«Нет ничего сильнее милосердия Бога». Часть 2

– Да. А ему ведь присудили десять лет лагерей, и семь лет он провел в заключении. Все это время он переписывался со схимонахиней Ангелиной. В этих письмах он рассказывал ей, что он воспитанник Шио-Мгвимского монастыря, где упокоился его дядя, владыка Александр (Окропиридзе). Что надо преодолеть девять рвов, чтобы пройти из Тбилиси в Мцхету. Описал он, среди прочего, и свой сон: он должен попасть в монастырь, но поднялась огромная волна – и ему не пройти. Он понимает: это всего лишь сон, но боится, что волна снесет его. Но вдруг появляется всадник на белом коне, хватает его за руку и переводит через ров. В этом же письме епископ Ефрем написал: «Мне здесь быть семь лет». Они прошли, его вызвали к лагерному начальству: «Вы освобождены». А он с присущим ему юмором говорит: «Давай мои зубы». У него несколько зубов выпало, потому что он перенес цингу. Вообще юмор не оставлял владыку никогда. Очень показательная история приключилась с патриархом Ефремом во время его первой поездки за границу – во Францию. Официальную делегацию возглавлял А.Н. Косыгин. По прилету в Париж ему представили Святейшего Патриарха. Косыгин сказал: «А у меня зять – грузин». Патриарх сразу нашелся: «Ну и как, не позорит грузин?» И у них завязалась теплая, непринужденная беседа. Да, наши прежние руководители были неверующими, но они были доступными для общения, умели уважать возраст, положение. Сейчас это ушло, как кажется, безвозвратно, и ничего доброго не происходит. У нас один батюшка есть, который на исповеди говорит: «Следующий». Это что, прием в каком-то учреждении? Очень печально!..

Еще патриарх рассказывал такую историю. Как-то ему надо было перебраться через реку на пароме. Но на него уже закрыли вход. Он просит: «Пустите меня, а то другой паром через неделю придет». – «Нет, ни в коем случае». И паром отчалил, проплыл несколько метров и – утонул. Когда Святейший Патриарх говорил об этом, дрожь по телу проходила. Господь сохранил его. Разве это не чудо?

Когда он вернулся в Тбилиси из лагеря, на трамвае с вещмешком поехал в храм святой великомученицы Варвары, где он служил и откуда его забрали в тюрьму. Он, епископ, сняв обувь, на коленях прополз всю церковь, благодаря Господа, и только потом пошел домой. Когда ему позже предложили отдых на любом курорте, он попросил дать ему возможность пожить в монастыре святой Нины. А сегодня, когда эти примеры вспоминаешь, хочется опустить голову от стыда низко-низко!

Запечатлелось в моей памяти и то, как молился отец Иоанн (Крестьянкин). У него было два движения: с помощью одного движения он в пространстве искал Бога, а другое движение было направлено вниз. Вот это смирение! Безусловно, нам далеко до этих столпов веры и благочестия. И, когда их вспоминаешь, совестно становится перед теми людьми, которые ждут от тебя слова Божия. И не только слова, но и осуществления его в жизни.

Очень важно, чтобы наши слова не расходились с делом. Вот священник сказал красивую проповедь, все смотрят на него с уважением и благоговением. И вот они выходят из храма, многим из них едва-едва хватает на проезд в метро, а их батюшка садится в джип. И еще оправдывается: «Это просто средство передвижения». А тогда купи себе «Запорожец», у него тоже четыре колеса, и поезжай. Прихожане последнюю копеечку приносят в храм, а священники роскошествуют. Я знаю, мои слова многим не по душе, но я не собираюсь меняться.

Ведь меня, когда представляли к рукоположению в священники, назвали кандидатом от патриарха. И даже пошли на нарушение: тогда рукополагали не ранее 30 лет, а мне было 26. Меня и на экзаменах, на занятиях в семинарии почти не спрашивали. Я даже пожаловался Святейшему Патриарху, что меня никогда не вызывают к доске. Нашим ректором был владыка Илия. Вот патриарх в шутку и спросил его: «Ну что же вы его ни разу не спросили?» – «А зачем? Мы все равно знаем, что он точно ответит так, как положено. Лучше мы с другими студентами позанимаемся».

Смешно сказать, я, когда был иподиаконом, часто оставался голодным. Приедем со Святейшим Патриархом на какой-нибудь престольный праздник. После службы, как и положено, трапеза. Все сидят за столом, а я обслуживаю патриарха. В конце он встает, молится, и нам надо сразу уезжать. Зато я почитал за великое счастье, когда мне удавалось взять какой-нибудь кусочек с тарелки Святейшего. А сейчас я вижу, что лучший кусок всегда достается послушникам. И вообще на трапезах ведут себя очень плохо – даже при гостях: бывает, наместник, чтобы прекратить шум, не раз и не два в колокольчик звонит.

Вот сетуют: «Сейчас нет старцев». А откуда им взяться-то? Нет послушников – нет и старцев. Патриарх Ефрем вспоминал, как он, будучи уже игуменом в Шио-Мгвимском монастыре, пас коров. Такое у него, как он говорил безо всякой рисовки, было послушание. В один из дней он подходит к воротам, а там стоит сопливый мальчишка лет двенадцати – с гор спустился. Отец игумен спрашивает: «Ты чего хочешь?» – «Хочу быть послушником». И тогдашний отец Ефрем сразу вручил ему пастуший посох. И из мальчишки вырос исключительный архимандрит Порфирий, который много лет был настоятелем кафедрального собора в Мцхете. Потому что он с первых своих монастырских дней твердо знал, что такое послушание, кто такие старшие, а кто – младшие, что такое Церковь, что такое алтарь, как его надо убирать после службы, как кадило нужно разжигать и прочее. А попробуй, например, сегодняшнему иподиакону сказать что-нибудь суровое, он сразу отрежет: «А вы кто такой? Я иподиакон наместника, архиерея, а вы обычный батюшка».

Недавно я наблюдал за двумя маленькими мальчиками в алтаре. Они прямо-таки как ангелочки. Так вот, один из них взял тряпочку, вытирает место около плитки, где разжигают кадило. А там мой клобук висит на вешалке. И вдруг он заметил, что на нем пепел от кадила. И мальчик сразу начал счищать его. Он, уверен, вырастит хорошим человеком, пускай даже не станет священником. Вообще я считаю, что цель духовного образования и воспитания – сделать наших питомцев достойными людьми. Я в алтаре с девяти лет. И не помню случая, чтобы я, ребенок, хоть раз сел перед патриархом – я всегда находил себе работу. Я знал, что патриарх меня любит и не укорит, но я просто сам не мог себе этого разрешить.

Церковнослужители и священнослужители не работают – они служат. И служить они обязаны верой и правдой. Когда Святейшему Ефрему сказали, что надо платить зарплату священникам, он отказался: «Мои священники не работают, мои священники служат; пусть они заслужат, и народ им даст денег». И по сегодняшний день Грузинская Патриархия придерживается его завета.

– А как патриарх Ефрем проводил посты?

– Можно сказать без натяжки: у патриарха Ефрема все время был пост. Хорошо известно, что его помощница, матушка Ангелина, сливала с лампад в храме масло и жарила на нем картошку для Святейшего Патриарха. Патриарх Ефрем всегда сам читал канон Андрея Критского, трепетно относился к службе, принимал участие во всех церковных торжествах, но каждый день не служил. В этом отношении очень ревностен патриарх Илия. Литургию он совершает почти ежедневно. Служит очень красиво. И эта красота не только внешняя, но и внутренняя. Он чувствует, что стоит перед Богом, и ничто в этот момент не касается его. Он устремлен прямо в небо. Да, он часто болеет, ходит с трудом, но все равно служит. И я могу сказать не таясь: мне трудно представить, что станет с Грузинской Церковью, если не будет Святейшего Илии.

– Отец Антоний, из чего складывается ваш день?

– Дома я встаю в 5 часов – это у меня закон. Поначалу я ставил будильник, сейчас он тоже есть – по привычке. Можно сказать так, в шутку: будильник бужу я. Поскольку, когда он звонит, я уже умытый и одетый, собираюсь идти на молитву. Когда я в поездке, тут все непредсказуемо, хотя бы потому, что, например, между Москвой и Пермью два часа разницы. Кстати говоря, во время последней поездки туда у меня состоялся чрезвычайно тяжелый разговор с одной парой. Они не муж и не жена, у него супруга, она замужем, и еще у них есть общий ребенок. Мне надо было их убедить в том, что они согрешают, что нужно набраться мужества и сил оставаться близкими друзьями, но не иметь больше ничего общего. Но как же их ребенок?.. Я приехал к себе и не мог языком повернуть, а мне устроили прощальный вечер: все мои чада собрались, наготовили еды. Я уже им в машине сказал: «Ради Бога не трогайте меня! Я приеду и сразу лягу – дайте мне выспаться». Но, когда я зашел в комнату, увидел людей, которые ждут меня, хотят со мной поговорить, что-то от меня получить. И откуда-то взялись силы. Это помощь Божия и молитва отца Иоанна, который сказал: «Священник должен быть пастырем, а не наемником». Священник, который не проповедует, становится похожим на пса, который не лает. И я чувствую себя счастливым, поскольку могу и хочу исполнять свои обязанности. Знаете, когда я упал и поломал руку, мне было очень больно. Но в голове тогда молнией пронеслась мысль: «Господи, неужели я больше не смогу служить?» Мне надо сразу было делать операцию, но один человек, не желая мне ничего плохого, отговорил от срочной операции. Наверное, пожалел меня, поскольку знал, что я перенес немало доз наркоза. Имплантант на руку мне поставили только через три месяца, во время которых я носил на ней гирю. И с Божией помощью я сейчас могу проскомидию совершать, чашу выносить и причащать людей. Разве это не милость Господня? Я при всех своих недостоинствах считаю, что Бог меня сохраняет. Наверное, не потому, что я заслужил, а потому, что люди нуждаются во мне.

И я стараюсь раньше всех приходить в храм, а там нас семь батюшек. Служу я или не служу, все равно прихожу раньше всех, ведь у меня свое дело есть. Надо всех помянуть. У меня обыкновение прикладываться к иконам в алтаре и храме и у гробницы владыки Зиновия литию отслужить, потому что он является нашим наставником и был настоятелем много лет. А потом уже я читаю записки, собираю просфоры. В течение дня принимаю людей: приходят исповедоваться или просто поговорить. Домой возвращаюсь часов в семь-восемь, ужинаю. Ем я один или два раза в день. И наконец чтение духовной литературы и вечерняя молитва. Иногда смотрю телевизор, но недолго. У нас есть канал «Кавказия», там дается немало объективной информации. Но телевизором я, конечно, не увлекаюсь – в отличие от моей мамы, которая в период своей болезни смотрела его всеми днями. После правила я в час-полвторого ложусь спать. Сон у меня сейчас, слава Богу, неплохой – крепкий. Да это и не важно. Важнее видеть довольные лица людей, которые уходят от тебя успокоенные, умиротворенные. Это счастье, на которое никакого времени не жалко и за которое нельзя требовать мзду. Святейший Ефрем наказал мне: «Никогда ни у кого не проси плату». Глубинный смысл данных слов я осознал сполна. Я жил в Батуми, недалеко от церкви на улице Тельмана – надо всего 200 метров пройти. Мы с мамой там квартиру снимали. В один из дней я отслужил все службы, мы закрываем церковь. А в это время в церковь заходит мужчина, не слишком молодой, с девочкой: «Батюшка, пожалуйста, крестите». Я про себя думаю: «Где же ты целый день был? Мы уже церковь закрываем». Конечно, ребенка я крестил. Мужчина дает мне 30 копеек и выпаливает: «Батюшка, я эту девочку взял из детдома. Целый день мы ходили по магазинам, и все, что ей нравилось, я покупал. Это все деньги, что у меня остались». А я ему в ответ: «Теперь ты меня слушай. Возьми эти 30 копеек, тебе они больше нужны». – «Батюшка, я не забуду вас. Как приеду, отплачу». Позже он привез мне два ящика мандаринов, которые на рынке стоили больше, чем крестины. Но это не самое главное в данной истории. На другой день я, окончив службу, ушел домой чай попить. Вдруг за мной прибегает уборщица: «Батюшка, скорей, скорей, крестить приехали. Очень богатые люди». Был это 1965 год. Подойдя к церкви, я увидел «ЗиМ» – на нем только члены ЦК ездили, две «Волги». Захожу в храм, а там стоит сын протоиерея Николая – друга патриарха Ефрема. Когда меня Святейший Патриарх вез в Поти рукополагать, мы у него останавливались на ночь. Этот батюшка прислал для меня в семинарию 10 рублей – что-то вроде стипендии, мне тогда очень необходимой. И вот через столько лет друзья его сына, отдыхавшие на Зеленом мысе, решили принять таинство крещения. Разумеется, я крестил – и бегом в алтарь. А он-то – сын протоиерея и знает, что в алтарь мужчина может заходить. И туда – с конвертом. Я ему сказал: «Как вам не стыдно?! Ваш отец для меня столько сделал!» В общем, спорили, спорили, но потом все же поцеловались – и все, он ушел. Я был абсолютно уверен в своей правоте: деньги брать не надо. Вечером перед службой в алтарь заходит владыка Илия: «Отец Александр, вот женщина передала на сорокоуст записочку. Запиши, пожалуйста». Я взял, подошел к столу, поднял скатерть, чтобы взять сорокоустную книжку, а там лежит конверт. Я сразу понял, что это сын отца Николая положил его туда. Открываю его, а там пятьсот рублей: да за такие деньги можно было в 1965 году половину Батуми крестить. Я не раз убеждался: если я человеку копейку дал, то до конца дня в десять раз больше получу…

Мы сейчас задумали реставрировать паникадило. У нас их два: одно – большое, другое – поменьше. Я Валере сказал: «Я дам деньги на реставрацию паникадил, но чтобы об этом никто не знал». И тут мой духовный сын (он занимает ответственный пост в правительстве) пожертвовал значительную сумму. Да и мой Валера говорит: «Батюшка, я тоже хочу 50 лари дать». А ведь я не гадал и не знал, что эти деньги будут.

Вот вы спрашивали о том, каково быть настоятелем. Он, среди прочего, должен очень рачительно и справедливо распоряжаться денежными средствами. Вот, например, я говорю одному нашему благотворителю: «Пойди и посмотри: была церковь в честь Казанской иконы Божией Матери, ее разрушили. Теперь восстановили. Там есть колокол. Его отлили на те деньги, что ты пожертвовал». Допустим, он дал тысячу рублей, колокол обошелся в 700, а значит, 300 рублей оставлено на его поминовение, а также на помощь неимущим. Кроме того, я придерживаюсь такого правила: что бы благотворители ни делали, какие бы миллионы ни выделяли, без моего ведома нельзя приобретать даже гвоздик. Они платят (спаси их, Господи!), но руковожу всем я – ведь я настоятель.

Вот вспомнил чудесное происшествие с одним из наших жертвователей (у него высокий пост). На горе Давида есть парковка для машин. Там есть участок, где гора заканчивается и начинаются ступеньки. Так вот, этот мужчина упал оттуда, с высоты 800 метров, и остался живой – только ребра поломал.

– Батюшка, хотелось бы услышать ваши советы по поводу чтения духовной литературы.

– Я думаю, что современным верующим не всегда стоит сразу погружаться в творения старцев первых веков христианства. Это может сбить с толку, показаться красивой сказкой – дьявол-то ведь не дремлет. Я советую брать, прежде всего, жития и труды новомучеников и исповедников Российских. Это очень живой материал. В нем ничего нельзя считать выдумкой. Многое можно почерпнуть у преподобного Серафима Саровского, праведного Иоанна Кронштадтского, священномученика Илариона (Троицкого), архимандрита Иоанна (Крестьянкина). Все очень просто, доступно и близко к современным ситуациям.

– Отец Антоний, вы изо дня в день исправно читаете длинные помянники, на что у вас уходит до двух часов. Почему вы это делаете, и кто вас на это благословил?

– Отец Иоанн (Крестьянкин) когда-то дал мне синодик с именами за веру православную пострадавших, то есть репрессированных. Начинались списки, конечно, с митрополитов, архиепископов, епископов и далее – по чину. А потом шли миряне, жившие в разных городах: 98 – астраханских, 68 – петроградских и т.д. Этот синодик занимает около восьми страниц, а за ним идут списки под числами. За помянником я стараюсь следить очень внимательно и не разрешаю себе подходить к его чтению формально.

В связи с вашим вопросом вспоминаю архимандрита Иоанна (Чугайлова) из Пскова, который находился в заключении одновременно с владыкой Зиновием. Меня потрясло, что он 7 марта на похороны владыки приехал, а 8-го, сразу после похорон, улетел обратно. О нем все говорили очень тепло. Священники неоднократно передавали ему записки с просьбой помолиться, и он молился, даже когда истекал срок. Я изо всех сил пытаюсь следовать его примеру. Даже в больнице, когда я был в тяжелом состоянии, читал синодик, а когда стало совсем плохо, это послушание нес Валера, за что я ему безгранично благодарен. Чтение помянника я считаю своей неукоснительной обязанностью. Я даже боюсь, а вдруг все эти люди, которых я не помяну, мне ночью приснятся и не дадут покоя. Многим известна история об одном священнослужителе, который собирал записки и бросал их под жертвенник. Когда он умер, на этот приход, разумеется, назначили другого священника, но он вскоре скончался от инфаркта, так же, как и следующий, и за ним – тоже, и за ним. Что такое? Почему эти люди скоропостижно умирают? Но одному батюшке все же удалось вылечиться, и он рассказал следующее «Во время Херувимской песни вижу я первого священника, который здесь умер, он бросал под жертвенник записки. Он стоял связанным. От испуга я заболел». О случившемся узнал архиерей. Он приехал в храм. Отодвинули жертвенник, а там полно невычитанных записок и… батюшка, связанный по рукам и ногам. И в тот же вечер архиерей и священник вычитали все записки. И больше покойный батюшка не являлся.

Этот рассказ, услышанный когда-то от старцев, не то что пугает, но настораживает, заставляет задуматься. Как и история о двух женщинах, которые всех осуждали, и батюшка наложил на них епитимию – не причащаться год. Но они внезапно умерли – без причастия. И люди стали постоянно видеть такую картину: как только диакон произносит «Елицы оглашении изыдите», эти две женщины выходят из храма. Тогда батюшка решил их помянуть, вынул за них частицы. И все – после этого они уже не являлись. Не скрою, истории эти производят потрясающий эффект, но в суете дней не всегда удается внять им. Но попытаться надо. Вот я знаю, что у меня завтра тяжелый день. И до начала службы я вычитал синодики, потом зажег свечку, так как плохо вижу, оставил помянник, чтобы утром, за завтрашний день, вычитать заупокойные записки, а завтра вечером в свою очередь – вычитать за послезавтрашний день, поскольку я улетаю. И я буду спокоен, понимаете, я не буду бояться. А покойные помолятся за меня, как, я уверен, они делали во время моей болезни.

Позволю себе еще одну историю. Служит на приходе батюшка, очень хороший, любит литургию, проповеди проникновенные говорит, храм держит в образцовом порядке. Одна беда – пьет. И прихожане стали жаловаться на него архиерею до тех пор, пока он не отстранил несчастного от служения. Но самому владыке начали сниться разные люди, выдающиеся полководцы и флотоводцы: Суворов, Нахимов, Кутузов. Он вызывает священника и спрашивает: «Слушай, отец, что ты делал в своей жизни хорошего?» «Да, ничего такого, – говорит батюшка. – Знаю, что перед Богом честно служу, молюсь, но вот мое несчастье – люблю выпить». «А ты в молодости где служил?» – «В армии служил; исповедовал, причащал солдат и офицеров». После этого архиерей восстановил священника. Очень показательная история! Ведь мы верим, что загробная жизнь есть и там будет хорошо, если здесь мы будем жить благочестиво. А те, которые уже за гробом, они видят это. И когда я молюсь за них, они молятся за меня. Тропинка отсюда к небу не зарастает – она протоптана. Моя молитва поднимается туда, а их, сугубо сильная, идет ко мне и укрепляет меня. Особенно остро я почувствовал это, находясь в больнице. Не потому, что я хороший, а потому, что мы друг для друга сомолитвенники. Недавно была столетняя годовщина отца Иоанна (Крестьянкина). Я глубоко верю, что батюшка находится рядом с нами, горячо молится за нас. А потому очень переживал, когда понял, что не смогу быть 11 апреля в Печорах, так как 13-го – годовщина моей мамы. Пропустить это событие нельзя – нарушишь грузинскую традицию.

– Батюшка, в своем храме вы сами читаете Шестопсалмие…

– Это мое любимое занятие. Хотя, скажу откровенно, я не понимаю вопросов типа: «Что вы больше всего любите в службе?» Такие вопросы могут сделать некрепкого человека неверующим. Нельзя так о Церкви рассуждать: что нравится, а что – нет. Это как бусы, которые нанизаны на одну нить, и если одно звено сорвать, то бусы рассыпаются и их цельность утрачивается.

Что касается Шестопсалмия, оно является словесным прообразом изгнания Адама из рая. После этого он сел у райских врат и начал плакать. И псалмопевец Давид передает его смятенное, сокрушенное состояние. Я стараюсь читать так, как будто бы я сам обращаюсь к Господу, молюсь, прошу. Шестопсалмие я читаю всегда сам, как бы ни упрашивали меня мои келейники передать данное послушание им. Для меня это огромное удовольствие и ответственность.

Опять я вспоминаю своих наставников. Владыка Нестор сам любил читать Апостол, патриарх Каллистрат выносил свечу перед Евангелием на малом входе. Это вызывало недоумение, которое он разрешал очень просто: «Вы хотите меня лишить возможности на считанные секунды стать Иоанном Крестителем?» Все эти истории многократно описаны, но, считаю, их надо постоянно напоминать. Святейший Каллистрат знал, что свеча не является частью действа, она символизирует Иоанна Крестителя. Вынос Евангелия изображает шествие Самого Спасителя. Вынос чаши и дискоса символизирует шествие Спасителя на Голгофу. Если все это осознавать и чувствовать, литургия станет живой, интересной, тебе захочется глубже вникнуть в ее смысл. И совсем иное дело, когда богослужение воспринимается как спектакль: батюшка красивый, в ослепительных одеждах, хор хорошо поет. За такими впечатлениями правильнее идти в театр и консерваторию. Человек становится соучастником новой жизни только тогда, когда он подходит к происходящему в храме осмысленно. Если он будет чувствовать рядом с собой Спасителя, он в церкви лишний раз не повернется, не заговорит. Скажу прямо, болтовня в храме для меня просто непереносима. Когда во время евхаристического канона интересуются, разрешилась ли соседская корова, это просто из ряда вон выходит. Ну, вроде на Евангелии замолкают, а потом опять начинают сплетничать… Две женщины сидели в тюрьме десять лет в одной камере, их и освободили одновременно. Они вышли из тюрьмы, прошли квартал, и им уже надо разойтись, но они еще полчаса простояли – за десять лет не наговорились. Анекдот? Да только не слишком смешной!

– Как часто, по вашему мнению, следует исповедоваться и причащаться святых Христовых таин?

– Если вы хотите услышать от меня конкретную цифру, то два раза в месяц. Это при условии, что нет никаких проблем со здоровьем и жизнь течет по нормальному руслу. А если человек хворает, сильно что-то переживает, тогда можно исповедоваться и причащаться чаще, даже и ежедневно. Но здесь не должно быть фанатизма: «Я плохо себя чувствую, дома проблемы, если я каждый день не причащаюсь». Такое отношение надо жестко пресекать. Или еще бывает так: «Я не хочу у этого батюшки причащаться, а хочу у того». Это большая ошибка, и поощрять ее преступно, так как в данном случае человек совсем не понимает, что такое евхаристия. Другое дело – выбор духовника (или батюшки, к которому приходишь исповедаться). Но и здесь все очень тонко. Допустим, бывает неудобно исповедовать какой-то грех молодому батюшке – это можно понять. Однако это не значит, что от него не надо принимать причастие. Случается и такое: «Я батюшке и пирожки всегда пеку, и подарки дарю, а он меня все равно не любит». Получается, что пастырь должен за пирожок грех простить? Это, по крайней мере, нелепо. Но бывают ведь случаи и иного рода: к примеру, пришел ко мне человек исповедоваться, и я вижу, что у него искра есть, он действительно хочет избавиться от какого-то греха. И я могу ему его разрешить. Я допускаю этого человека к причастию, епитимии не накладываю, но говорю при этом: «Будешь исповедоваться и причащаться каждый месяц». Отец Иоанн (Крестьянкин) сказал очень точно: «В человека грехи входят вагонами, а выходят чайными ложками». Так когда же я от своих грехов избавлюсь чайными-то ложками? На это сомнение батюшка отвечал так: «Ты постарайся только загореться обрести чайную ложку, чтобы Господь увидел твое решение». Я убежден: страшнее не разрешать грех, страшнее не каяться. Потому что человек не может прожить без грехов, и они накапливаются. И не каясь или стесняясь каяться, мы тоже грешим. Спаситель пришел на землю, зная, что человек без греха не может, и потому-то Он принес Себя в жертву. Оставил Свои тело и кровь, чтобы мы могли излечиться от грехов. Мне частенько говорят: «Я священникам не доверяю. Лучше построю что-нибудь или милостыню подам, ведь это доброе дело». Я же, безусловно, памятуя о словах апостола Иакова, что «вера без дел мертва», отвечаю: «Если ты что-то делаешь без Бога, значит, ты надеешься на себя. И это плохо, губительно». А у нас в последние годы это едва ли не оправдывается – пусть и стыдливо: «Да, он не причащается, в храм ходит редко, но его нельзя обижать, потому что он щедрый спонсор». Бабушку же, которая может только одну свечу поставить, можно и погонять, и поругать. А Спаситель рад такой бабушке.

– Хотелось бы вернуться к проблеме поколений. Существует ли она в священническом кругу?

– Без сомнения, существует. Молодые священники отличаются от зрелых, по-моему, чрезвычайно сильно. Многое из того, что я говорил о юношестве середины XX и начала XXI века, можно спроецировать и на разные поколения священнослужителей. Пожилые батюшки требуют обычно очень строго, но и о милости не забывают, чего не скажешь о юных священниках. Они предпочитают наказывать. Крайне болезненно молодежь реагирует на советы: воспринимает их исключительно как замечания, а надо бы принимать как наставление, да еще и поблагодарить за то, что более опытный человек хочет, чтобы ты стал лучше. Вообще очень важно прислушиваться к чужим словам, но не следовать им безоговорочно, а уметь их проанализировать. Ведь если ко мне подойдет ребенок и что-то скажет, я не дам ему возрадоваться, но на заметку его слова возьму. Потому что людям со стороны виднее. Если чужое мнение полезно, то почему бы его не принять? Однажды молодой священник очень резко отозвался о моем замечании. Я решил больше не давать ему никаких советов. Но буквально через два дня он явился ко мне: «Там женщина пришла, у нее возник вопрос, на который мне трудно ответить. Что делать?» Я сказал: «Не знаю». Вышло, что он и перед прихожанкой обнаружил свое незнание, и от меня получил отказ. Да, я проявил упрямство, которое красноречиво свидетельствует: нет человека без греха. Но я осознал ситуацию, а молодой батюшка – нет. Патриарх Ефрем любил так говорить: «Не нужно мне твоего “простите”; ты на деле покажи, что исправился». И я полностью согласен с этим. У меня была одна уборщица. Я ее спрашиваю: «Марфа, ты что делаешь?» Она сразу: «Простите, батюшка». И так целый день. В конце концов я вспылил: «Ты надоела мне со своим “простите”! Сколько можно прощать?!» Она же не промолчала: «Спаситель учил прощать многажды». У меня не бывает такого – я сразу все выскажу начистоту…

Очень не нравится мне, и об этом я уже упоминал не раз, то, что многие священнослужители, к несчастью, поражены сребролюбием и спесивостью. Дедушка мой имел три магазина в царское время и был весьма зажиточным. Меж тем любимым его присловьем, по воспоминаниям моего отца, было такое: «Пока ты кушаешь деньги, ты хороший человек. Как только деньги начинают кушать тебя, ты уже отребье». Достаток, слава, почет, награды не должны тебя дурманить. К любой похвале нужно относиться крайне осторожно. Батюшка Иоанн говорил: «Когда тебя хвалят, это значит, что тебе сделали плохое или собираются сделать». Может быть, это не будет плохо для твоего благосостояния, но это повредит твоей душе. Приведу пример из моей давнишней театральной жизни. Все артисты стремились и стремятся получить звания: «Как же так? Я пользуюсь успехом у публики, играю главные роли, а вот он – и актер средний, и зрителям его игра не нравится. Так почему же ни у него, ни у меня нет званий?» Для меня ответ лежал на поверхности: «Ты почему играешь главные роли? Да потому что у тебя талант, и ты обязан отдавать его людям. А у того меньшие способности, поэтому ему и дают вторые роли. Вы стоите на одной ступеньке, и между вами нет разногласий. А когда тебе дадут звание народного артиста, ты поднимешься выше, наверняка начнешь гордиться. В общем, тобой овладеет бес кичливости, самовозвышения». Но ведь и того, кто не получит награды, тоже будет подстрекать бес злости, мщения, ненависти. Иначе говоря, плохо всем. А если это происходит между священниками, вражеские происки обостряются стократно.

– Отец Антоний, так что же для вас является самым главным в пастырстве?

– Я повторюсь снова: самым главным является искренняя служба церковному народу; не наемничество – а неукоснительное исполнение Святого Писания. Мы должны следовать его словам: «Пастырь добрый душу свою полагает за овцы». В пастырские обязанности входит расположение пасомых и попечение о них. Я должен завоевать их сердца, а они должны поверить мне и идти за мной с закрытыми глазами. Но на этом пути много опасных камней, о которые можно споткнуться. Священник должен приводить людей к Богу, а не к себе, иначе будет беда. Нашел человек духовника – это замечательно, но отныне они вместе обязаны идти к Господу. Ужасно, когда батюшка занимает в душах своих чад место Бога.

Безусловно, пастырь должен очень ревниво относиться к своей жизни, к свои поступкам, к отношениям с окружающими. Был у меня один случай, когда духовное лицо исповедовалось мне в очень тяжелом грехе. Я его тогда так напутствовал: «Давай договоримся: ты дойдешь в этом грехе до минимума. Но нужно помнить, что от него ты должен избавиться». Тогда Господь поможет обязательно. А когда человек наслаждается грехом, не пытается с ним бороться, как Бог его поддержит? Полицейский может наказать, посадить в тюрьму, тем самым лишив человека удовольствия. А Господь никому не навязывается. Нет и не может быть ни одной иконы, где бы Бог врывался к человеку. Но Он везде стоит и стучится в каждую дверь. Откроешь, Он будет тебе помогать, не откроешь – плохо тебе будет.

Еще в царское время в Петербурге служил батюшка с академическим образованием. Но он совершил какой-то проступок, и его временно – на период Великого поста – перевели в глухую деревню. Он приехал туда, причитает, поскольку люди там сплошь непросвещенные, темные. Он же академист, образованный, начитанный и служит чинно, красиво. Это-то и понравилось прихожанам. И вот наступила среда Страстной седмицы. Батюшка говорит великолепную проповедь, соблюдая все требования гомилетики и употребляя богословские термины. Прихожане довольны, кто-то даже заплакал от умиления. Служба кончилась, священник засобирался домой. И тут к нему подходит одна бабушка и говорит: «Батюшка, дорогой, как вы нам милы, как мы вас любим, какие у вас прекрасные проповеди – заслушаешься! Но вот вы сказали об одном грехе, а как он делается?» Получается, она даже никогда не слышала об этом грехе, а батюшка, гордясь своим образованием, вызвал, что называется, нездоровый интерес. То есть священнослужитель должен безошибочно чувствовать своих прихожан. И своими познаниями ему следует пользоваться очень аккуратно. Ведь если сковородку чересчур нагреешь, то блин сгорит, а цель-то была блин испечь и съесть.

Очень важна открытость в отношениях с людьми, душевная теплота. Здесь для меня примером опять же является патриарх Ефрем. Про себя могу сказать так. Когда я болел, видел очень много врачей. Один раз вызвали «скорую», приехали грубые доктора, стали делать укол, и иголка сломалась. Не думаю, что это случайно! Встречался я и с врачами средней квалификации, но они умели расположить к себе, и я чувствовал облегчение. Я не ошибусь, если скажу, что от моей тяжелой болезни мне помогло вылечиться, прежде всего, теплое отношение всего персонала московской больницы, где я находился. Они, в свою очередь, очень удивлялись: несколько месяцев священник, гражданин другого государства, лежит в стационаре, и к нему ежедневно приходят монахи, чтобы причастить. Моя лечащая врач Елена Николаевна, нерелигиозная совсем (она меня называла по имени и отчеству), вспомнила, как у них лечился один священник – почитатель отца Александра Меня: «Все ему не нравилось. Как же он кричал на нас, даже в Новодевичьем монастыре было слышно. А от вас мы ни разу не слышали и слова недовольства». Я же не могу забыть, как в первый день Великого поста ко мне стали подходить пациенты, врачи и целовали меня. Мне очень отрадно, что и сейчас, по прошествии пяти лет (сколько у них за это время было больных – трудно и представить!), они помнят меня. И когда я посещаю клинику, все: и санитарки, и фельдшеры, и доктора – приходят поздороваться, благословиться, интересуются самочувствием. Вот для чего надо жить христианину – тем более священнику.

И еще я не устану повторять: пастырь не имеет права искушать людей оригинальными словами и экстравагантными поступками. Его обязанность – вести пасомых к Богу и спасению.