«Хороший монах – смиренный монах!..»
Памяти иеромонаха Серафима (Калугина)

7 декабря на 46-м году жизни скончался насельник Николо-Угрешского монастыря Московской епархии иеромонах Серафим (Калугин).

Мы познакомились очень давно – в совсем другую эпоху. Даже в другой стране. Было это в июне 1991 года, когда свои последние месяцы доживал СССР. Сергей был первый церковный молодой человек, мой ровесник, с кем довелось общаться. «Поминайте наставников ваших…» Хорошо, когда первые наставники – старцы или маститые протоиереи. А вот когда наставником становится семинарист? А дело, которое предстояло мне начать – имеет немалую значимость. Но других наставников не нашлось тогда. Бог прислал именно его.

«Дайте мне в наставники отца Иоанна Гончарова!» – просил я летом 1991 года у тогда еще Епископа Евсевия (ныне Митрополита Псковского и Великолукского), только что благословившего меня на редактирование православной газеты. Отца Иоанна я уже немного знал. А кто его узнает – не сможет не полюбить. Но Владыка Евсевий неожиданно рассудил иначе: «Иди к отцу Михаилу Калугину. К нему иди». И я пошел. С тыльной стороны Петропавловского храма ко мне вышел уставший, измотанный человек, вдовец, настоятель, отец Михаил. Знаний кладезь, опыта тоже… Но… ты уж прости… Нет сил… Как-нибудь сам… Какое у нас тут возрождение… какая газета… Где угодно, но не у нас. «Но ведь как же все-таки»… А впрочем…

Это его «а впрочем» и изменило мою судьбу. Сейчас-то я понимаю: по-другому просто и быть не могло.

– А впрочем, у меня сейчас гостит сын, Сережа, он учится в семинарии в Москве. Он тебе поможет. А на меня… не обезсудь. Не до тебя мне. Сил нет. Конечно, помолюсь…

И уже через день я встретил Сергея у ворот Покровского собора. Еще издалека заметил его рослую фигуру. Он перекрестился так, что стало понятно: для себя крестится – не напоказ. Как дышит. Его-то я и искал все эти месяцы. Столько вопросов, столько недоумений. Столько всего неясного, газета ставит проблемы, но ответы-то где искать?

Он встретил меня во всеоружии. Отвел в ближайший тихий самарский дворик и стал давать какие-то «Троицкие листки», пичкать православными брошюрками, от всего этого сказочного изобилия (какое время ведь было!) у меня глаза разгорелись…

Но главное – живое общение. Когда можно спросить и услышать ответ.

Несколько его советов я запомнил на всю жизнь.

Без пары из них газеты бы не было.

Еще без одного – наверное, не было бы меня.

Когда вышел первый номер газеты, Сергей сразу отнес его своему дяде, который – вот ведь чудо! – именно в это время тоже гостил в Самаре у отца Михаила. Это был Архимандрит Варфоломей (Калугин), известный молитвенник, в ту пору духовник Русской Миссии на Святой Земле. Ныне он подвизается в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре. Воспитанник последнего оптинского старца игумена Даниила (Фомина). Сережа от моего имени попросил у дяди напутствия и молитв. «Очень православно написано», – ободряюще сказал старец, пробежав глазами мою вполне немощную редакционную статью в самом первом номере. Но этих слов хватило.

Спасибо тебе, отец Серафим. Спасибо тебе, Сережа…

Потом наши пути стали расходиться. Он вновь уехал в Москву. Вскоре принял монашество и сан священника. Определил стопы свои в монастырь. А я увидел, как уходят в монахи. Без надрыва, без экзальтации. Без угрюмости расстаются с миром, как с вещью, в сущности, не такой уж и ценной. Ну его, этот мир… Поживу-ка для Вечности! Прощайте, друзья! Сильно не доставайте теперь, я ведь монах.

Потом, спустя уже годы, я предложил отцу Серафиму вести рубрику «Отвечает священник» в нашей газете. Он легко согласился и честно впрягся в газетное ярмо. Сказал просто: «Патриарх велел мне благовествовать, и я не могу отказаться». На два года целых его хватило. Но потом вдруг замолчал, достаточно неожиданно. «Как будто Бог замкнул мне уста», – позднее признался он. Это, наверное, просто созрел для непростого газетного делания другой очень близкий нам и дорогой священник, протоиерей Олег Китов, который с тех пор и ведет эту рубрику.

Я виделся с отцом Серафимом в Астрахани («Здесь как в раю», – смущенно признался он). Потом в Самаре увиделись в последний раз – он приезжал на похороны отца, протоиерея Михаила. А потом я узнал, что отец Серафим умер. Служил он до последнего, и лишь накануне смерти не смог совершить Божественную литургию. Как он любил служить! И служил почти каждый день, несмотря на нездоровье.

Перед смертью Господь сподобил его причащения Святых Христовых Таин.

Я уже писал выше, что с очень большим интересом относился к Сергею-Серафиму. Много расспрашивал его. Первые уроки в вере я получил от него. Вера у него была простая, безхитростная. Один его рассказ мне особенно запомнился. Он вырос на Толевом, на окраине Самары. Место не слишком благополучное, да и тихоней он не был. Но…

– Я никогда не дрался. В жизни – ни разу, – признался однажды он. – Какие бы ситуации ни были, ударить человека просто не мог. Я ведь знал, что когда-нибудь буду священником…

Однажды я его спросил, зачем он потерял столько времени, учась в университете.

Ответил:

– У нас в семье с большим пиететом относились к университету. Семинария была чем-то привычным, понятным. А тут – само слово завораживало. Университет! Отец очень хотел, чтобы я попал в этот «храм науки». Ну вот я и попал… Провел там три веселых, но в сущности пустых года… Познакомился со многими хорошими, умными людьми. Но мне там сказали: никакой истины нет. Она просто не существует. А есть много маленьких, противоречащих друг другу истинок. Я не поверил и за ответом поехал в Московскую семинарию. Там мне сказали с порога прямо противоположное. Такое, от чего люди вздрагивают, когда слышат. «Мы знаем Истину», – спокойно сказали мне. И это именно Истина, а не что-то другое. Так там я и остался, ведь служить надо Истине, а не лжи. В Лавре прямо на храме написано: «ВЕДОМОМУ БОГУ!» Пусть другие служат своим «неведомым богам»…

Я был экзальтированный неофит, он «бывалый» семинарист. Меня все восхищало, и его скепсис тоже.

– У вас там прозорливые есть? – спросил я однажды про семинарию (мне было двадцать пять тогда, ну, то есть, простительно).

– Нет, прозорливых нет, зато есть прожорливые, – классически-просто ответил он. И дальше привел известную притчу: когда послушник готовится воспарить – не забудь его дернуть за ногу, верни на землю…

Это он несколько раз проделывал со мной.

Я тогда носился с «софиологией» (тогда как не знал многое из того, что знать Христианину просто необходимо). Это учение о Софии – Премудрости Божией, развитое священниками-богословами Павлом Флоренским и Сергием Булгаковым. Отвергнутое Церковью, но признанное как частное мнение. На мое увлечение Сергей спокойно, как младшему, объяснил, что у них в семинарии многие первокурсники этим «болеют», но к третьему курсу обычно успокаиваются.

Угомонился и я.

В 1991 году мы много говорили о начинающейся газете. Я делился планами, иногда заносило в драчливость. А он меня остужал.

– Хочешь бороться за веру с сектантами, иноверцами? Еще там с масонами, наверное? – не без иронии говорил он. – А масоны-то как любят, когда с ними борются!.. А вот когда человек свое дело делает, ни на кого не обращая внимания, созидает, вот таких-то они не любят. Так что не с ветряными мельницами нам надо сражаться. А надо: мне – сколотить приход, тебе – поставить на ноги газету.

Сколько раз я вспоминал с благодарностью эти его слова! Жизнь завернула уже на пятый десяток, а я так и не видел ни одного «масона». Зато сколько видел несчастных «бойцов с тенью»! От какой же пустоты предостерег он меня!

Рассказал однажды он про своего отца-священника. К нему, вдовцу и настоятелю, прицепилась одна молодая «прихожанка». Преследовала его, соблазняла. Говорила: если он не «обратит на нее милостивого взора» – тут же немедленно пойдет и повесится. «А, что? – ответил ей опытный пастырь. – Повеситься грозишься, если с тобой не согрешу? Ну так иди и вешайся. С веревочкой не пособить?..»

Сразу отстала. Естественно, не повесилась. Я бы включил этот случай в семинарский курс.

На Рождество Христово 1992 года я ждал Сергея у себя дома. Хотелось встретить праздник впервые по-настоящему. С верующими людьми, с молитвой. Сергей Калугин провел всю ночь в храме и под утро причастился Святых Таин. Но обещания не нарушил – пришел ко мне вскоре после праздничной Литургии со своей сестрой Натальей. Я встретил их и сразу пригласил за стол. Была там и, простите уж, водка в честь праздника-то.

– Так благодатно причастился ночью, – сказал Сергей мне еще в коридоре.

От водки он долго отказывался, но я на правах хозяина отчаянно уговаривал его «разговеться». Сошлись на том, что «по рюмочке в честь великого праздника», – выпили. Он вскоре после этого засобирался и, уже уходя, с горечью шепнул всего несколько слов: «Благодати как не бывало».

Мне до сих пор стыдно за ту рюмку на Рождество.

Уже в Астрахани я спросил отца Серафима:

– Ну, ты хоть и монах, а все-таки как насчет карьеры (глупее вопроса и придумать нельзя). Ведь за плечами Академия. И дядя человек известный. Можешь на большее претендовать.

Он только посмеялся в ответ:

– Если на Церковь будут гонения, тогда я, наверное, соглашусь стать Епископом. А если на Церковь гонений не будет, зачем мне им становиться?

Действительно, ответ замечателен своей Христианской простотой.

Мы сидим в Астрахани в кафе «Лебединое озеро», едим мороженое и смотрим на лебедей с подрезанными крыльями. Чтобы не улетели.

– Твой преподаватель на филфаке, Лев Ф., недавно умер, – говорю я.

– Царство ему Небесное! – вздохнул, крестясь, отец Серафим.

– Ты что, – удивляюсь я. – Он ведь не был православным. Атеист или, скорее, иноверец.

– Ну, это Бог знает. А я каждому человеку Царствия Небесного желаю. Каждому!

Я призадумался. А ведь и правда…

Однажды он прислал очередной ответ священника на вопрос для газеты. Я с чем-то не согласился. Звоню ему. Спрашиваю:

– А вдруг ты не прав?

– Как это, вдруг? – даже удивился он. – Я наверняка неправ. А прав только Бог. У нас по-другому: важно выяснить, насколько мы не правы…

Вот и поспорь с ним! Пришлось согласиться.

В Астрахани я застал его на втором этаже утопающего в зелени дома при подворье. В совершенно голой и большой комнате-келье его не было ничего, кроме кровати и компьютера.

– Это-то тебе зачем? – удивился я, показав на компьютер.

– Читаю Чехова, – он ответил. Я еще больше удивился. – Про Ионыча читаю. Зачем? Чтобы не превратиться в Ионыча.

Не превратился…

И еще он сказал мне тогда, в Астрахани:

– Духовно (не в миру, как я понял, а у нас, внутри церковной ограды) ситуация ухудшается стремительно…

Не знаю, что он имел в виду. А теперь не спросишь.

Однажды он мне сказал:

– Как ты выдерживаешь столько лет делать такую большую газету? Я в монастыре сделал несколько номеров маленькой нашей газетки – и вокруг меня такое началось, такое… Еле-еле все это пережил… А ты – такую газету!

Думаю, отец Серафим молился за редакцию.

– Хороший монах – смиренный монах! – не раз говорил он. И не только говорил, но и был им.

Вечная ему память!