«Десятина» лейтенанта Щеблакова

До войны Александр Щеблаков был обычным деревенским парнем. После семилетки работал бригадиром в колхозе «Заря социализма» (Ярославская область). Несмотря на столь мирную профессию, увлекался пулеметным оружием (изучал его по книжкам). А по-настоящему познакомился с «максимом» на войне: в начале 1943 года Александра направили в Чкаловское пулеметное училище. На фронт он попал в неполные 18 лет, а спустя 11 месяцев стал Героем Советского Союза. Воевал в 67-й гвардейской стрелковой дивизии. За спиной – 44 армейских «календаря» (со льготной выслугой – около 60 лет), а на груди – более 30 медалей и орденов.

Волосы сбрил… снарядом!

– Это было 24 июня 1944 года. Пройдя почти 30 километров в тыл противника, мы вышли к берегу речки Западная Двина (Белоруссия). С ходу форсировали водную преграду в районе деревни Узречье (Витебская область). В бою смертельно ранило моего командира взвода, лейтенанта Александрова. Многие из нас погибли. Я остался один… Немцы выскакивали из леса и прижимали меня к речке. Что оставалось делать? Если броситься вплавь, меня бы расстреляли с берега. К счастью, в это время услышал громкий возглас: «Ура-а!». В атаку пошел наш батальон. Мы захватили вражеский плацдарм. Немцы начали убегать. А я их из автомата «щелкал».

– И сколько же вы «нащелкали»?

– Человек пятнадцать. А еще уничтожил два пулеметных расчета. За тот бой мне и присвоили Звезду Героя, а наш взводный получил столь высокое звание посмертно: после тяжелого ранения он попал в госпиталь, а через сутки скончался.

– А к вам смерть много раз хотела заглянуть?

– Очень много. Как-то в ночном бою мы заняли белорусскую деревню. Я тогда командовал танково-пулеметным расчетом. Враг снова начал наступать, и я приказал своим подчиненным занять позицию в погребе, а сам решил прикрывать их автоматным огнем. Но силы были неравные. Немцы взяли нас в кольцо. Пришлось отступать под градом разрывных пуль. Трескотня была страшная. Я бежал, крутил головой в разные стороны: куда бы спрятаться? А вокруг – снопы пуль! Но ни одна из них меня не ранила. На фронте Бог спасал меня… по молитвам бабушки – Полины Афанасьевны.

– Почему вы так считаете? А может, это всего лишь счастливая случайность…

– Когда я снял свой маск-халат, он был весь в дырках от пуль. И таких «случайностей» было немало. Однажды метрах в пятнадцати от меня разорвался вражеский снаряд. Осколками снесло не только мою шапку, но и целый клок волос чуть выше лба. Снесло как бритвой! Попади эти осколки хотя бы на пару миллиметров ниже, я бы стал на полчерепа ниже… Второй пример: взрывается вражеский снаряд, осколок попадает на мою правую щеку, но дальше не лезет. Санинструктор вытащил его еще горячим. Сослуживцы удивлялись: «Вот это да! Щеблаков – бронированный. Его даже осколки не пробивают». Приведу еще один уникальный случай, когда я чудом остался жив. Я тогда был секретарем комсомольской организации, носил при себе списки членов ВЛКСМ: они лежали в деревянной коробочке, которую я хранил во внутреннем кармане гимнастерки. Однажды, выполняя приказ командира, я направился в соседнюю деревню. Вдруг слышу: трах-бах! Это стрелял вражеский снайпер. Отбежав в безопасное место, я увидел на себе след пули: она прошила и коробочку, и нательную рубашку, а мне – хоть бы что.

– О таких, как вы, говорят, что они в рубашке родились. А при чем тут ваша бабушка?

– Дело в том, что я часто отсылал домой свою гвардейскую получку. А бабушка жертвовала ее на церковные нужды. Когда я вернулся с фронта, она сказала моей маме: «Ты меня ругала за то, что я деньги в церковь отдаю. А Шурик-то не только живым остался, но и Героя получил».

– Сами-то вы к Богу обращались?

– Нет. Я лишь говорил, что меня Боженька спасает.

– А нательный крестик был на вас?

– Тогда? Ну что вы! Меня бы в партию не приняли…

«Бежал бродяга с Сахалина»

– Боевые ранения у вас были?

– Были. Вражеские пули прошили обе ноги. После ранения меня в числе других хотели направить в нестроевую часть. Медсестра повезла нас на железнодорожную станцию. Пока она ходила за билетами, я вскочил в уходящий военный эшелон и – ту-ту. Начальнику эшелона доложили, что среди бойцов – новый сержант. Он меня вызывает: «Откуда ты взялся?». Я ответил, что со станции Иваново, что хочу воевать. Начальник удивился, а потом дал телеграмму в наш госпиталь: мол, Щеблакова не ищите, – он с нами уехал. Если бы не он, меня бы посчитали дезертиром и врагом народа.

– Судя по фронтовым снимкам, вы были симпатичным парнем. Стало быть, пользовались успехом у прекрасного пола… Помните слова поэта Расула Гамзатова: «Чем дорожишь ты во сто крат, превыше славы и наград?» – «Любовью к женщине!»

– Какая могла быть любовь, если после контузии я так сильно заикался, что даже не мог разговаривать. Помню, как «познакомился» в медсанбате с одной санитаркой. Она тогда взяла тряпку со шваброй, нагнулась и начала мыть полы. А вокруг – солдатики-то молоденькие. Засмотрелись. Один не выдержал и… хлопнул ее сзади ладошкой. Она разворачивается и – как хряснет его грязной тряпкой. По морде! А брызги-то на меня полетели. Я как начал возмущаться! Девушка сразу… бросила ведро. Тут же примчались медсестра и врач: мол, что здесь происходит? А санитарка такая радостная: «Щеблаков заговорил! Щеблаков заговорил!». С тех пор ко мне снова вернулся дар речи.

– А со своей будущей супругой вы когда познакомились?

– После войны. Хотя, как выяснилось позже, Елена служила в той же гвардейской армии, что и я. Она тоже фронтовик. Была медсестрой. Выносила раненых с поля боя.

– Где вы встретили 9 мая 1945 года?

– В литовском городе Клайпеда. Это бывший немецкий город Мемель. День Победы я уже встретил лейтенантом, командиром взвода. Меня хотели направить на военный парад Победы, который проходил в 1945 году на Красной площади. Но я туда не поехал. У меня ведь обе ноги прострелены разрывными пулями. Как бы я маршировал в строю? На пятках? В Москву поехал намного позже, когда поступил в военную академию имени Фрунзе. После ее окончания меня спросили – где, мол, желаете служить? Я ответил, что хочу уехать подальше от цивилизации. До этого уже побывал и в Польше, и в Германии. Мне предложили самому определить место службы. С этим вопросом я и пошел домой. Захожу в нашу комнатушечку, а там супруга песенку поет: «Бежал бродяга с Сахалина звериной узкою тропой»… Я воспринял эти слова как подсказку: «О! Точно-точно. Туда и поедем». Жена удивилась: «Ты что? С ума сошел?». Но я настоял на своем: мол, суши сухари. И меня направили-таки на остров Сахалин.

– А на Украину вас какими ветрами занесло?

– В 1973 году меня назначили заместителем начальника Киевского суворовского училища (ныне – военный лицей имени Ивана Богуна). Я там прослужил до 1987 года. На моих плечах был весь учебный процесс.

– Как вы думаете, сегодняшнее поколение способно повторить ваш ратный подвиг?

– Нет! Нашей молодежи не прививают чувства патриотизма, чувства любви к Родине. Мы-то ее любили.

– Как вы относитесь к прогнозам о четвертой мировой войне?

– Четвертая мировая – война без линии фронта. С винтовками и автоматами уже не воюют. Никто не решится на то, чтобы ядерные ракеты и водородные бомбы уничтожили нашу планету. Попомните мои слова: дескать, был такой хромой, который утверждал, что четвертой мировой не бывать. Ни вам, ни детям вашим детям воевать уже не придется.

– Неужели вы хотите опровергнуть Суворова? Он утверждал, что война не закончена, пока не похоронен последний солдат. Или вы хотите сказать, что война вам больше не снится?

– Снится. И очень часто. На фронте погиб мой друг детства. Мы с ним в одном полку воевали. Он каждый день стонал: «Ой, Саша, меня убьют». Вот его и убили… Не могу забыть своего взводного, лейтенанта Александрова. Я его прикрывал возле речки Западная Двина. Такое забыть невозможно.