Между Сциллой и Харибдой

Что до успеха и успешности, то это, пожалуй, ключевые моменты в сегодняшнем мире, некое подобие штампа, который прикладывается к человеку: «годен» или «негоден». Сложившемуся уже стереотипу трудно противостоять; противостоять в данном случае — значит идти наперекор общему течению и в какой-то степени даже здравому смыслу.

Поэтому мне кажется, что недостаточно просто определить: «успех — хорошо» или «успех — плохо». Вопрос гораздо глубже и сложней.

Успех кровожаден

Совершенно очевидно, что у успеха есть свои теневые стороны, свои подводные камни, о которые судно нашей жизни с легкостью может разбиться, а затем дать течь и, может быть, даже пойти ко дну. Причем это касается не только христиан с нашим «особым» мировосприятием и мировоззрением, а любого, даже самого «обыкновенного» индивидуума. Как часто можно видеть, насколько успех надмевает, наполняет человека тщеславием, заставляет думать о себе неизмеримо лучше, нежели о других. Чем выше уровень достигнутой успешности, тем выше и риск: успешный теряет чувство реальности окружающего мира, кажется себе неким полубогом из античной мифологии, жителем Олимпа, доступ на который открыт лишь крайне ограниченному количеству избранных. Почему в известной пословице (уходящей корнями в Священное Писание, а именно — в Псалтирь) «Прошел огонь, и воду, и медные трубы» на последнем месте или, иначе, в качестве последнего испытания предлагаются именно медные трубы? — Потому что они символизируют славу, успех. И нередко тот, кто и в огне не сгорел, и в воде не утонул, и нищету пережил, и трудностей не убоялся, падает жертвой собственной удачи. Вы не видели людей, которые, пересев в более «высокое» кресло и заняв более обширный кабинет, переставали замечать тех, с кем трудились бок о бок в одной комнатушке еще вчера? Или проще сказать: превращались в изваяния, словно из бронзы отлитые, грозные и для простых смертных неприступные? О таких поразительных, на первый взгляд, изменениях очень точно писал в одном из своих «миссионерских писем» святитель Николай Сербский: «Кресло съело человека». Не было у вас друзей, которые, «выбившись в люди», постепенно уходили из вашей жизни или, наоборот, вычеркивали вас из своей? Можно, разумеется, сказать, что не были они в таком случае друзьями и нечего, дескать, расстраиваться, но факт остается фактом: они у нас были, а затем мы их потеряли. И если мы оцениваем жизнь в евангельских категориях, то очевидно, что хоть и плохо у нас от этого на душе, но с ними дело еще хуже обстоит, потому что, по большому счету, это они сами себя потеряли, их тоже что-то съело: если не кресло, так что-нибудь другое, а одним словом — успех. Ибо он кровожаден.

Можно ли на основании всего этого сказать, что успешность смертельно опасна, что любое соприкосновение с ней приводит к летальному исходу? Безусловно, нет. Можно лишь констатировать тот факт, что вышеперечисленные «угрозы успеха» реальны и что опыт свидетельствует: вполне уберечься от этих угроз удается немногим.

В гетто лучше?

Мне очень не нравится это страшное выражение: «православное гетто». Все в душе восстает, когда его слышу, такое оно оскорбительное для… православного слуха! И вместе с тем точнее не скажешь. Территориально его не существует, если не считать, впрочем, попыток организовать свои, православные же, поселения, только для тех, кто «не хочет принимать антихриста, ИНН, новые паспорта, участвовать в переписи населения и т.д.» (возможно, есть подобные поселения, организованные совсем на иных началах, но о них, к сожалению, не слышал). Скорее имеет место «сознание гетто». Православных в гетто насильно сегодня никто загнать не сможет, пока что — точно. Но некоторые из нас сами готовы в нем укрыться. И один из способов — именно бегство от успешности как от чего-то, совершенно не совместимого с христианством. То есть принципиальный отказ от какой бы то ни было самореализации, от жизненного преуспеяния. Крайнее проявление этого отказа зачастую находит свое внешнее выражение либо в увольнении с работы, продаже квартиры в городе и переезде, скажем, в окрестности Дивеева, либо в нарочито неопрятном виде, поношенной, давно не стираной одежде и прочих «анахоретских» признаках. Более сдержанно этот же отказ выражается в выборе положения «серенькой мышки» — так это называют в миру. Оно не так уж и плохо, когда причина его — смирение и глубокая внутренняя жизнь, соединенная с молитвенным подвигом. В таком случае оно и не есть уход от активной деятельности, скорее, оно является предпочтением деятельности более высокой, ценной, хотя и незаметной для окружающих.

Но совсем другое дело, когда христианин избирает это положение, малодушно «сбегая» от упорного, кропотливого, подчас мучительного труда (в том числе и над самим собой), не желая болезненных столкновений с кем бы то ни было, боясь окружающего мира и его вызовов. Поступая так, христианин просто-напросто бросает поле боя, становится дезертиром. И за кем это поле остается? Не за нами, не за Церковью Христовой, а по преимуществу за теми, кто явно или неявно, осознанно или неосознанно противостоит ей. Этого ли желал Христос, посылая Своих учеников в мир,— не для того, чтобы мир приобрести, а для того, чтобы не потерять тех, кто в этом мире может расслышать слово о Нем, слово о вечной жизни и спасении? Не все мы призваны к миссии апостольской, но присутствовать в мире как отличные от этого мира и от того, что в нем царит, и свидетельствовать тем самым о Христе собственной жизнью обязан каждый. В этом долг нашего «малого стада», в этом (может состоять) наш подвиг, и от него мы бежим в том числе, убегая от успеха в принципе, в чем бы он ни заключался.

Разберемся в терминологии

Получается — и успех опасен, и волевая неуспешность немногим лучше. А значит, налицо необходимость сделать весьма непростой выбор — между Сциллой и Харибдой, а точнее — необходимость проплыть между ними, счастливо избежав опасностей, подстерегающих как с одной, так и с другой стороны. Это нелегко, но существенную помощь здесь должны оказать определенные уточнения терминологического характера, призванные устранить вроде бы имеющее место противоречие — между успешностью и христианством.

Успех (и, безусловно, это ошибочно) очень часто понимают как достижение определенного положения — общественного, карьерного, финансового, социального и т.п. Как правило, именно это имеется в виду, когда о ком-то говорят: «Он состоялся» — или же небрежно бросают вслед такое противное, неизвестно зачем заимствованное из английского: «лузер». И к такому успеху христианин не то, чтобы не должен стремиться… Нет, ему этот вид или этот род понимания успеха не противопоказан решительно. Дело в другом: для верующего во Христа он не может являться не только главной целью (главная — совершенно иная: ищите же прежде Царства Божия (Мф. 6, 33) но даже и одной из целей жизни.

Достижение такого успеха возможно в некоторых случаях лишь любыми средствами, сопряжено с множеством внутренних компромиссов и измен — себе, своей вере, Христу. Следовательно, христианин, поставивший перед собой подобную цель — занять положение — в каких-то случаях оказывается вынужден от цели своей отказаться или же отказаться от гораздо более важного — христианской совести. По большей части жизнь ставит нас именно перед таким выбором. Бывает, впрочем, иначе: Господь Сам призывает нас к какому-то ответственному служению, поставляет на ту или иную ступень, наделяет властью, полномочиями, но это реже. И, как правило, человек, которого Господь так призывает, ни власти, ни какого-то особого положения на деле и не хочет, не стремится к нему, воспринимает как тяжкий крест.

Однако возможно и другое понимание успеха, не связанное напрямую с властью, честью, славой и тому подобными внешними атрибутами. Каждый из нас делает свое дело. Оно может быть важным и не очень, ярким и незаметным, трудным и простым. Но — делом. И научиться делать его действительно хорошо — это и есть успех. И еще другой есть успех — стать настоящим человеком, тем, кого в советские времена называли людьми с большой буквы: цельным, сильным, мужественным, ответственным, добрым, умеющим по-настоящему любить и дарить свое тепло тем, кто в нем нуждается. Знающим, что такое долг и верность. И еще есть успех… Тот, о котором многие уже говорили выше: быть хорошим христианином не по имени только, но и по делам, и по самой жизни своей.

Вот, пожалуй, три вида успеха, к которым призван каждый из нас. К такому успеху не только нет греха стремиться, скорее, грех в том, чтобы им пренебрегать. А все прочее — внешнее, «по должности», «по положению», «по славе» — пусть внешним и остается. Наделит им Господь — во славу Его использовать постараемся. Не наделит — поблагодарим за то, что избавил от искушения.