал в селе Верхняя Уфтюга, что в Красноборском районе Архангельской области, и сфотографировал там церковь св. Димитрия Солунского – самую древнюю в тех местах. Снимок получился очень красивым, и Александр Гаврилович попросил Ричарда подарить его.

– Из всех снимков за все годы мой муж попросил только одну фотографию – вот этого красивого шатрового храма, – рассказывает Елена Гдальевна. – И Ричард прислал ему из Лондона. Муж заказал рамку, и фотокартина стояла у нас на видном месте. Почему она была так дорога мужу, он и сам объяснить не мог. И вдруг мы получаем выписку из Вологодского архива о том, что в этой церкви в 1840-е годы служил его прапрадед – священник Иван Иванович Попов. Вот так генетическая память проявилась!

На самом деле русские не забыли о своём наследии, считает сотрудница «Ленспецреставрации»:

– Восстановление некоторых храмов потихоньку ведётся. Появляются спонсоры, какие-то московские люди берутся «шефствовать» над отдельными церквушками, каждое лето приезжают, вкладывают свои деньги. И местные православные многое делают. Но этого недостаточно, другие-то церквушки гибнут.

Ричард перед храмом в Усть-Яндоме. Сфотографировала его верная спутница, художница Матильда Маритон

Чтобы исправить ситуацию, Ричард Дейвис собирался открыть фонд для сбора средств, но его отговорили: при нынешней ситуации в России фонд просто разворуют. Мол, уже есть Российский фонд культуры – и что? Да ничего. В прошлом году умер один из его основателей и член президиума – Савелий Ямщиков, «реставратор всея Руси», как его называл Н. Бурляев. Говорят, что этого кристально честного человека вогнали во гроб нынешние проблемы, связанные с фондом.

Между тем англичанин продолжает строить планы: «Если привлечь широкое внимание к уникальным памятникам, то на Север поедут туристы – как русские, так и из-за рубежа. И сразу найдутся средства на реставрацию церквей. На это совсем не нужно много денег. Необходимо лишь заменить сгнившие части на новые. Можно вспомнить опыт Японии, где деревянные храмы полностью перестраиваются каждые тридцать лет. Во время своих поездок я встретил женщину, которая на свои деньги нанимала рабочих для замены сгнивших перекрытий церкви в её родном селе, чтобы внутрь не проникали снег и дождь. Это и вправду небольшие деньги! В Британии я показываю свои фотографии архитекторам, с которыми работаю, – возможно, кто-либо из них заинтересуется этой проблемой...»

Так что же, «заграница нам поможет»? Или сами справимся? Не знаю. Пока что всё у нас происходит по известной поговорке: что имеем – не храним, потерявши – плачем. Или уже не плачем?

Фото Р. Дейвиса, присланные автором в редакцию «Веры»,
а также с сайта www.richarddavies.co.uk