Еще раз о рисователях в подъездах

Юрий Самодуров. Фото: Павел Смертин / Коммерсантъ

Передача была интересной в том отношении, что еще раз показала ряд устойчивых мифов, характерных для части нашей интеллигенции — мифов в отношении себя самой, в отношении истории и в отношении Церкви. Одна из особенностей нашей интеллигенции — я говорю не об образованном слое вообще, а вполне узнаваемой социальной группе, к которой принадлежит, в частности, Юрий Самодуров — является элитарность. Уверенность в своем нравственном, интеллектуальном и культурном превосходстве, в своей великой миссии и в своем праве учить народы. Напряженность между этим типом интеллигенции и Церковью вполне понятна, поскольку интеллигенция (начиная с глубоко дореволюционных времен) усваивает себе роль, исторически принадлежащую Церкви. И когда Церковь начинает возвращаться к этой своей роли, люди чувствуют себя отодвинутыми — как же, ведь это наша общественная роль провозглашать любви и правды чистые ученья, ведь это мы призваны учить народы и указывать им путь.

Парадоксально, но именно то, что наша интеллигенция сформировалась под влиянием христианской культуры, (о чем упоминает Юрий Самодуров), служит источником напряженности. Юрий Самодуров говорит о себе как о «неверующем человеке с религиозными чувствами» и заявляет, что эти чувства оскорбляются поведением Патриарха; он — не являясь членом Церкви — также подробно рассуждает о том, что Церковь должна и чего не должна.

Это кажется крайне абсурдным, но своя логика тут есть — традиционно русский интеллигент видит себя выразителем христианских ценностей и христианской культуры, причем гораздо более подлинным их выразителем, чем Церковь. Как еретики всегда видят себя более «подлинными» христианами, чем Церковь, которая, на их взгляд, исказила и утратила подлинное учение Христа, так и интеллигент полагает себя в праве выговаривать Патриарху и преподавать ему наставления. Он видит себя более чистым, более подлинным выразителем того идеала, которому должен был бы служить Патриарх — но, по мнению интеллигента, не служит, как должно.

Такие люди не возьмутся учить буддистских, или, скажем, исламских религиозных лидеров — они спокойно признают, что не имеют к этим традициям отношения. Но их отношение к Церкви совершенно другое — с одной стороны, они полагают себя наследниками христианской культуры, с другой, не желают признавать, что христианство — это вполне живая традиция, представленная Церковью.

Поэтому мы видим странное, двойственное отношение — сочетание претензии на принадлежность к христианской культуре с враждебностью к самим ее основаниям. Ловушка, в которую попадает Юрий Самодуров — и не только он — состоит в том, что положительный идеал, первоначально взятый из христианства, становится все более и более туманным и размытым, а враждебность к Церкви — все более и более отчетливой и по-большевистски острой.

Кажется странным, как Юрий Самодуров, этот московский интеллигент с тихим голосом и мягкими манерами, поддерживает выходки, по своему хамству сопоставимые разве что только с подвигами революционных матросов; но это закономерный результат определенной эволюции, причем эволюции, которая уже имела место в истории нашей страны — путь от возвышенного идеализма интеллигентов XIX века до большевизма оказался довольно коротким.

Сам Юрий Самодуров признает, что изображение «Иконы-Икры» было бы неверно размещать на рекламном щите рядом с храмом — это было бы оскорбительно. Но оскорбительное послание остается оскорбительным независимо от того, где именно оно провозглашается — и давайте не прятать шило в мешке, вся выставка «Осторожно, религия» имела именно намеренно и обдуманно оскорбительный характер.

Но может ли наследник христианской культуры поддерживать оскорбительное глумление над ее символами? Тут надо определиться — или считать себя наследником европейской и русской христианкой культуры, или считать себя последователем «современного искусства», которое подражает большевикам в своем стремлении осквернить и изгадить все, связанное с христианством. Духовная эволюция Юрия Самодурова вынесла его за пределы всякой христианской культуры и культуры вообще – что же, как человек, обладающий разумом и свободным произволением, он вполне может это заметить и переменить курс.

Другой привлекший внимание случай — разговоры о возбуждении дела против Елены Хейдиз. Ее в определенных кругах считают художницей; одно из ее художеств состояло, например, из русского алфавита, выложенного экскрементами. Именно такое фекальное искусство сделалось близко сердцу Юрия Самодурова; что же, будем надеяться, что не навсегда. Разумеется, любые разговоры о том, что «художник имеет право», просто нелепы — да с чего вы взяли, что художник имеет какие-то особые права, имеет, во-первых, и с чего вы взяли, что Хейдиз — художник, во-вторых? Но стоит ли возбуждать против Елены Хейдиз уголовное дело? Да, ее грубая и непристойная мазня выражает также мало любви и уважения к России и ее культуре, как и элементарного умения рисовать. Но стоит ли обвинять в экстремизме всякого писателя на заборе и всякого рисователя в подъезде? Государственная репрессия — достаточно серьезное дело, и она должна употребляться осмотрительно. 282 статья уже вызывает нарастающие опасения, что по ней можно преследовать кого угодно за что угодно — и поощряя ее широкое использование, мы рискуем оказаться в ситуации, когда любой человек может быть обвинен в экстремизме и разжигании. Глупость может признаваться глупостью, а непристойность — непристойностью, и не быть при этом уголовно наказуемой. Творения Хейдиз производят впечатление скорее тяжкой неадекватности, чем коварного злодейства; давайте же оставим статью 282 (если ее вообще стоит оставлять) для действительных разжигателей и экстремистов.